«Ушел на спецоперацию»: история российского омоновца и ждущей его невесты

24 февраля 2022 г. тысячи военнослужащих перешли границу с Украиной и стали участниками т.н. «спецоперации». В России у них остались матери, жены и девушки. Многие из них даже не знают, живы ли сейчас их мужчины.

Мы поговорили с Марией (имя изменено), жених которой сейчас воюет в Украине. Мария рассказывает, как она влюбилась в Рената (имя изменено), как провожала его на «спецоперацию» и почему продолжает ждать.

– Расскажите, как вы познакомились с Ренатом?

– Это было в прошлом декабре, незадолго до Нового года. Мы познакомились на вокзале, я ехала к маме в гости. Я стояла и смотрела, во сколько придет моя электричка. Ко мне подошел молодой человек. Он спросил, не может ли мне чем-нибудь помочь. Я оглянулась и заметила, что на нем форма. Я сказала: «Нет, спасибо». Он не ушел, а продолжил спрашивать: «Вы, наверное, кого-то ждете? Может быть, парня или мужа?» Я ответила: «Нет, у меня ни мужа, ни парня нет». Он удивился и сделал мне комплимент. Затем попросил мой номер телефона. Я сомневалась, стоит ли давать, но потом решила дать. Он показался мне симпатичным. Парень проводил меня до электрички и попрощался.

– А потом он вам написал?

– Он написал уже через полчаса. Мы стали переписываться. И потом он стал каждый день писать мне. Он уговаривал меня сходить куда-нибудь, а я отказывалась. Я почему-то сомневалась. Я согласилась только в начале января, и мы пошли в кафе. Мне было уютно. Ренат сказал, что я ему очень понравилась и он будет меня добиваться. Потом он написал, что у него скоро будет командировка. Я попыталась узнать больше, но он отказался обсуждать это в переписке. За этим следит его начальство. Нельзя обсуждать такие дела. На втором свидании он признался, что будет война (на тот момент это называли именно так) и что его отправят на границу. Я не поверила сначала. Я сказала: «Да никакой войны не будет, это все бред!» Он мне ответил: «Ну, посмотрим, сама увидишь». Потом пришлось поверить. В начале февраля Ренат сказал, что он едет, у него забирают айфон и теперь у него будет кнопочный телефон. И сказал, что сеть может не ловить. Тогда он просил меня никому об этом не рассказывать.

– Можете сказать, в каком подразделении он служит?

– Это ОМОН Росгвардии. Раньше он патрулировал у Кремля и на улицах. Иногда их отправляли патрулировать на вокзалы. И на больших мероприятиях, концертах он тоже работал.

– Вы не знаете, он принимал участие в подавлении протестов в Москве?

– Да, он работал на митингах. На митингах за Навального точно. Было такое. Но я ни разу не слышала, чтобы он плохо говорил о митингующих.

– Каким был его график до начала «спецоперации»? Какая у него была зарплата? И почему он выбрал эту профессию?

– У него папа работает в полиции. Звание высокое, но точно не могу сказать. Ренат с детства думал об этом. Он отслужил в армии. Потом пошел работать у себя (Д.Ш. – в Дагестане), затем его перевели в Москву. Брат Рената тоже служит, но он военный, это армия, он контрактник. Раньше Ренат работал 3/2 или 4/2. У них разные смены были – в основном, 12 часов, реже – 8 часов. Бывало, что и в ночь, и задерживаться мог, потому что нужно писать какие-то рапорты. Зарплата хорошая, в мирное время она была до 100 тысяч. Когда брал подработки, бывало больше. В феврале – больше работы. Он стал работать без выходных, он был очень уставшим, почти не спал.

– Ренат что-нибудь говорил о возможном увольнении? Возможно ли сейчас уволиться без последствий?

– Ренат говорил, что нельзя просто уволиться. Подписан контракт. Можно, вроде бы, подписать на год, на три года, на пять лет. Чтобы его продлить, нужно заново проходить все процедуры. Должны быть какие-то уважительные причины, чтобы уволиться. У большинства их не было (Д.Ш. – на 24 февраля 2022 г.). На службе Ренату и его сослуживцам говорили, что наступает плохое время. Их бы никто не отпустил. У них опыт. Они долго работают.

– Почему Ренат рассказал вам заранее, что будет военный конфликт?

