Уборщик

– Ты потерялся?

Я понимаю, что спрашивать глупо. Мальчик испуган. У него заплаканы глаза и развязаны шнурки. Он дрожит и озирается по сторонам – но ему страшно и куда-то идти по темным коридорам торгового центра, и позвать на помощь. Словом, понятное дело, что он здесь не живет.

Хотя в современном торговом центре вполне можно жить. На самом деле, многие так и поступают. Съем жилья в большом городе стоит дорого, а денег у тех, кто работает на невысоких должностях, немного. Выход прост – жить прямо на работе. Я слышал, так делают некоторые японцы и китайцы – а я, к примеру, даже внешне неотличим от одного из них. Для местных – так уж точно.

Еду добыть легко – ее можно купить в одном из супермаркетов или на фуд-корте. Кучу продуктов к вечеру просто списывают – и выпросить просроченный на пару часов гамбургер проще простого. Умываться можно в туалете на любом из этажей. Зарядить телефон – в любой розетке. Спать можно в кладовке, под служебной лестницей или в одном из пустующих павильонов. Там тебя могут найти только другие сотрудники торгового центра – и никто из них не сдаст администрации. У нас крепкое братство.

Другие люди? Попробуйте вспомнить, когда лично вы в последний раз обращали внимание на рабочего торгового центра. Я не про охранников и сотрудников модных павильонов. Я про нас – уборщиков, мойщиков полов, сантехников и слесарей. То-то.

В общем, можно вообще годами не выходить на улицу – что я, в сущности, и делаю. Здесь моя работа, здесь мои друзья и здесь все, что мне нужно для жизни. Порой я задумываюсь – для этого ли я приехал сюда, в чужой большой город? Но времени между сменами не так много, нужно поспать, сделать личные дела – и возможности что-то изменить уже не остается. Иногда я шучу, что настолько прикипел к этому зданию, что уйду только тогда, когда его сравняют с землей.

Так вот, я подхожу к мальчику, наклоняюсь, чтобы смотреть ему прямо в глаза, и повторяю свой вопрос.

Он кивает. Смотрит на меня с опаской – у меня нерусская внешность. Наверное, родители говорили ему, что приезжих нужно опасаться. Глупость. Если ты маленький мальчик – опасаться нужно вообще всех.

Я указываю на свою форменную жилетку и на табличку с именем и должностью. Вроде как это моя работа, следить здесь за порядком – чтобы все лежало на своих местах, закрытые двери оставались закрытыми, на лестницах не курили, а санузлы вовремя ремонтировались. Выходит, и потерявшийся ребенок после закрытия – это моя работа.

Он не знает, где его родители и почему его оставили тут.

Вас это, может, удивит – но меня нет. Иногда люди просто сходят с ума. Помните истории про взрослых, которые оставляют своих детей в запертой машине в жару на парковке? Дети пекутся заживо. Детей берут в магазин на черную пятницу – и их давят насмерть в ослепленной скидками толпе. Детям позволяют гладить тигров сквозь решетку вольера – и тигры отрывают им руки. Такое происходит сплошь и рядом.

В общем, я не хочу думать, кто родители этого мальчика. Может, просто пьяницы, которые брали пиво по акции и забыли про свое сокровище. Это не мое дело. Мое дело – вывести его отсюда и передать, к примеру, полиции. А те уж пусть разбираются.

Я беру ребенка за руку и веду за собой. Он не сопротивляется. В конце концов, я вроде как официальное лицо, да и швабра в руке придает мне солидности. Я вздыхаю. А ведь вечер так хорошо начинался.

Я работаю в ночную смену. Мне это нравится. Днем полно суеты и посетителей. Нужно общаться с людьми, отвечать на дурацкие вопросы, выслушивать нелепые претензии. Ночью – совсем другое дело. Можно неспешно пройтись по этажам, подправить там, подобрать мусор тут – и снова идти досыпать в чулан. Можно даже немного выпить – это я очень люблю.

