«У России нет особого пути. Просто она в силу специфики своего устройства не похожа на другие государства»

Политолог Федор Крашенинников — о том, какой должна быть Россия после Путина.

Про то, какими кошмарами будет сопровождаться распад России, Федор Крашенинников размышлял в антиутопии «После России» еще в 2008 году. Спустя 14 лет он продолжает относиться к распаду России, как к фантастике. Считает, что гражданской войны в послепутинской России не будет, потому что значительная часть активных пассионариев уедут к тому моменту за рубеж, либо погибнут на спецоперации. По мнению Крашенинникова, для строительства новой России нужен реальный федерализм и внешний контроль на первых порах — иначе снова получится Путин.

Фёдор Крашенинников — российский политолог, публицист и общественный деятель. Родился 16 июля 1976 года. Окончил Уральский государственный университет по специальности русская философия. Убежденный регионалист. Выступает за децентрализацию и повышение уровня самостоятельности регионов России. В 2008 году опубликовал черновой вариант антиутопии «После России», который широко разошелся по «сетевым библиотекам». Дважды подвергался административному аресту за неуважение власти, после чего в 2020 году покинул Россию. В 2021 году в отношении Крашенинникова возбудили уголовное дело о клевете на ветерана Великой Отечественной войны Игната Артеменко. В сентябре 2022 года внесен Минюстом в список физлиц-иноагентов.

— Каким вам видится государственное устройство России «после Путина»?

— Это должна быть многоуровневая парламентская республика. Потому что после всех экспериментов России с единовластием, особенно после путинской диктатуры, не должно быть никакой фигуры, которая имеет огромную власть. Теперь за этим всегда будет стоять какой-то призрак узурпации.

Парламент должен быть двухпалатным, чтобы в него, как в федеративных странах, избирались палата территорий и палата депутатов. Парламент, в свою очередь, выбирает премьер-министра.

То же самое должно быть и на региональном уровне. Не должно быть избираемых губернаторов. Нужен региональный парламент, возможно с региональными партиями, которые выбирают регионального главу правительства.

По такой же схеме все должно строиться и на муниципальном уровне, если речь идет о городах с населением больше 50 тысяч человек — там логичен какой-то городской совет, который будет избирать сити-менеджера. И только в небольшом городе или деревне логично наверное избрать мэра или старосту. А если это миллионник и выше, то вполне возможно иметь полноценный городской парламент человек на 100-200, которые будут выбирать главу исполнительного органа.

Вот тогда это все разрушает вертикаль власти. Потому что каждый из этих людей подчиняется парламенту, и федеральный премьер-министр не может напрямую спускать указивки региональному, а тот — муниципальному. Потому что все они не находятся в подчинении друг другу.

Это создаст, как мне кажется, более или менее устойчивую почву для демократии. Станет той самой системой сдержек и противовесов, поскольку не будет возможности выстроить эту вертикаль под одного человека.

И это же позволит людям быть представленными и как-то реально влиять на то, что происходит в их городе, в их регионе, и даже в их стране.

— Как вы думаете, сам народ сможет включиться в такую систему и принять ее?

— А я не вижу здесь никаких проблем. Почему он не сможет-то? В 90-е годы у нас на Урале были региональные партии и выборы в областную думу по спискам. И люди разбирались, более или менее понимая, чем одна региональная партия отличается от другой. И никаких сложностей у них с этой системой не было.

Я бы наоборот как раз таки запретил существование федеральных партий и всячески расширял региональные. Пусть человек на своем уровне будет разбираться, кого он хочет видеть в управлении своим городом и регионом.

Не какие-то абстрактные «Патриоты России», которые за Великую Россию. «Что еще за Великая Россия? Конкретно в нашем городе и нашем регионе вы что предлагаете?» Пусть расскажут. И люди это очень охотно послушают: что наша партия вот это хочет развивать в нашем регионе, а наша — вот это.