– Он хотел меня предупредить. Чтобы я понимала, во что ввязываюсь. Я правда не верила. Это была середина января, ни о каком Донбассе еще даже не было слышно. Я тогда не понимала, нужны ли мне отношения вообще. Я поняла, что влюбилась, в феврале, когда уже было поздно. Тогда Ренат в первый раз уехал на границу с Украиной.

– Он обсуждал с вами возможные причины конфликта? Что ему говорили на службе?

– Я не знаю. Может быть, ему что-то сказали. Но об этом он мне ничего не говорил.

– Вы помните вашу последнюю встречу до начала «спецоперации»?

– Да, он вернулся с границы и временно был в Москве. Он дежурил на вокзале. Он написал, что его прикроют и мы сможем побыть вместе минут 15. На тот момент у него уже не было свободных дней. Я поехала через всю Москву. Помню, я начала плакать. Я спрашивала: «Тебя серьезно отправят на войну?» Он говорил, что пока никаких боевых действий нет, может, это быстро закончится. Он сказал, что любит меня и мне нужно познакомиться с его мамой. И я тоже сказала, что влюблена и буду его ждать. После этого мы в первый раз поцеловались… на вокзале (смеется). А потом он просто пропал. Он меня не предупредил, что уехал. Его не было на связи несколько дней. Я даже начала сомневаться: может, он решил меня бросить? А потом он вышел на связь и рассказал, что его внезапно повезли на границу и нельзя было об этом говорить.

– Как вы встретили 24 февраля? Что вы почувствовали, когда узнали, что началась «спецоперация»?

– Я несколько дней перед этим очень переживала, много плакала. Я целыми днями читала новости. Каждая новость – и я писала ему: «А вот это важно? А вот это?» Он уже был вне доступа. Это было очень страшно. Ну, не должны твои близкие быть в такой ситуации! Чтобы кто-то погиб… 24 февраля был шок. Потом истерический смех, истерика. Я забрасывала Рената сообщениями, а он был на границе и не мог ответить. Я думала, отправили его сражаться или нет. Я плакала часами, мониторила десятки каналов в Телеграме. Так прошло 24 февраля и несколько других дней. Потом Ренат вышел на связь и сказал, что с ним все хорошо. Тогда он сказал, что не участвовал в боевых действиях, его часть стояла на границе. Но я знала, что его в любой момент могут отправить туда, в Украину.

– А брат Рената принимал участие в боях?

– Да, потому что он военный, контрактник. Сейчас он вернулся домой. Он был ранен, но не сильно. Сказали, что больше его в Украину не пошлют. И что он получит компенсацию… кажется, в 600 тысяч. Ну, и сколько он заработал, я точно не знаю, сколько именно. Мы с ним переписывались, когда он вернулся, он знает, что я девушка Рената. Я его спросила, как там, и он (брат) сказал, что в Украине очень страшно. Страшно, когда прилетают снаряды. Боишься не только за свою жизнь, боишься, как твои близкие перенесут, если с тобой что-то случится. Он и раненых видел, и убитых, и сам убивал. Это все равно сильно бьет по психике.

– Как Ренат и его брат сейчас относятся к «спецоперации»? Что для них этот конфликт?

– Для них это просто работа. Они особо об этом не говорят. Они должны отдать долг родине. У Рената вот такое воспитание. Он считает, что он должен это делать.

– Но они не испытывают ненависти к Украине?

– Нет. Ренат точно хорошо относится к украинцам. Просто работа – это работа. У него есть приказ, и он вынужден его выполнять.

– Вы говорили, что 24 февраля Ренат все еще был на границе. Когда он оказался в самой Украине?

– Сначала была подготовка, прямо на границе, чтобы они не «зелеными» туда шли. Одно дело – это патрулировать Москву, мирный город, другое – город во время «спецоперации». Их очень хорошо подготовили к этому. И в апреле его уже отправили в Украину. Насколько я знаю, они патрулируют то, что «освобождено». Украинские города, которые перешли под контроль российских войск. Знаю, бывают стычки с местными жителями. И снаряды там летают, когда противник пытается отвоевать населенный пункт.

– Соответственно, они (Ренат и его сослуживцы) отвечают за безопасность города, в который вошли российские войска? И за разгон митингов, если они там есть?

– Да. За разгон митингов – тоже да.

– Ренат что-нибудь говорил о местных жителях? Как относятся обычные украинцы к российским военным?

