Ужасы в заброшенной деревне, часть 2

Вчера решил зайти в гости к своему однокашнику. Пару месяцев уж его не видел, а тут новогодние праздники выдались — дай, думаю, заскoчу. Открыл он двери, заходи — говорит, соскучился. Ну мы на кухню, холодильник открывает — жена, говорит, наготовила — закуски есть, так что посидим. Налили, выпили, закусили, повторили… Ну, говорю, рассказывай, как оно? А он прищурился, потом глаза опустил, рюмку в руке теребит…

— Знаешь, — говорит, — Коля, мы же с тобой с детства друзья… Мне такая жуть на работе досталась! Как клубок начали раскручивать… я думал, мне до дурдома недалеко. Ты ж знаешь, я работаю не первый год, до этого Афган — я там насмотрелся, ты ж знаешь… А тут такое, что я такого животного страха ни разу не испытывал. Это я сейчас уж отошёл немного, а лейтенант у нас, что со мной был — так тот вообще в запое. Ты ж знаешь, у нас что за работа, но такого…

— Володя, — говорю, — давай, выкладывай. Только, если можно, без ваших протокольных подробностей про рост и вес трупа.

В ответ тяжелый взгляд:

— Наливай, — говорит, — только поверь, что всё, что я расскажу, всё, что я видел, это правда. Заключение-то мы другое, конечно, дали… А то на этом бы моя служба быстро закончилась.

— Да что ты, я ж тебя с детства знаю! Да давай уж!

Вот его рассказ:

— Так вот, в октябре, в самых первых числах, так, мол, и так — пропали люди: три парня по двадцать семь лет примерно каждый. Написали родственники заявления, что, мол, уехали в лес, какая-то археология, мол. Обещали, что будут в субботу, а их нет, мобильные молчат, ну во вторник-то и спохватились… Ну и пошло-поехало, и выяснили, что ребята, скорее всего, чёрной археологией занимались — ну, металлоискателем всякое барахло по лесам искали, грубо говоря. Случай, думаю, понятный — нашли, думаю, тротила пару килограмм. Нередко кто подрывается на подарках войны. Трупы надо бы найти, а куда уехали — никто не знает. Хотя, может, и просто где запили, или ещё что, но уж третий день нету — не шутки. Брат одного из парней младший говорит, что в компьютере карты есть — туда и гляньте. Ну, у меня помощник помоложе — что-то там соображает, высмотрел, по датам чего-то нашёл. Вот, говорит, сюда… Ну, мы районным, они — нам, суд да дело, говорят — едьте, есть ваши, трое, только вас нужно, без шуток говорят. Короче, ни хрена не понять… Мы группой туда.

Оказалось далековато ехать, глушь, лес там такой мрачный, по карте водила замучился выбираться, и проехать проблема — подвес не очень для тех мест. А с нами местный их был лейтенант. Как сел в машину, — здрасьте, мол, а бледный какой-то, молчаливый… Я говорю:

— Да брось ты, неуж то мы прям из Москвы такие страшные?

А он:

— Вы на месте ещё не были!.. Мы там не трогали ничего… Товарищ майор, вы глянете, а там и поговорим.

Ну, я думаю: эка ты зелен ещё, братец. Ну, проехали тот лес к середине дня, выезжаем на поляну, вид, конечно, открывается — мрачное место: крест поломанный у дороги стоит, вдали церквушка виднеется — там деревня заброшенная была, по справкам так и не установили, когда там последние жители были. Приехали — избы обветшалые, крыши сгнили в основном, церковь деревянная только неплохо выглядит. Внедорожник стоит зелёный.