Потом из этих региональных партий должны пробраться наверх какие-то федеральные партии, как конфедерация региональных структур. Условно говоря, какая-нибудь Всероссийская коммунистическая партия должна образовываться из региональных коммунистов, которые решают у себя на местах вопросы, и на выборах не про Ленина-Сталина говорят, а про региональную конкретику.

Сейчас отсутствие региональных партий и выстраивание всей политики через эти федеральные псевдопартии со своими абстрактными идеями приводят к пустоте. И с этим надо бороться. Надо создать систему, при которой участие в политике каких-то абстрактных геополитиков станет бессмысленным, и дальше люди сами прекрасно во всем разберутся.

— Россия сохранится как единое государство или нет? Как лучше, по-вашему?

— Я думаю, что Россия в основе своей может сохраниться как единое государство. Но это должно быть очень федеративное государство. То есть никакого смысла в расколе России для ее жителей как бы нет.

Какой смысл от государственной границы между Новосибирском и Екатеринбургом? Плюсов нет, а минусов много.

А вот смысл в повышении уровня федерализма — есть. Нужен высокий уровень независимости регионов в плане коррекции налоговой политики, еще каких-то решений. Поэтому я за очень широкий федерализм, и не вижу никакого практического смысла в том, чтобы ставить поперек России какие-то границы.

— Могут ли какие-то регионы отвалиться, исходя из сегодняшней ситуации?

— Могут, и мы их знаем. Прежде всего, это регионы со специфической политической культурой. Чечня, например. Возможно, это Тыва, которая позже всех вошла в состав России и является очень мононациональным регионом.

Хотя я не очень понимаю, что это даст Тыве — быть маленьким государством, зажатым между Россией и Монголией? Чем она жить будет? Зачем ей это нужно?

Зато при повышении уровня федерации она приобретает ту же самую независимость, только ничего не теряя и избегая необходимости содержать собственные управленческие структуры, которые ей не нужны — МИД с посольствами, армию и так далее.

— А если в той же Чечне победит сильная региональная партия, которая потребует отсоединения от России?

— Да ради бога! Мне, например, никогда не нужна была Чечня. И если посмотреть историю России, то можно обнаружить, что Чечня вошла в ее состав в результате большой игры с Турцией и Британией, из-за необходимости контролировать территории вокруг стратегически важной в XIX веке военно-грузинской дороги. Грузия сейчас независима, Армения независима, никаких российских анклавов в Закавказье нет. Ради чего содержать в составе России территории, которые не хотят оставаться?

Более того, если стараниями Кадырова Чечня превращается в исламское шариатское государство, я не очень понимаю, как это общество сможет ужиться в составе демократической федерации с европейским образом жизни.

Мы также не можем знать, что на самом деле думают чеченцы по этому поводу. Все рассуждения о том, что Чечня — это Кадыров, такие же странные, как и рассуждения о том, что Россия — это Путин. Вполне допускаю, что после ослабления путинского режима чеченцы избавятся от Кадырова и скажут: «Мы хотим быть нормальным субъектом федерации и жить по демократической современной конституции». А почему нет? Я знаю много чеченцев — это нормальные современные люди. Записывать всех чеченцев в сторонников ваххабизма, радикального ислама и Кадырова я бы точно не стал. Давайте дадим людям возможность самим высказаться.

Если какая-то территория захочет выйти из состава России, должны быть разработаны механизмы, как это все должно происходить с точки защиты прав людей. Потому что меня во всей этой истории всегда беспокоят только права человека.

Должен быть какой-то договор о том, что в случае отделения региона есть переходный период, в ходе которого какая-то часть людей переселяется или определяется, гражданами чего она хочет быть. Чтобы не получилось так, чтобы люди однажды проснулись и оказались гражданами государства, в котором они не хотели бы жить. Если они хотят оставаться гражданами России, а не нового государства, у них должна быть возможность выехать, а государство должно им в этом помочь.

Если бы в свое время Россия поступила так с русскими и русскоязычными гражданами в республиках бывшего СССР, не было бы многих трагедий, не было бы войны в Украине.

