Улыбка Дарьи Треповой

Давайте ещё немного вдумаемся в психологию факта.

Кто такая Дарья Трепова? Наиболее адекватные публицисты соглашаются, что никакая она не злодейка, а просто глупая девочка, которая попалась на крючок к украинским спецслужбам. Ключевой вопрос здесь — знала ли Трепова о том, что в злосчастной коробке находилась бомба, или не знала? Полагаю, что правда лежит посередине: Трепова догадывалась о бомбе, но, быть может, сама себе в том не сознавалась, причем вполне искренне, без толики самообмана. Тут работает самая тонкая психология, не терпящая прямолинейных толкований. Но оставим её романистам -- вот уж кому будет где разгуляться.

Давайте о социологии. На месте Треповой могла оказаться та самая девочка, которая наверняка мелькала в вашем — да, именно в вашем, дорогой читатель — круге общения. В нулевых таких девочек звали эмо, в десятых — винишко-тян, в двадцатых их стали называть альтушками. Психология этого типа завязана на чрезмерном, театральном драматизме: они смотрят арт-хаус, читают книжки издательства Ad Marginem, ведут ироничные твиттеры, а что до «этой страны»... В этой стране они ощущают себя иными, чужими, посторонними. 

Вполне естественно, что в социальном плане этих девочек, да вообще-то и мальчиков тоже, тянет к таким же «иным» — жителям той самой «настоящей России будущего», фантазма, заботливо положенного в их головы всевозможными носителями "национальной совести". Помню, как после Болотной селфи из автозака вдруг стали самым желанным активом на социальном рынке символической ценности -- потягаться с ними могло разве что совместное фото с кем-то вроде Екатерины Шульман.

И цена этого актива держалась долго, очень долго -- вплоть до 2022 года. Только здесь, в компании своих единомышленников, людей с прекрасными лицами, с белоснежными, непоротыми задницами, в атмосфере парижского мая 68-го, пускай и в провинциальной его версии, девочки-эмо, винишки и альтушки всех гендеров и оттенков волос по-настоящему ощутили себя на своем месте. Здесь они могли всласть лелеять романтические мечты о бескровной революции, о возможности которой они читали в умных книжках, о России, которая наконец избавится от своих дикарских мечт об «особом пути» и встанет на рельсы нормального, читай -- европейского развития, о демократии, которая есть везде, только не у нас.

Грёзы эти подпитывались лидерами общественного мнения, деятельность которых, в свою очередь, щедро спонсировалась из областных, федеральных и корпоративных бюджетов. Вот обласканный вниманием СМИ Юрий Дудь морщит нос, когда какой-то дядечка-инвалид заявляет на камеру, что Путин -- молодец. «Как ты можешь поддерживать его политику? Это же благодаря нему ты оказался в приюте для бездомных», искренне недоумевает Юрий, а вместе с ним недоумевает все «непоротое поколение», и этому их недоумению сообща аплодируют Алексей Венедиктов, Дмитрий Быков и Леонид Парфёнов, выражая твёрдую надежду, что эти люди -- первые по-настоящему свободные люди России -- наконец смогут построить из её останков правильную, цивилизованную, европейскую страну.

А теперь к улыбке.

Улыбка Дарьи Треповой — это, конечно, артефакт эпохи. Думаю даже, что один из ярчайших символов постсоветской России, ветхую шкуру которой мы только-только начинаем сбрасывать. Как и всякий символ, каждый трактует улыбку Треповой по-своему. Журналисты патриотического лагеря выдают что-то в духе: «и эта тварь еще смеет улыбаться», их либеральные оппоненты упиваются стойкостью и безрассудным оптимизмом девушки. Конечно, это все газетные штампы, общие места, магические заклинания, прикрывающие банальное нежелание пойти вглубь проблемы.

А в глубине, или, вернее, на самом-самом дне треповского отчаяния внезапно обнаруживается одна фраза, с виду глупая и смешная, но до боли знакомая всем подросткам, бывшим, нынешним. Чудно, но я твердо, с самого первого взгляда на эту улыбку был убежден, что в сознании Дарьи проскальзывает нечто вроде: «Эти взрослые, они ничего не понимают». 

