Умер Михаил Горбачёв – человек, который дал всем нам шанс…

Умер Михаил Горбачёв – человек, который дал всем нам шанс…

Я всегда знал, что Михаил Горбачёв и его Перестройка – лучшее, что могло случиться с этой страной на моём веку. Не хотел, чтобы эта эпоха кончалась. Не столько боялся, что начнётся «война всех против всех» (хотя, будучи старательным историком-аспирантом и памятуя о событиях начала XX века, пытался убедить себя именно в этом страхе), сколько интуитивно чувствовал – идущая вслед за эрой Горбачёва эпоха Ельцина окажется низким фарсом, пришедшим на смену высокой драме, бесконечным жёстким приземлением вместо бесконечно окрыляющего взлёта.

Только что закончил большую научную статью, посвящённую истории Перестройки, которую мысленно посвятил Горбачёву. Должна выйти буквально на днях. Очень хотел послать её Михаилу Сергеевичу, опасался, что не успею, и вот не успел…

Позволю себе процитировать один из финальных фрагментов:

«Вся эпоха Перестройки, начиная с марта 1985-го и кончая августом 1991-го, по сути представляла собой сплошную “полосу бифуркации”. Ведь отнюдь не только 19 августа 1991 г., но и в любой другой предшествовавший момент М.С. Горбачёв, даже с поправкой на его сокращавшуюся, подобно шагреневой коже, легитимность, имел возможность развернуть государственный корабль на "180 авторитарных градусов" и направить начавший крениться и давать “перестроечную течь” СССР, а по сути — великую российскую державу — назад, в привычную для неё репрессивно-полицейскую, директивно-имперскую “гавань”.

Более того, в этом случае у Горбачёва появлялся бы шанс на то, чтобы в условиях жёсткого подавления вольномыслия и оппозиционной активности постепенно начать возвращать себе утраченные “проценты” самодержавной легитимности.

Однако Михаил Горбачёв остался до конца верен своим перестроечным идеалам, которые в конце концов оставили лично его без работы, а СССР — без будущего.

Ответ на вопрос о том, стоила ли игра свеч и является ли распад Советского Союза “крупнейшей геополитической катастрофой XXI века” или же, напротив, “светом в конце тоталитарно-имперского тоннеля” для десятков и даже сотен миллионов людей, выходит за рамки настоящей статьи…»

В качестве дани безмерного и неизменного уважения с Михаилу Горбачёву хотел бы просто перепечатать, спустя 30 с лишним лет, посвящённый ему мой первый публицистический текст, в котором я, как мог, старался поддержать Отца Перестройки в его противостоянии с никогда не вызывавшим у меня ни доверия, ни симпатии Ельциным. Понимаю, что и тогда, и даже сейчас этот мой текст может показаться кому-то «странноватым», но вернись я назад, в 1990-й год, я бы, наверное, написал его снова…

Пора закручивать гайки!

Чего мы хотим? Вопрос, конечно, интересный… Чего не хотим – с этим полная ясность: «не хотим, как было и как есть!» А вот хотим чего и кого? Демократии, порядка, свободы въезда и выезда, Ельцина, Горбачёва, пшена по карточкам, водки в розлив, товарища Н. Андрееву или госпожу М. Салье?.. Каждый, разумеется, выберет что-то своё, но при этом все, уверен, окажутся едиными в конечном стремлении жить спокойно, комфортно, не голодать и не дрожать перед леденящим своей кошмарной неизвестностью ЗАВТРА. В этом мы будем мало отличаться друг от друга, потому что склонный к универсальности Господь произвёл всех нас на свет из единой глинистой массы…

Давайте поэтому просто поразмышляем: что нас может привести к такой жизни, а что не может и никогда не сможет?

Не сможет, во-первых, то, что уже многократно не смогло: социализм (то есть «справедливое распределение», осуществляемое в административном порядке), власть партократии, тоталитарная идеология. Раз так, то, по логике вещей, спасти нас должен капитализм (то есть неравномерное распределение, осуществляемое в порядке частного предпринимательства), демократическая власть, плюрализм. Так? Пожалуй, что так, и никак иначе.

А коли так, то, во-вторых, на пути нашем к нормальной человеческой жизни стоят те же силы, которые стояли на пути капитализма вообще, и главная из них – это отнюдь не спецпайковые партийцы, а мы сами. Вирус, которого не в состоянии одолеть общество, только что вставшее на путь либеральной демократии, – это вирус гражданской войны, первый симптом которой – столь хорошо знакомая нам социальная нестабильность: перманентные забастовки, бесконечные митинги, неисполнение законов и распоряжений, стремительно растущее озлобление людей друг на друга и всех вместе – на власть…

Ближайшая причина такой нестабильности всегда и везде (а в России – более чем где бы то ни было) – одна: избыток общественной вольности при недостатке общественного терпения. Наивно думать, что бунты и революции случаются тогда, когда народная жизнь вдруг становится особенно невыносимой. Нет, они происходят в том случае, если на фоне объективных (и, как правило, совсем не катастрофических) трудностей количество общественной свободы оказывается чрезмерным и позволяет революционерам использовать её для организации народа на антиправительственные выступления.