— Так что, — говорю, — где тут твоя жуть деревенская? А лейтенант, его Саша звали, мне в ответ:

— Пожалуйста за мной, товарищ майор…

Ну, мы за ним. Подходим к церкви, а она вблизи совсем мрачная — как нависает прямо… Ты ж знаешь, я в эти дела не особо верю, но когда в городе — совсем другое чувство, а там как-то… как-то глубже это всё, значимее. Так вот, входим. Лежит один, лицом вниз, ногами к дверям. Ну, эксперт наш то да сё — фотографии… А как перевернули — тут что я, что он побелели, а лейтенант на улицу выбежал — блевать. Выражение лица — я такого на войне не видел, это не то, что страх, ужас… я даже не знаю, как описать. Ну, думаю, мало ли чего я не видел. Давай выяснять картину. Осматриваемся: церковь — пустота внутри, окна только да тьма наверху, под куполом. Ничего больше нет — голые стены и пол каменный. Что, говорю, Никитич, что по трупу? А он трясётся… Я опять:

— Да что такое?

Он говорит:

— У него кости дроблены…

Я говорю:

— Чего?!

— Кости, — повторяет, — дроблены — я у него ни одной целой кости не могу найти… Даже череп по кускам — но в коже, и крови не видно нигде.

И трясется.

— Я, — говорит, — покурить выйду…

— Да тут кури, — останавливаю его. — Как оно так возможно?

— Не знаю, — говорит, — невозможно оно никак.

— Что дальше? — говорю. — Давай дальше!

В левом кулаке нашли зажатый нательный крест, в кармане джинс — бумажник и карточки на имя Вадима Е. Это оказался сын заявившего о пропаже; больше никаких телесных повреждений, — только на подушках пальцев запёкшаяся кровь, как позже установлена — этого погибшего. Рядом были обнаружены куски здоровой чуть ли не балки, дубовой. Как позже выяснили — засова. Такое чувство, что погибший пытался укрыться от кого-то в церкви, закрыл двери на засов. А этот кто-то… Ты знаешь, Коля, ты меня извини, буду говорить прямо так, как думаю, — а это что-то сломало засов… На внутренней стороне дверей крест выцарапан — свежий, это его тот парень царапал — под ногтями грязь и древесина гнилая… Я тогда ещё подумал: что же это с той стороны дверей должно быть, чтобы своими ногтями по дубовой двери крест царапать? Как именно был умерщвлён погибший — ни я, ни эксперт, ни в лаборатории однозначно установить не смогли, позже переделали во «взрывную волну», хотя какая там волна?.. Налей, Коля. Ага, давай, за здоровье.

Так вот: вышли мы из той церкви, курим да друг на друга смотрим.

— Что, Саня, — ну, к лейтенанту местному обращаюсь, — что думаешь-то?

— А что думать, — отвечает, — крест видели при въезде сломанный? Знаете же, что означает.

— Нет, — говорю, — откуда мне знать?

— Совсем, — говорит, — вы в Москве там от жизни оторвались! У нас каждый ребёнок знает, что это оберег, и если он сломан…

— Да погоди ты, Саня, — говорю, — обереги оберегами, а трупы — трупами. И мы с тобой не в лаборатории аномальных явлений работаем, а в органах. Тут убийство есть, и наша работа какая? Правильно, вот и давай займёмся работой.

Вокруг крыльца церкви всё обшарили — следов нет, да и какие там следы — трава да листья. Слева — могилы, кресты перекошены на некоторых, все заросли бурьяном и травой, надгробных камней почти не видно.

— Товарищ майор, — это уже мой лейтенант говорит, — с другой стороны церкви — там могилы разрытые.

Мы туда. Ну и зрелище: две разрытых могилы, в них кости, досок сгнивших обломки — гроб. Лопата рядом валяется, и следы ботинок — два человека были. Ничего особенного вроде. И тут смотрю — а надписей на надгробиях нету. Кресты высечены, а надписей — нету. Отошел к церкви, глянул на другие — есть надписи, имя-отчество. Вернулся и говорю:

— Тут же надписей нету!

А Сашка мне:

— Да ведь они за оградой похоронены.

— И что? — говорю.

— Как что? — отвечает лейтенант. — Как думаете, товарищ майор, почему их не со всеми хоронили, а за оградой?

— Ну и почему?

— Самоубийцы это, или ещё чего… В общем, не при боге были.

— Все при боге, — говорю, — и давай вообще со своими этими штучками завязывай, хорошо, лейтенант?

— Володя, — меня Никитич окликнул, — смотри, что нашлось.