Визовый или безвизовый въезд в новое государство должен регулироваться исходя из того, с кем и чем мы имеем дело. Если это демократическое свободное государство, с которым у нас нет никаких противоречий, то, конечно, хорошо, чтобы люди туда-сюда ездили без виз. Но если там какое-то тоталитарное или авторитарное общество или откровенно бандитский режим, то какой смысл делать вид, что у нас с ними открытая граница?

— Есть ли модель, на которую стоит ориентироваться или у России особый путь?

— У России нет особого пути. Просто она в силу специфики своего устройства не похожа на другие государства. Она, во-первых, территориально очень большая, что является не благом, а скорее проклятием, так как обрекает ее на огромные инфраструктурные затраты.

Во-вторых, население распределено неравномерно. В европейской части у нас большая концентрация населения, и есть малонаселенные регионы, в которых надо тоже содержать инфраструктуру. И это, кстати, к вопросу об организации формы правления.

Я не уверен, что малонаселенные отдаленные регионы, та же Чукотка, способны сами себя содержать. Какие налоги они должны платить, чтобы поддерживать инфраструктуру, существование своего президента, правительства и администрации?

Все это создает определенную особенность и неизбежно мешает жить так, как живут, например, Нидерланды или Дания. Но опыт федерализма немецкого или американского надо, конечно, максимально использовать. Америка ведь тоже большая страна, но у них корни федерализма очень глубоко залегают, и его так просто не построишь.

Надо вообще внимательно посмотреть на положительный и отрицательный опыт больших федераций: как живут та же Бразилия, Мексика, Индия, что там хорошего и что плохого.

— Какова желательная модель трансфера послепутинской России? Какова наиболее вероятная модель?

— Желательная модель трансфера — это переход к федеративной демократической республике под контролем международного сообщества. Важно не повторять ошибки эпохи Ельцина, когда лидеры западного мира безусловно поверили в то, что он носитель святых идеалов демократии, поэтому можно вытворять что угодно: фальсифицировать выборы, назначать преемников. Вот это «Ну он же хороший парень», «Он же демократ» — это кончилось Путиным.

Любое временное, переходное правительство должно включать в себя людей, которые не были во власти раньше и даже ей противостояли.

Возьмем пусть даже неудачный опыт правительства 1917 года. Оно состояло не только из кадетов и членов системных партий — там были, пардоньте, и те, кто из ссылок вернулся.

Поэтому если режим в Москве начнет меняться и какой-нибудь Мишустин скажет, что «это все Путин был виноват, мы теперь хотим исправляться», то прежде чем жать ему руку и радоваться возвращению демократии, надо будет спросить: а кто у вас в составе правительства из последовательных критиков путинизма? Навальный? Кара-Мурза? Может, Яшин? Чтобы мы поверили в то, что вы что-то хотите менять.

Потому что если у вас в составе правительства те же граждане, которые всю войну сидели и молчали, довольно странно полагать, что эти люди в отдаленной перспективе что-то хорошее построят. Скорее всего, они построят то же самое, что и было, только без Путина.

Вот почему я считаю, что страны Запада должны давить на новую российскую власть. Тем более они столько денег вложили в войну с Путиным — стоит ли так просто соглашаться на сохранение путинистов во власти? Если никто не хочет, чтобы эта война повторилась, надо поступить ровно так же, как поступили с Германией после второй мировой войны.

То есть не бросить ее где-то одну корячиться и мучиться в нищете и презрении, а помогать. Но контролировать и требовать, чтобы была Конституция, отвечающая современным требованиям, и чтобы к управлению страной даже на первом этапе привлекались люди, чьи ценности и убеждения подтверждены каким-то опытом.

Разумеется, что это временное правительство должно выработать правила выборов какого-то учредительного собрания, например, которое должно переучредить федерацию и утвердить новую конституцию. Или для начала хотя бы откатить до норм Конституции, которые были до всех правок, и по ней избрать Государственную Думу, уже демократическую. Тут варианты разные могут быть.