Вспомним 1905 год: революционный террор был остановлен отнюдь не Манифестом 17 октября, расширявшим рамки общественной свободы, а пушками семёновцев и пеньковыми «галстухами» военно-полевых судов.

Вспомним, что февралю 17-го предшествовали полтора года практически открытой антиправительственной агитации, возглавляемой лучшими думскими ораторами, в результате которой совершенно ничтожные по своим реальным масштабам (если учесть, что страна третий год истекала кровью в тяжелейшей войне!) перебои с продовольствием оказались достаточными, чтобы «петроградские мадонны» по случаю своего женского праздника решили учинить в России вторую революцию.

Вспомним трагикомическую «историю про то, как поссорились Александр Фёдорович с Лавром Георгиевичем»: ведь стоило Корнилову в августе 17-го войти в Петроград и покончить с властью разлагавших страну и армию Советов, – и можно не сомневаться в том, что через некоторое время мы имели бы один из вариантов вполне приличной конституционной монархии. Но «друг Свободы» Керенский пламенно ударил в демократический набат, и Корнилова в столицу не пустил. Что было дальше – известно всем советским людям с раннеясельного возраста.

Давайте вспомним и то, что было потом: было всё, что угодно – Соловки, Лубянка, коллективизация, голод, война… не было только одного: проявления массового недовольства. Было, правда, кое-что в период нэпа (кстати сказать, именно в силу его относительной «либеральности»), но вместе с этой эпохой и исчезло. А затем – полвека абсолютной тишины…

Так что нынешняя наша «нестабильность» связана в первую очередь не с реальным ухудшением условий жизни, а с тем, что у нас появилась вдруг возможность быть недовольными и это своё недовольство публично обнаруживать, иными словами, появилась ОБЩЕСТВЕННАЯ СВОБОДА.

Может ли власть, даже если она очень этого хочет, провести нас сквозь Сциллу и Харибду инфляции и безработицы, хотя бы к мало-мальски добропорядочной буржуазной жизни, будучи всецело захваченной истовой пляской «протуберанцев» нашего нетерпения? Можно ли продвигаться к свободе личности, опираясь на народ, который пуще прочего жаждет крови ненавистного боярства? Нет ведь никакого сомнения в том, что политические фигуры типа Гдляна и Иванова, подрывающие авторитет центральной власти и раскалывающие общество на части, пользуются гораздо большими симпатиями «самых широких слоёв», нежели Горбачёв, удерживающий страну от немыслимой поножовщины. Можно ли вообще думать о реформах, когда, не ровен час, в Россию хлынут десятки миллионов «русскоязычных» беженцев, а «самоопределяющиеся» окраины сцепятся в огненное лавиноподобное кольцо? Как избежать неминуемой катастрофы без того, однако, чтобы ещё 70 лет топтаться в коммунистическом предбаннике?

Выход один: ПОРА ЗАКРУЧИВАТЬ ГАЙКИ. Хватит нам свободы, побаловались! Если народный депутат использует право депутатской неприкосновенности для того, чтобы сквернословить в адрес своих политических противников, значит, надо лишить его этого права, а нас – права вверять такого рода личностям собственные наши судьбы: за политический инфантилизм надо расплачиваться политическими розгами и учреждением «родительской опеки» со стороны администрации. Если у городского Совета не хватает коллективного разума на то, чтобы слушаться собственноручно избранного председателя и не ставить палки в колёса комитетам собственного исполнительного органа, то следует, вероятно, принести все разговоры о «священности воли избирателя» в жертву здравому смыслу и признать, что первый блин представительной демократии в городе выпекся комом (со всеми вытекающими последствиями). Если мы используем свободу стачек для того, чтобы не работать и получать зарплату, – значит, надо объявить нам локаут. Если мы воспринимаем как должное призывы «использовать все средства» для борьбы с существующим правительством, значит, первейший долг правительства – «использовать все средства» для приведения нас в исходное положение: руки за голову, ноги врозь, лицом к стене…

Демократия – это то, к чему мы, может быть, когда-нибудь придём (если будем хорошо себя вести, конечно). Это сладкий плод, которого мы пока что не заслужили. Это роскошь, которую может себе позволить нация, уже научившаяся сама себя кормить и сама отвечать за свои поступки, а не рвать на части очередного «супостат» и лизать сапог внеочередному скуластому мессии.

Как и во времена Пушкина, единственным европейцем в России остаётся ПРАВИТЕЛЬСТВО, и не наше азиатское дело решать за него, каким таким наилучшим способом нам следует выбираться из дерьма на свежий воздух. Как и в эпоху Столыпина, ПРАВИТЕЛЬСТВО – единая сила, реально стоящая на пути гражданской войны и бунта, и не наше холопское право строить истерические планы «гражданского неповиновения».

Горбачёв нам свободу даровал, Горбачёв, если надо, должен поставить ей предел. На нём – ответственность, за ним – и право. Каждая нация свободна до тех пор, пока не начинает пожирать саму себя. В последнем случае хозяева надевают ей намордник.

Даниил Коцюбинский, аспирант ЛГПИ имени Герцена

«Смена», № 278, 04.12.1990, с. 2