Не спешите укорять меня в сумасбродстве. Дарья — инфантил, человек с очень рыхлым, очень податливым мировоззрением -- в общем-то как и всё наше поколение. Поясню на живом примере. Релоканты, большая часть которых уже успела вернуться в Россию, рассказывают одну и ту же историю: «Я не был готов к войне. Я думал, что человечество стремится к единению, к миру, прогрессу. Эти вещи транслировались отовсюду. Теперь я вижу, что человечество будто бы ничему не научилось из своей истории… И я больше ничего не понимаю, я отказываюсь понимать». 

Вот это и есть улыбка Треповой. Отказ понимать, отказ признавать реальность свершившегося. И отчаяние -- потому что окружающие "взрослые" не признают твоего отказа, твоего бунта.

В улыбке Треповой -- раскол, трещина между двумя мирами.

С одной стороны — детский маня-мирок, где твоя страна — сплошь тьма, дикость и отсталость, а где-то там, за горизонтом — сплошь прогресс и свобода, триумф демократии и прав человека, где все «как-то нормально» ; мирок, где тоталитарную, злую, «прежнюю» Россию нужно банально переждать, перетерпеть, пересидеть всех стариков, пока они не сдохнут сами собой, и тьма рассосется, двери страны наконец распахнутся к нормальной, цивилизованной части света, пространству зашкаливающего индекса счастья, причём для всех, даром; это мирок симпатичных, улыбающихся, опрятных людей в чистых рубашечках и цветных носочках, которые -- так уж вышло! -- стройным рядом выступают против политики «этой страны», радужных эльфов, которые желают тебе только добра и которые — Боже, Боже упаси! — никогда, ни за что на свете не будут использовать тебя в своих корыстных целях.

По ту же сторону раскола — реальный, кровавый, стенающий от собственного несовершенства мир, мир, погрязший в бесчисленном количестве противоречий -- экономических, геополитических, нравственных, мир, где первородный грех — самый непреложный, самый очевидный закон, реальность которого доказывается ежеминутно; мир, где ты никому не нужен, вообще никому, кроме твоего несчастного, бедного, неумытого Отечества; мир, в котором всякое действие имеет последствие, и в котором реальность определяют не пикеты "Я/мы", но такая грубая, такая дикая переменная, как обороноспособность страны.

Улыбка Дарьи Треповой есть крайне болезненная реакция на внезапное поглощение одного -- фантазийного -- мира другим, страшно реальным. До 2022 года один мир от другого был отделен стеной из книжек Фуко, Арендт и Фишера, отделен крафтовой бумагой и англоязычным брендингом, велодорожками и движением Me Too. Мне даже чудится, что Дарья по-прежнему там, в маня-мирке, и что она по-прежнему считает главной проблемой всей вселенной корректное употребление феменитивов: все же авторка, авторесса или автор_ки. Конфликт же на Украине — только странная, страшная случайность, сбой в налаженной системе, какой-то дикий атавизм, который мог произойти лишь в этой тёмной России, последняя судорога старого, варварского мира, которую нужно просто... ну, переждать.

Впрочем, Дарье переждать не удалось -- у опрятных людей с очищенной до блеска совестью были на неё другие планы.

Психика Дарьи и людей её духа трещит по швам, ведь они отказали себе в самом очевидном и естественном механизме психологической защиты -- любви к Отечеству, верности ему. Оставшись одни, оставшись по-настоящему бездомными, они трагически не выдерживают случившегося, и инфантильная улыбка с тлеющим огоньком горькой иронии — их последнее пристанище.

Известно, что смех рождается из духа парадокса, противоречия, эффекта неожиданности. Но смех нужен затем, чтобы все это преодолеть, снять, разрешить, идти дальше; улыбки же, подобные улыбке Треповой — они ничего не преодолевают. Скорее, они позволяют укрыться, застыть. Улыбка Треповой -- жест, что цепляется за последние осколки прошлого лишь с той целью, чтобы на веки вечные запереть там своего глубоко несчастного носителя.