К сожалению, я боюсь, что Западу просто не хватит терпения этим заниматься, и самый реалистичный путь где-то посередине. Путинский режим рано или поздно рухнет, и какой-то условный помощник Силуанова возглавит великое дело строительства демократии. А Запад на радостях, что наконец-то вместо Путина приехал любой другой человек, все ему сразу простит и авансом запишет в форпосты демократии.

На то, что в правительстве все те же знакомые лица, и те же судьи с прокурорами, западные лидеры просто закроют глаза, как закрывали глаза на то, что при Ельцине советские судьи и прокуроры продолжали работать судьями и прокурорами.

Никто же не требовал, чтобы люди, отправлявшие диссидентов в тюрьму, были выброшены с госслужбы, а люди, защищавшие диссертации на темы марксизма-ленинизма, перестали считаться учеными.

— Надо ли топить за люстрацию?

— Конечно, надо. Потому что люстрация – это не наказание людей и не убийство. Это всего лишь запрет заниматься некоторыми видами деятельности.

Я считаю, что люди, работавшие и работающие в системе госбезопасности, вообще должны быть лишены права заниматься политической деятельностью. Ты занимаешься госбезопасностью, тебе за это платят хорошие деньги, хорошую пенсию, но есть одно условие: ты не можешь заниматься политикой.

То же самое и с люстрацией. Речь не о том, что попавших под нее людей надо лишить всего и посадить в тюрьму. Речь о том, что людям, которые были завязаны на функционировании путинского политического режима, надо запретить заниматься политикой, преподаванием и медиа.

Это надо только для того, чтобы эти люди не вернулись к управлению властью. Я не вижу тут ничего жестокого. В конце концов, они это с нами проделывали, лишив огромное количество граждан России возможности заниматься политикой. Пусть они сами будут лишены этой возможности. Мы же живем, не умерли. И они не умрут, найдут чем себя занять, у них жены и дети —очень талантливые предприниматели, как они сами нам постоянно рассказывают.

— Должна ли Россия стать меньше в территориальном смысле?

— Никто никому ничего не должен. Как мы уже говорили, страна может потерять контроль над какими-то территориями, но я не верю, что это какое-то долженствование и обязательное развитие событий.

— Если Россия сохранится как единое государство, какое должно быть распределение полномочий между центром и регионами? Что самое главное надо изменить?

— Надо как можно больше полномочий отправить даже не на уровень регионов, а на уровень муниципалитетов. Финансовые полномочия прежде всего. Деньги должны оставаться у муниципалитетов, без них нет никакой власти.

Но при этом не должно быть никаких абстрактных решений. Регион может обладать каким-то набором суверенитета только в том случае, если он сможет себя прокормить. И надо что-то делать со всеми этими нарезанными советской властью микроскопическими регионами, которые не способны сами себя кормить.

Потому что я не понимаю, как можно отправлять демократию в регионе, который реально не способен содержать всю эту демократическую музыку — она ведь дорого стоит.

А если еще учесть, что в каких-то регионах значительная часть населения — это сотрудники крупных компаний и госслужащие, которые будут ходить на эти выборы... Может там и нет смысла проводить демократические выборы? Может там сразу должен быть назначенный из федерального центра губернатор и он будет руководить территориями, которые мало населены. При этом на уровне местного самоуправления люди и там сами будут решать, что у них тут будет и чего не будет.

Но если в регионе нет ресурсов для содержания полноценного регионального управления, значит его надо либо укрупнять, либо вводить туда прямое управление. Подчеркиваю: местное самоуправление должно быть везде, а региональное — только там, где есть экономическая база для его существования. Российский регионализм в 90-е годы во многом не получился именно поэтому: огромное количество регионов с очень странными границами, установленными в советское время, не могли сами себя прокормить и зависели от денег из центра.