Подхожу. Он в руках палку полусгнившую держит заточенную.

— Это отсюда, — говорит, — кол это, Вова.

Тут мне холодеть начало:

— Какой кол? Сажали на который?

— Нет, говорит, — слишком короткий, чтобы сажать на него.

А лейтенант крестится рядом стоит:

— Товарищ майор, может, поедем отсюда? Товарищ майор, плохое это место!

Я рассердился:

— Замолчи, ты же на службе! Отставить панику!.. Они хоть люди, Никитич?

Тот смотрит на меня:

— Ну вы даёте! А кто ж они?

И я думаю: ну, чушь спорол. А Никитич всё ж взял череп, повертел в руках.

— Кости какие-то, — говорит. — Люди, кто ж ещё-то? Мужчина, примерно тридцать лет. Второй…

— Ладно, ты давай тут смотри, а мы дальше пока… Куда идём? — спрашиваю Сашку.

— Ко второму идём, товарищ майор.

— С машиной что?

— Машину смотрели-смотрели — ничего особенного.

Говорю своему лейтенанту:

— Иди машину глянь да давай-ка мне версию.

А сам думаю потихоньку, что тут и почему так. Вернул его к машине, а мы с Сашкой дальше пошли… К избе подходим. Крыша почти целая, стены крепкими выглядят, только замшелые все. Следов никаких не видно. Крыльцо резное, но полусгнившее уже. Я туда. Дверь толкаю — не идёт. Лейтенант говорит:

— В окно гляньте!

Подошел, смотрю — висит. Тьфу ты, опять ерунда какая-то…

— Двери почему не открываются? — спрашиваю.

— Засов… — поперхнулся лейтенант, — не сломали, видимо.

— В окно пролезешь, откроешь?

— Пролезу, — говорит. Влез, открыл.

Зашли.

— За Никитичем пошли, — говорю. А по дороге думаю: если туда лейтенант влез, так чего ж оно туда не влезло? Или от кого он запирался-то?

— Когда их тела забирать будут?

— Завтра.

— Ясно… Никитич, там ещё сюрприз!

А Никитича-то и нет! Обошёл церковь кругом, смотрю во все глаза и не вижу Никитича.

— Никитич, — зову, — ты где?

Тишина.

— Алексей Никитич! — кричу уже громче. — Никитич!! — Ору уже просто.

Мобильный достал — связи нет. Прибегает мой лейтенант. Спрашиваю:

— Никитича не видел?

— Нет, — говорит, — я у машины был.

Ну, думаю, куда старый чёрт попёрся… Следов нет.

— Никитич! — кричу. А сам думаю: ну что ж делать то? И стою растерянный, как ребёнок… ну представь, что делать-то? Мобильный не ловит — как к нему?

— Никитич! — кричим уже вместе. Вид глупый абсолютно: взрослые дядьки, а начинаем паниковать и теряться. Ну и думаю — надо же что-то делать! Стрелять — потом за патроны отчитывайся. Ну, пошли по деревне искать — да там той деревни пара десятков домов… Походили, покричали — тишина в ответ. Лейтенант говорит:

— Там ружье в машине есть, можем из него стрелять.

Мы туда. Два выстрела вверх дали — в ответ ничего. Я совсем разволновался:

— Коля, ну пойми — не знаю, что делать! Ну как так — пропал человек? Был только что тут — взрослый, трезвый… Пропал — и даже по мобильному не позвонить! А кругом лес и эта чертовщина…

Даже и думать не знаем что! Отошёл бы куда, так выстрелы бы услышал — обязательно вернулся, а тут где-то был бы — тоже выстрелы бы услышал. Что делать?! И тут слышу лейтенанта:

— Да вот он!