Так вот, вечер начался прекрасно. Я проснулся, прекрасно перекусил – в кладовой для меня припрятали пакет. Комбо с бургером, картошка и молочный коктейль. Коктейль был мой любимый – честно говоря, их я люблю даже больше, чем водку. К тому же говорят, что много водки нашим нельзя – слабая переносимость. Легко пьянеем, сильно буяним, такие дела. Лучше уж сладкое молоко.

После этого я отправился умыться и прополоскать рот. И как раз у туалетов третьего этажа, в закутке после многочисленных прилавков и павильонов с едой, наткнулся на этого мальчика.

Я вспоминаю кое о чем. Мы останавливаемся. Я не очень хорошо говорю по-русски, но пытаюсь успокоить ребенка, чтобы он не поднял шум. Шум нам не нужен.

Я начинаю его раздевать.

Камеры в ТЦ на ночь выключают – экономят энергию. Остаются только те, что у входов и на лестнице. Это к лучшему – мало кому понравилось бы, что гастарбайтер снимает одежду с маленького мальчика.

Мальчик ведет себя тихо. Или боится меня, или доверяет взрослому. Я снимаю с него старые штанишки, дешевую яркую куртку и кеды не по размеру.

Потом надеваю обратно, шиворот-навыворот. Куртку и штаны – швами наружу, а кеды, с трудом – правый на левую. Хорошо, что они ему велики.

Так сейчас будет лучше.

Нам предстоит пройти три этажа. Кое-где горит слабое ночное освещение. В основном – на больших площадках и в крупных павильонах. На лестницу нам вход заказан – там камеры и сигнализация. Остается спуститься по выключенному элеватору.

Вы же знаете, что элеваторы в торговых центрах специально сделаны неудобно? Так, чтобы потенциальный покупатель прошел мимо как можно большего количества павильонов перед тем, как оказаться на следующем этаже?

Это на руку продавцам. А вот нам сейчас – совсем не на руку.

Дело не в охранниках. Охранники спят, почти всегда пренебрегая положенными ночными обходами. На самом деле, это разумно – чересчур усердные порой пропадают без следа.

Дело в посетителях.

В гостях торгового центра.

Ночью здесь народу не меньше, чем днем. Это самая разная публика. Но есть у нее и кое-что общее. Поверьте, вы не захотите ее видеть.

Впрочем, и не увидите – если вы не экстрасенс, шаман или не прихватили с собой камень с дыркой – куриного бога.

Еще их видят коты. Впрочем, коты видят вообще все.

И дети. Дети их видят. А они видят детей.

Вывернутая одежда должна помочь – но до конца уверенным быть нельзя. Сейчас осень, время тьмы, депрессий, злобы и больших распродаж. Сейчас ночные посетители сильнее, чем когда-либо – кроме дней перед Рождеством, разумеется.

Мы идем мимо фуд-корта. Я крепко держу мальчика за руку. Я сказал ему, что бояться нечего – но дети ведь чувствуют, когда взрослые им врут.

∗ ∗ ∗

Гости на этом этаже хотят лишь одного – жрать.

Глодать кости, давиться булками, сладостями, роллами, лапшой и мороженым. Запихивать в пасть все, что можно прожевать. Перед концом смены положено убирать все объедки из мусорных контейнеров и со столиков. Тщательно сметать со столиков крошки, убирать подносы с остатками еды. Надежно запирать шкафчики и холодильники.

За этим стараются следить. Но толку мало. Если на этом этаже заведутся гости, окончательно избавиться от них уже нельзя. Они приходят снова и снова. Особенно наглые из них выходят даже днем. В следующий раз посмотрите внимательно на навязчивого бродягу, который просит вас купить ему гамбургер, оставить допить колы или доесть корки от пиццы.

Вы наверняка не раз видели на фуд-корте голубей. Эти наглые птицы залетают внутрь, расхаживают по столикам и клюют прямо с вашего подноса. Но никто из них не задерживается до следующего утра.