Например, в 30-е годы была Уральская область, в состав которой входил Свердловск, Челябинск, Курган и Тюмень. Огромный регион, густонаселенный и с большой мощью. Но постепенно его разделили, потому что Сталин боялся сгустков власти. И та же Курганская область стала в основном сельскохозяйственной и бедной.

Поэтому если мы говорим о субъектах федерации, то они должны быть как минимум самодостаточными в экономическом смысле. А значит без какого-то перераспределения полномочий и границ внутри этих регионов ничего не получится.

Это в том числе касается и скользкой темы национальных республик. Я не очень понимаю, все ли национальные республики способны полностью сами себя содержать как полноценные субъекты федерации и тем более как независимые государства? Если же речь идет о поддержании языков и культур, я не понимаю, почему это должно быть связано с существованием отдельного субъекта федерации.

Мне кажется, что вопрос языков и культур нужно отдать местному самоуправлению, причем с широкими правами. Если какая-то деревня говорит, что хочет быть, например, татарской и чтобы там было все по-татарски, она имеет на это полное право, в каком бы субъекте она ни находилась. Почему это должно кого-то касаться, кроме жителей этой деревни?

То же самое касается каких-то религиозных норм. Если в какой-то деревне или городе живут очень православные люди, которые хотят, чтобы православные праздники отмечались так-то, а во время постов мясо не продавалось, — ну, пожалуйста. А в соседних будет продаваться. Если это исламская деревня и водка не будет продаваться по решению местной власти — пожалуйста.

Но зачем это все возводить в нормы для целого региона? Кто мы такие, чтобы запрещать людям в городе своего проживания за свои налоги устанавливать те правила, которые они считают правильными? И почему какие-то люди в одном конце страны или региона должны навязывать свои нормы в другом его конце?

Главное, чтобы, условно говоря, людей не убивали и не ели. Для этого нужны федеральные органы, которые будут надзирать за соблюдением прав человека.

И если в каком-то муниципалитете к власти пришли бандиты или фанатики и начали нарушать права человека, должен приехать федеральный ОМОН и дать отпор местным изуверам.

Потому что ситуация, когда «творим что хотим, потому что у нас демократия», или «мы тут решили, что девочек с пяти лет можно брать в жены» — это, конечно, тоже не вариант. Все остальное, что находится в рамках широко понимаемой нормы, — пожалуйста.

— Как должна быть устроена власть в период транзита? Какой институт может быть органом власти в этот период?

— Очевидно, какое-то временное правительство. И очевидно, что на период транзита России придется еще немного побыть унитарной. Потому что и на федеральном-то уровне все очень плохо с элитами, а в регионах и вовсе катастрофа.

Прежде чем в регионах мы увидим какие-то новые элиты, мы должны отстранить от власти нынешние элиты. Потому что если в процессе стремительной федерализации широкие полномочия получат те, кто там сейчас сидит, мы получим множество Туркменистанов, когда случайные люди захватят власть и начнут ставить себе золотые статуи. Пусть люди сами выбирают, как жить, а не существующая верхушка присваивает себе все блага нового федерализма.

— Может ли избежать Россия гражданской войны после падения нынешнего режима?

— Я не вижу никаких предпосылок для гражданской войны, прежде всего демографических. Гражданская война в ХХ веке происходила в очень полнокровной стране, где большинство были крестьянами, и в семьях было по 10 детей.

При нынешней демографии, особенно после того, как Путин уничтожит еще какое-то количество людей на фронте, а огромное количество уедет, я просто не понимаю, кто будет воевать на гражданской войне. Старики с костылями у аптеки что ли будут драться? Где эти толпы молодых людей, которым страстно хочется воевать?

— Есть ли какой-то полезный российский опыт, который стоит перенести в будущее?

К сожалению, у современной России нет такого опыта. Современную Россию, наоборот, надо преодолеть полностью. Все то, что даже в теории было хорошим, доведено до какого-то зла, испоганено и изгажено. Надо смело отталкиваться от того, что происходит сейчас. Это должно стать даже каким-то замечанием на будущее: если что-то становится похожим на нынешнюю Россию, надо срочно пугаться. Кроме, пожалуй, сервиса Госуслуг.