Оборачиваюсь — вдалеке, метрах в триста стоит Никитич. Ну, думаю, напугал же. И где только лазил?.. А он разворачивается — и обратно в чащу… У меня крик на полуслове оборвался — только выдал «Ники…», и всё… Стою, не могу понять ничего. Думаю, может, он нашёл чего там? Ну мы туда, за ним — бежим, запыхались. Кричу:

— Никитич! — А в ответ тишина. Сашка крест нательный вытащил, — поверх формы висит, — и стоит бубнит молитву какую-то. Я опять кричу:

— Никитич, твою мать, брось шутки, старый чёрт! — А в ответ опять тишина… И тут, Коля, знаешь, такое чувство за горло взяло — безысходности, Коля. Что ничего я не могу поделать, ничего… Стою, а руки как скованы. «Никитич», — кричу… но уже как-то сдавленно, чуть не сквозь слёзы. Достал ПМ, передёрнул, и в чащу. А меня за рукав Сашка схватил и кричит:

— Не ходите туда, товарищ майор, не ходите, это нечистый, товарищ майор!

Думаю — да что за… В руки себя брать надо! Но не стал спорить почему-то на этот раз.

— Возвращаемся, — говорю, — к машинам.

Вернулись. Думаю: что ж делать?! Мобильный не ловит — нас сюда искать никто не поедет, а уже сумерки через пару часов. Ну, надеемся, что это у Никитича шутки такие. И если через два часа его не будет…

— Сашка, берёшь машину и гонишь за подмогой — будем искать, прочёсывать, только за чертовщину ни слова — а то мало ли что подумают… А пока давай третьего глянем и подумаем над версиями произошедшего…

— Давайте, глянем, — как-то по-дурацки хихикнул лейтенант. «Господи, а с тем что же», — думаю. А с тем — ну, его точно не нашли, но я думаю, что знаю, где он. Пошли мы с лейтенантом за церковь, пробрались кустами. Там, ага, холмик земли, следы — натоптано.

— Чьи следы? — спрашиваю.

— Тех двоих, что мы уже видели.

— Ну что, копаем? — говорю. — Тащи лопату… А лучше стой, давай вдвоём туда пойдём — вместе надо держаться.

Сходили за лопатой, ну и начали копать осторожно… Чуть сняли грунта — палка торчит. Обкопали — дальше тело. Ну, я аккуратно разгребаю — да, труп. Труп парня, третьего того. На животу лежит… Коля, а знаешь, что у него из спины торчит? Кол. Кол, самый настоящий кол, кровь запёкшаяся на одежде. У меня аж в глазах помутнело… Бросил лопату, пошли на крыльцо церкви. Сел на ступеньки, закурил. Смотрю на лейтенанта моего — белый весь, лицо мокрое.

— Ну что, — говорю, — какие есть версии?

— Убили… — мямлит. — Убили его, что бы не делить найденное, а труп решили закопать…

Я говорю:

— Что ты мелешь? Его закопали, а сами — один повесился, а другой…

Тут я вспомнил про мешок с костями и осёкся. Но потом продолжил:

— Имеем два трупа со следами насильственной смерти и одно самоубийство. Так, следов было двоих человек — значит, первым погиб тот, что с колом. А почему он вниз лицом? А почему они его вообще закапывали? Ты себе представляешь — вбить кол в человека и его закапывать? Лучше бы уезжали отсюда побыстрее!.. Ты машину проверял ихнюю — бензин есть, заводится?

— Да, всё работает, — говорит лейтенант.

«Да что ж в голове ничего не клеится», — думаю…

И тут слышу шёпот Сашки:

— Этот… ваш… Никитич…

Вскакиваю, смотрю — точно, Никитич на опушке, но уже с другой стороны. Стоит, в нашу сторону смотрит. У меня мурашки по коже. Как будто не так что-то с ним… И не знаю — кричать не кричать. Смотрю — приближаться начал. Я стою в растерянности — ну, думаю, всё же надо в его сторону идти. А Сашка крестик снял, зажал в левой руке, в правой ПМ сжимает. Ну, мы к Никитичу. Идём медленно, а он, вроде как, шаг прибавил. Мы остановились, а он прям бежит к нам. Метрах в десяти остановился — стоит, дышит тяжело. Мы стоим — у троих ПМы, уже чуть ли не на Никитича направлены.

Я говорю:

— Никитич, ты, что ль?

А он смотрит и молчит.

У меня начинают нервы сдавать. Кричу:

— Никитич, твою мать, это ты?