Как вы думаете, куда они деваются?

Сейчас между прилавками, павильонами и столиками тут и там снуют оплывшие, длиннорукие силуэты. Они заглядывают под стулья, запускают руки в мусорные баки. Трясут дверцы холодильников. Облизывают столешницы. Шуршат обертками от гамбургеров. Стоит одному из них заметить любой кусок съестного, как остальные тут же бросаются к нему, толкаясь и распихивая друг друга. Они сами похожи на стаю отвратительных, гротескных голубей. Очень опасных голубей.

Нам нужно пройти мимо. Рядом стоит паровозик – знаете, такой, с вагончиками, на котором за пару купюр по этажу развозят детишек? Сейчас он выглядит спасением. Сядь, дерни рубильник и езжай. Гости медленны и тучны – они не угонятся за игрушечным поездом.

Вот только это очень плохая идея.

Паровозик этого и ждет. Стоит сесть в него ночью – и то, что выйдет в конце пути, трясясь и пуская слюни, уже не будет нормальным ребенком. Паровозик обожает отчаяние и страх. И терпеть не может детей. Как и его водитель.

Представить не могу, о чем думает угрюмый сорокалетний мужик, зарабатывающий на жизнь тем, что катает детей в игрушечном поезде. Мне кажется, он уже давно не видит в жизни ни смысла, ни надежды, ни радости. И потому обожает лишать этого других. В этом они едины – поезд и машинист. Сейчас его нет на месте – и слава всем предкам. Жуткий тип.

Поэтому мы идем пешком. Медленно – мальчику мешают ботинки. Гости не замечают нас – кто-то из них нашел стакан из-под колы, и они катают его по полу, пытаясь отобрать друг у друга, лизнуть изнутри, хотя бы понюхать.

Мы почти проходим, когда слышим хриплый, булькающий шепот.

– Мальчччиккк, хочччешшшь пирожжокк?

Я вздрагиваю. Мальчик – чуть было не вырывается, чтобы броситься бежать. За одной из колонн я вижу гостя. Отвратительное существо, складки жира покрыты серо-белесым пухом. Оно совсем близко. Черные глаза-пуговицы неотрывно смотрят на нас. Точнее – на мальчика.

– Дай мне ссвой палетссс, и я поделюсь пирошшшком. Только один паллетсс.

Существо тянет к нам руку. В ней и правда нечто, напоминающее кусок остывшего слоеного пирожка. Блестит что-то темно-красное. Я надеюсь, что это вишневый джем. Очень надеюсь.

Не все заплутавшие посетители выходят вовремя.

Я крепче сжимаю швабру. Мальчик прячется за меня. Я чувствую, как от него пахнет страхом. И немного – шоколадом.

Что-то не так. Гость не должен был так легко его заметить.

– Или глазсс, – существо придвигается ближе. – Палетсс или глазссс. За пирожжокк.

Я замахиваюсь шваброй. Гость кривится в усмешке, полной кривых черных зубов. Меня обдает сладковатым смрадом помойки.

– Позззову, – говорит он, и я понимаю, о чем речь.

Если он закричит, все его сородичи набросятся на нас. И тогда дело примет очень плохой оборот.

Но он медлит. Что-то будоражит его. Запах. И это не только запах ребенка.

Я вдруг понимаю. Шоколад.

Махнув шваброй в сторону гостя, я быстро разворачиваюсь к мальчику. Вижу вздутие на его куртке в районе кармана. Запускаю в карман пятерню и извлекаю подтаявший остаток сникерса. Он пачкает мне руки.

Я едва успеваю повернуться обратно к гостю – так резво кидается он ко мне. Я упираю швабру в его необъятное, колыхающееся брюхо – и он издает такой истошный, утробный вой, что все твари на этаже поворачиваются к нам.

Я кидаю шоколадку в самую гущу толпы.