– Он сказал, что многие терпимо относятся. Есть такие, которые устраивают митинги, которым активно не нравится. Но большинство скорее нейтрально, не конфликтуют. Там по-прежнему напряженно, потому что везде взрывы. Но потихоньку все успокаивается. Они (Д.Ш. – российские военные) помогают местным, детям там, женщинам. Привозят продукты.

– Как вы сейчас общаетесь с Ренатом?

– Редко получается общаться. Там часто пропадает связь. И ты сидишь и ждешь, что будет дальше – либо он позвонит и скажет, что все нормально, либо позвонит его мама и скажет, что… что-то произошло. Я знаю, что в части, в которой Ренат, пока никто не погиб. Были ранения, но не смерти. Но все равно страшно. А потом его ранили.

– Как вы узнали, что он ранен?

– Мне позвонил его сослуживец, который давно приехал со «спецоперации». Он сказал, что Ренат в больнице. Сказал: «Не переживай, он под наркозом, пока не может с тобой говорить». Летел снаряд, Ренату задело ногу, маленький осколок. Еще сказал, что может помочь мне пройти к Ренату, меня бы не пустили одну, потому что я ему не жена, не родственница. Я очень переживала. На следующее утро Ренат позвонил и спросил, в курсе ли я, что его ранило. Его доставили в больницу МВД. Где-то через день я поехала к нему, меня провел тот сослуживец, который мне позвонил. Ренат знал, что я приду, заказал в больницу цветы и сделал мне предложение. Это было очень неожиданно! Мы решили, что поженимся, когда он приедет в следующий раз. После выздоровления у Рената было несколько выходных, а потом его отправили обратно в Украину. Сейчас он там. Он говорит, что где-то через месяц ему дадут полноценный отпуск, и мы будем думать о свадьбе.

– Вы слышали, что на подконтрольных территориях были зафиксированы военные преступления, которые могли быть  совершены российскими военнослужащими (по мнению украинской стороны)? 

– Да, слышала. Конечно, все это неправильно. Военные действия – это вообще неправильно. Когда погибают мирные жители и молодые ребята, которые едут туда… Если бы могли договориться на высоком уровне, было бы намного лучше. «Спецоперация» не нужна, она никому не нужна. Она нужна только правительству, больше никому. Ведь умирают дети, мужья, сыновья, просто много в России украинцев, у которых в Украине остались близкие. Но «спецоперация» уже идет, и мы, по сути, ничего не можем изменить.

– Если вы узнаете, что ваш, на данный момент, жених совершал военные преступления на территории Украины, что вы ему скажете?

– Ну, если я что-то такое узнаю… сначала я бы хотела услышать его точку зрения, почему так случилось. И если у него не было выбора, то я бы его простила и приняла это, как есть. Приказ – это приказ. Но если он это сделает по своей воле, естественно, никакой свадьбы не будет. Потому что если самовольно, без приказа… это неправильно.

– Согласитесь, люди привыкли к тому, что идет «спецоперация»?

– Да, уже нет шока, дикого страха первого месяца. Вместо этого есть чувство безысходности. Сначала много слез, много гнева. А потом время проходит. А что нам делать? Выходить на митинги и садиться на 15 лет? Все равно ничего не меняется. Правительство все равно сильнее нас. Мы можем только ждать окончания этого.

– На ком лежит основная вина за развязывание боевых действий?

– Я считаю, что больше виновата наша сторона. Надо было решать этот конфликт иначе. Да, есть информация, что мы помогаем и прочее, но не очень-то в это верится.

– Как «спецоперация» должна, по вашему мнению, закончиться?  

– Хотелось бы, чтобы власти пришли к мирным переговорам, но, мне кажется, это не произойдет. Если бы это случилось, то случилось бы в самом начале. Мне кажется, наше правительство пойдет до конца и сметет все на своем пути.

– Если бы вы могли выбирать победителя в этом конфликте, лично вы, то кому бы вы отдали победу?

– Это очень трудный вопрос. Если кто-то побеждает, то получается много потерь. Не хочется, чтобы Украина проиграла. Не хочется, чтобы наша страна проиграла. Я понимаю, что победитель может быть только один. Если поддаваться чувствам, то я бы желала победы России. Но, выключи я чувства и решай только разумом, то я бы отдала победу Украине. Потому что все равно это несправедливо – то, что там происходит. И если Ренат погибнет, не Украина будет виновата, это будет на совести нашего государства.