Он хриплым голосом:

— Я это, Володя, я.

И тут он опускается на одно колено и тяжело падает. Мы стоим — боимся пошевельнуться… Лейтенант молитву читает, а я чувствую, что крыша уже дёргаться начинает… И такое чувство, ну знаешь, Коля, как в книгах пишут — «будто это сон всё, будто не со мной», — вот так и кажется — ну что за ерунда, как-то всё несуразно… Лейтенант мой к нему подошел, пульс пощупал:

— Живой — говорит, — но пульс слабый.

Ну тут и я подбежал, перевернули его. Он глаза открыл…

— Володя, ты? — говорит.

— Я, кто ж ещё-то?

В общем, он просто в обморок упал, — подняли, доковыляли до церкви, дали попить. Он уже, вроде, в чувство пришел. Спрашиваю:

— Где ты был-то?!

Он вот что рассказал:

— Осматривал я те могилы, как смотрю — ты, Володя, на опушке, у края леса, и рукой машешь. Думаю, ну чего там? Вроде, в другую сторону ушел. Ну, я к тебе. А ты всё машешь и отходишь вглубь леса. Я за тобой — а ты опять дальше, шагов на пятьдесят отошёл. Я к тебе, а ты за дерево — и исчез. Мне похолодело — развернулся, обратно бежать — а не вижу обратной дороги. Бежал так минут пять — должен был уже выбежать обратно — нет. Только смотрю — под ногами сыро становится… Да ведь болото это! Вправо глянул — камень стоит огромный, чёрный. Чем-то на стол похож — квадратный такой, будто его кто сделал специально. Солнца нет — не знаю, как ориентироваться… Ну, я обратно побежал — бегу-задыхаюсь, а через пять минут прибегаю опять к тому же камню, но с другой стороны! Как так? — думаю. Что за чертовщина!.. И уже паника начинается! А тут из-за камня ты выходишь… и ко мне медленно приближаешься… Я смотрю — а лицо у тебя такое мертвенно-бледное, ну не твоё… Я оттуда побежал — не пойму куда. Бегу и всё — ужас. Слышу — два выстрела. Я на них. Прибежал опять к тому болоту с камнем… Я уж и кричал, да вы не слышали, видимо… Бежал — и опять: камень этот проклятый и болото. У меня аж слёзы на глазах… Завыл… Стал молитвы вспоминать, а не помню ни одной — некрещёный же я. А смотрю краем глаза — ты, то есть оно — опять ко мне приближается. Закричал, бегу и прошу господа, как могу, чтобы избавил от наваждения… И тут выбежал на опушку — только не пойму куда… А смотрю — вдалеке ты и лейтенант. Думаю, а пропади оно всё!.. И к вам. А дальше вы знаете… И что ты, Коля, будешь делать? Массовый психоз? Галлюцинации? Может, какие отравляющие вещества в войну тут применили…

Я говорю:

— Давайте-ка отсюда собираться, хватит с нас этой ерунды! Завтра надо брать солдат, что-ли… Прочёсывать район, документы какие-то по истории этой деревни поднять… Да и, может, это вообще не наше дело, а другого министерства.

Желания оставаться там, естественно, ни у кого… Быстро в машину — и оттуда. Как в город приехали — меня жена испугалась… Говорит, Володя, что с тобой?! А я в зеркало глянул — даже волосы седые есть. Уснуть не мог… И чуть рассвело — я к начальству, так, мол и так… Он наорал. Говорит, понапивались там, что ли? Иди, говорит, пиши, и жди… А потом приехали двое из… оттуда, Коля, куда раньше нежелательно было даже раз попасть. Попросили описать всё в деталях, подписал о неразглашении… и больше, слава богу… даже вспоминать не хочу об этом деле. Версии у меня нет — есть только один вопрос: те двое сказали, что повешенного никакого не было обнаружено, а был обнаружен труп, со следами удушения и… отсутствием внутренних органов. Живот был разорван… и печень, сердце — этого не было. А ещё Никитич говорит, что следов там от четверых человек было, Коля… остался там кто-то, или поселился… Упокой, господи, его душу.