Они бросаются на нее. Рвут ее и друг друга. Шипят, хрипят и отталкивают более удачливых товарищей.

Наш навязчивый знакомый один долгий миг пялится на нас, а потом с визгом кидается в общую свалку.

Я, пользуясь неразберихой, тороплюсь дальше. Мальчик, бледный от ужаса, спешит следом. Вот и элеватор. Он не работает, но это неважно.

Мы прошли третий этаж.

∗ ∗ ∗

Второй этаж должен быть проще. На некоторое время я позволяю себе думать, что мы пройдем его без проблем. Я даже отвлекаюсь на свою обычную работу. Поправляю на стене готовый сорваться огнетушитель. Придавливаю на место и проливаю клеем отошедший кусок полового покрытия – чтобы кто-нибудь не споткнулся. На всякий случай обматываю изолентой один из проводов – тот немного прохудился.

На втором этаже у нас ювелирки, павильоны с косметикой и салоны модной одежды. Гости здесь по большей части погружены в себя. Они не замечают почти ничего вокруг. Примеряют роскошные меховые манто и дорогущие украшения. Мажут косметикой свои длинные, похожие на кротовьи, рыла. Обливаются туалетной водой из пробников. Кривляются перед зеркалами так и этак. Это все, конечно, пустая трата времени.

Они не отражаются в зеркалах.

Они почти безобидны. Да, после них порой приходится возвращать на места одежду и обувь. Иногда поднимать упавшие манекены. Но по большей части это все. Иногда мне почти жалко этих созданий. Как и те, кто приходит на этот этаж днем, они глубоко несчастны. Они знают, что никогда не смогут получить вещи, которые хотят – но все же жаждут их. Они хотят выглядеть важными и богатыми, но в глубине души боятся – не смешны ли они? Не смеются ли над ними их собственные сородичи?

Мне кажется, так же и дневные гости – люди, которые готовы отдать весь свой доход за сумку только потому, что на ней написано какое-то слово.

Иногда ночные гости этого этажа решаются появиться днем. Вы наверняка их встречали – вздорные, шумные посетители, которые рады гонять продавца так и этак, перемерять дюжину пальто и пяток платьев. Все раскритиковать, оставить отзыв в жалобной книге и в конце концов удалиться, так ничего и не купив.

Мы идем по этажу, и гостям нет до нас дела. Как раз выбросили осеннюю коллекцию. Гости повскрывали павильоны (для этих тварей замки и двери – не проблема) и устроили настоящий аншлаг. К утру, впрочем, они постараются вернуть все вещи туда, откуда взяли.

Только возле элеватора одно из существ замечает мальчика. Наверное, он слишком боится – и слишком бедно одет. Эти вещи и привлекают гостя. Он (или оно) сразу чувствует себя уверенней.

Существо наряжено в роскошный палантин поверх какого-то народного сарафана. На шее – груда побрякушек. Дешевые бусы на пару со стильной минималистичной цепочкой. Завершают образ лаковые сапоги бирюзового цвета.

Кто вообще покупает такие вещи?

Я недалеко отхожу, чтобы подкрутить одну из мигающих лампочек – и упускаю момент. Гость уже держит мальчика за руку. Сразу двумя своими. Он вроде бы лебезит, но в его заискивании чувствуется напор.

– Скажи мне, молодой человек, – театральным тоном произносит гость, – как я выгляжу? Недурно, не так ли?

Мальчик еще маленький. И он не умеет врать. Дети вообще не умеют врать – этому их в какой-то момент учат взрослые.

– Смешно, – говорит мальчик.

Этого говорить не следовало. Кротовье рыло гостя искажается от злобы. Звенят побрякушки на шее. Я еле успеваю вмешаться.

– Извините, – говорю я. – Мы скоро закрываемся. Я могу Вам чем-то помочь? Может, показать варианты подешевле?

Эти фразы на первый взгляд не имеют смысла. Но это именно те фразы, которые гости второго этажа ненавидят больше всего.