— У России в ХХ веке были шансы к демократизации. Что пошло не так? Или этих шансов не было?

— В начале ХХ века шансы на демократизацию отнял Николай II, который не согласился на конституционные реформы и по сути довел ситуацию до революции, в результате которой к власти пришли сторонники недемократического развития.

После 1991 года шансы были, но они были упущены. Причем не только Россией, но и нашими соседями. Как я уже говорил, без посторонней помощи нельзя пойти по пути развития демократии. Если у тебя нет такого опыта, тебе кто-то должен помочь. А нам не помогали. Запад по сути принял все то, что ему приносил тот же Путин, которого Ельцин привел за ручку.

Что это вообще за институт преемничества такой? Как это вообще возможно в условиях демократии? Почему это терпели? И почему терпели выборы 1996 года, когда было очевидно, что Ельцин не катит? Но они сказали: «Демократия — это Ельцин, поэтому давайте делать все что угодно и нарушать правила игры, лишь бы был Ельцин». К чему это привело? К Путину.

Не добились приватизации Газпрома — и очень зря. Если бы у российской власти не было в кармане Газпрома, то никакой бы узурпации, возможно, и не получилось.

Почему не пробили закон о допуске на российский рынок международных медиакорпораций? А между тем если бы Первый канал или НТВ принадлежал какому-нибудь Руперту Мердоку, еще неизвестно, что бы там было.

Вот они ругали бы Путина и ругали. А у того нет Газпрома, чтобы всех купить. И нет возможности заткнуть того же Руперта Мердока. Что он с ними может сделать? Закрыть — это скандал на весь мир, особенно в начале правления.

Поэтому по большому счету хочется, чтобы на этот раз нам помогли. И не только добрым словом и какими-то гуманитарными окорочками, но еще и методическим надзором.

— Кто может стать носителем перемен к лучшему сейчас? Оппозиция уничтожена, около миллиона активных и молодых эмигрировали. Есть ли шансы на перемены изнутри?

— Я думаю, что часть уехавших при нормальных условиях вернется в Россию. Всегда приходят какие-то новые люди из молодежи, надо делать ставку на них и равняться на них.

— Могут ли стать носителями перемен национальные образования? Можно ли предположить какой вектор перемен будет для них желателен? Полный суверенитет или…?

— Надо посмотреть структуру населения в так называемых национальных республиках. И тогда вы обнаружите, что за редким исключением там большинство населения — не титульный этнос. Есть регионы, где титульного населения 10-15%. Какой у них может быть национальный суверенитет? И вообще, им это так ли сильно надо? Про защиту и поддержку языков и культур выше мы говорили, при наличии денег и прав на уровне муниципалитетов с этим не должно быть проблем.

Мне кажется, что все эти игры с рассуждениями о будущем национальных республик придумывают люди, которые видели Россию только на карте, но никогда не были там внутри и даже не представляют себе, что в Ханты-Мансийском автономном округе, допустим, слишком мало хантов и манси, чтобы они могли построить национальное государство. Если они этого вообще хотят.

Есть Якутия, где титульного населения достаточно много. Но это скорее исключение, чем правило. Заметьте, я не говорю, что это хорошо. Но, к сожалению, это так. И изменить демографическую ситуацию невозможно, тем более в несколько лет. Вообще, в каждом регионе свое положение дел, и я бы не стал записывать национальные образования в локомотивы демократии.

Я вообще не понимаю, как можно в XXI веке серьезно рассуждать об этническом государстве. Это не только смешно — это еще и глупо, и вредно. Так что в некоторых случаях этнический национализм может как раз стать последним прибежищем путинских элит и серьезным тормозом для демократических перемен и в отдельных регионах, и на уровне России.

В материале использованы фото Алексея Полищука. Октябрь 2022