Существо переключается на меня.

– Это немыслимо, – вопит оно. – Я этого так не оставлю! Немедленно позовите администратора! Слышите? Не-мед-лен-но!!!

Я вежливо улыбаюсь и покорно киваю.

– Одну секунду, пожалуйста. Сейчас администратор подойдет.

Я вновь беру мальчика за руку и мы уходим. Гость остается ждать. Он так и простоит здесь до утра – такое уже было много раз. У него и в мыслях нет, что какой-то уборщик может не подчиниться его желанию. Желанию клиента.

Но я-то знаю, что он никакой не клиент.

Второй этаж позади.

∗ ∗ ∗

Мы выйдем из торгового центра на первом. И главная опасность – впереди. Нет, можно было бы пойти в обход – спуститься на нулевой, там, где подземная парковка и вино-водочные. Но туда стараемся не ходить даже мы, уборщики. Злоба, зависть и тревожность автомобилистов и алкоголиков привлекают таких гостей, что я спущусь туда только после рассвета – немного прибраться. Делать нечего. Придется идти через первый этаж.

На первом этаже гостей нет. На первом этаже – детские магазины. И, что самое скверное – много игрушечных.

Игрушки на первом этаже у нас не просто так. Это сделано для того, чтобы ребенок, заметивший свое вожделенное счастье, имел запас времени. Запас времени на компостирование мозгов родителей, ясное дело.

С первого этажа начинается визит в торговый центр – и малыш видит плюшевого зверя, конструктор или трансформер. Разумеется, красивый и дорогой – других на витринах не держат. Родители, конечно, к таким расходам не готовы. Они пытаются откупиться дежурными «на Новый Год», «на день рожденья», «четверть без троек». В надежде, что любимое чадо позабудет об очередной блажи.

Хорошо, если ребенок еще мал, и верит в эту ложь. Но уже в пять-шесть лет здоровый ребенок знает, что «потом» на языке взрослых, как правило, означает «никогда». И просить нужно сейчас, чтобы после четверти без троек или на день рождения не получить дежурное «мы тебе такого не обещали».

Поэтому чадо висит на родителях всю дорогу с первого этажа на третий, а потом – обратно на первый.

Иногда игрушку ему покупают, но чаще – нет. Все это сказывается на самих игрушках не лучшим образом.

Они терпеть не могут, когда их не покупают.

Видите ли, изначально главная задача игрушек, их старинная, настоящая цель – это вовсе не приносить прибыль владельцам игрушечных фабрик и магазинов. Эта цель – приносить детям радость. Поэтому мечта каждой уважающей себя игрушки, каждого ковбоя, робота или динозавра – чтобы ее купили. Чтобы с ней играли, любили, не чаяли души и клали с собой в кровать.

Знаете, это неприятно, когда не можешь выполнить свою работу. А еще дети в игрушечных магазинах часто плачут. И это – неприятно вдвойне.

Но это не самое страшное.

Самое страшное – уцененные игрушки. Те, кого так и не купили. И кого, возможно, уже не купят – и поэтому они отправляются кучей в эти ужасные металлические корзины с табличкой «скидка на все 75%» или «все по 200 рублей».

Их снимают с их полок. Они лежат там, в корзине, кучей. Как в братской могиле.

Выход из торгового центра на первом этаже – через магазин игрушек. Это единственный из выходов, от которого у меня есть ключ. Других мне не положено – у нас строгие порядки. И на нем нет охраны. С охраной я встречаться не хочу – будут вопросы, волокита и прочие формальности.

Братская могила на первом этаже находится прямо возле выхода. Чтобы дать ее обитателям последний шанс.

И я уверен – они нас не выпустят.

Мы идем мимо воздушных шариков, игрушечных мечей и бластеров. Мимо машинок и конструкторов. Мальчик успокаивается и с интересом глядит по сторонам. Здесь ему совсем не страшно.

Зря.

Отдел для девочек мы проходим легко. Его сонным обитательницам нет дела до моего спутника – он мальчик. Лишь кое-кто трепещет ресницами, шелестит платьем и всячески прочими способами выражает возмущение столь грубым вторжением мужчин в их уютный мир фарфора, бархата и миниатюрной мебели.

Дальше идет сезонный отдел – скоро Хэллоуин. Привидения, черепа, маньяки и тыквы. Эти еще тише, их время не пришло – до конца октября пара недель. В любом случае, они не опасны.

Выход уже близко. Но к нему ведет длинный коридор из стеллажей, заставленных плюшевыми зверями. Леопарды, лошадки, тигры. И медведи. Медведи – это хуже всего. И их сразу несколько длинных полок.

Медведи чуют нас еще за несколько метров. Начинают ворочаться и тихо ворчать. Когда мы подходим, они на мгновение замирают – но стоит пройти мимо, как они понимают, что мы не оправдали ожиданий. Что их не выбрали, чтобы купить.

- Не оборачивайся, - говорю я мальчику.

Впереди – братская могила уцененных игрушек. А за ней – кассы и выход.

За спиной я слышу, как медведи сползают и сваливаются со своих полок. Нас берут в кольцо.

Знаете, почему на первом этаже нет ночных гостей?

Потому что игрушки их ненавидят.

Я слышал, что в старые времена игрушки делали для того, чтобы защищать детей. Особенно – игрушечных медведей. Медведь – это оберег, старинный родич человека, одновременно предок и покровитель.

Очень ворчливый и капризный покровитель.

Корзина с уцененным товаром с грохотом переворачивается. Ее обитатели ползут нам наперерез – словно восставшие мертвецы, одержимые жаждой жизни. Швабра при мне – но их слишком много.

Возможно, купи мы одного из них, нам бы дали пройти. Если бы смирились с нашим выбором – чем, в конце концов, одна игрушка лучше другой? И если бы у мальчика было, чем заплатить. Но едва ли у него есть хотя бы самая мелкая монетка – не говоря уже о двухсот рублях.

Дело пахнет неприятностями. Я оглядываюсь – лишь только чтобы убедиться, что мы полностью окружены. И тут я замечаю кое-что, что может нас спасти.

На одной из полок сидит роскошный, огромный мишка. У него нет одного из глаз.

Наверное, глаз оторвался из-за небрежности упаковщиков или мерчендайзеров. Или его оторвали шальные дети. В любом случае, теперь он – брак.

– Они нас пропустят, – говорю я. – Если ты возьмешь к себе одного.

Медведи и прочие игрушки замирают на своих местах. Мальчик смотрит на них.

– А... можно? – спрашивает он. Я киваю.

– А кого?

Это самый опасный момент. Выбирать надо с умом. Выберет хорошо – и обретет талисман, защитника. Плохо – и его могут растерзать прямо здесь. И, возможно, меня заодно.

Обступившие нас существа нетерпеливо порыкивают. Их множество – и это только те, что на свету. Но я знаю, что делать.

Медведи ведь территориальные хищники, верно?

Я смотрю на одноглазого. Он наконец проснулся и повернулся к нам. Кажется, он еще не понимает, что его ждет.

Никто не будет его чинить. Его просто спишут. Возможно, отправят обратно на родную фабрику. А возможно, просто утилизируют – если логистика и складские расходы окажутся слишком велики. Ему не светит даже корзина для уцененки. Утром брак заметят – и это будет концом.

– Возьми этого, – говорю я. – Он будет хорошим другом.

Медведь как бы становится больше. Другие затихают, лишь кое-кто пару раз взрыкивает – для вида. Они признают его право и его силу. Они одобряют выбор – даже у обитателей корзины больше шансов найти хозяина.

– Нужно чем-то заплатить, – говорю я.

Медведь стоит дорого. Судя по одежде моего спутника, родители никогда не смогли бы купить ему такую дорогую игрушку. Мальчик смотрит на меня, а я – на него.

Молочные зубы у него начнут выпадать еще не скоро. Ноготь – мало. Глаз – много.

– Ты боишься сдавать кровь?

Он крутит головой. Ясное дело, он же мужчина. Хоть ему и явно нет пяти лет. Я снимаю с форменной жилетки свой бэйдж и отгибаю булавку.

Мальчик даже не ойкает, когда я втыкаю острие ему в палец. Я выдавливаю на пол несколько капель крови.

Снимаю медведя с полки и вручаю новому хозяину. Сдавливаю тому палец еще раз – и размазываю последнюю каплю по носу медведя.

– Теперь он твой. У тебя же найдется дома какая-нибудь пуговица?

Свет мигает и гаснет. Когда он через пару мгновений возвращается – все игрушки вновь на своих местах.

Путь свободен.

∗ ∗ ∗

Я отпираю двери. На улице моросит дождь. Я подталкиваю мальчика к выходу. Он медлит, глядя на меня. Медведь в его руках тоже на меня пялится – единственным глазом. Он мне не доверяет.

Хорошо, что ребенок еще совсем мал. Взрослый запросто мог бы сойти с ума.

Дети легко переносят такие вещи. Совсем скоро он заживет нормальной жизнью.

Если его родители, конечно, не забудут его где-нибудь еще.

Я киваю и показываю мальчику направление – вниз, по улице.

– Спасибо, – говорит он. Я так и не узнал его имени.

А потом выбегает под дождь.

Они бегут навстречу новым приключениям – мальчик и его медведь.

Далеко, впрочем, не убегут – там, внизу по улице, обычно дежурит полицейская машина. Что ж, теперь это проблема полиции.

Я замечаю, что на моей ладони осталось немного крови. Я задумчиво слизываю ее. Это вкусно. Вкуснее, чем водка или молоко. Какая-то часть меня говорит, что мальчика отпускать не стоило.

Ничего страшного – дело сделано. Я все равно не могу его догнать. Потому что для этого нужно было бы выйти из торгового центра.

Я работал здесь еще тогда, когда шла стройка. Я приехал на заработки – как и многие другие из моей страны. Даже моя сестра – не класть кирпичи и не таскать мешки с цементом, конечно. Она готовила нам – на всю ватагу. Нам нужны были деньги, а в родном краю денег не водилось.

Этот торговый центр стал нам домом – и мы до сих пор работаем здесь. Сестра – сначала кассир, потом повар, а теперь администратор одного из павильонов быстрого питания на фуд-корте. Она подкармливает меня, исправно оставляя еду в темных местах. Я... сложно сказать, кто именно. Что-то вроде современного домового.

Честно говоря, я был чересчур хилым для работы на стройке. В детстве я больше читал книжки, чем висел на турнике. Ничего удивительного, что я не удержал тот тяжеленный брус – и он сломал мне шею.

Мы все работали нелегально. Сестра не знала, как поступить – и один из стариков сказал, что раньше, когда строили здание, всегда хоронили в фундаменте человека. Чтобы дом стоял хорошо, чтобы в нем жил добрый дух. Чтобы было кому отгонять злых духов и оберегать людей.

Меня сбросили в котлован.

Тот старик много чего говорил – что духи никуда не делись, что человек переехал из своих юрт и деревянных изб в многоэтажки и небоскребы, а духи переехали вместе с ним. Что знание о том, как жить рядом с ними, забыто – осталось там, в юртах и избах.

Что именно поэтому люди не знают, как вести себя с духами – и гибнут, и сходят с ума.

Наверное, он прав.

Что ж, у меня есть работа, и я стараюсь делать ее так хорошо, как могу. Скоро рассвет – и надо бы еще разок обойти этажи. Мало ли, что там может твориться.

Автор: Денис Золотов

Сообщество автора в вк (Источник)

Личная страница автора в вк

КРИПОТА – Первый Страшный канал в Telegram