Тёмное прошлое Хитлера
Белый шум
Адольф Хитлер родился 20 апреля 1889 г. в Австрии в Браунау на Инне, где отец его служил таможенным чиновником. По счастливой случайности семья его переменила (по семейным соображениям) фамилию Шикльгрубер на Гитлер. С прежней фамилией, при всей её мещанской достопочтённости, Хитлеру было бы труднее стать вождём миллионной партии.
Первые годы детства Хитлер провёл в баварском городке Пассау, следующие — в Линце на Дунае. В Линце преподавал историю учитель, настроенный «пангермански» и считавшийся в Австрии Франца-Иосифа «революционером», на самом же деле фальсифицировавший всемирную историю под углом зрения «героического германского эпоса». Впоследствии Хитлер никогда не мог преодолеть результатов этого сусального преподавания. Любимым героем австрийца Хитлера стал пруссак Фридрих Великий. В этой школе Хитлеру привиты были наивная вера в школьную же мудрость и склонность видеть всё в упрощённых и грубых очертаниях.
К Шестнадцати лет Хитлер потерял отца и мать и перенёс тяжёлую болезнь лёгких. Как он сам рассказывает, отец считал его неудачным сыном, из которого не выйдет ничего путного; в школе он учился плохо, последние два года жизни матери он провёл дома без дела. В своей автобиографии Хитлер говорит об этих малопривлекательных своих чертах осторожно, но всё же так, что читатель получает о них достаточное представление. Свои слабые успехи в школе Хитлер оправдывает своим «идеалом» — желанием стать художником. Но для этого у него нет дарования, как сухо заявил ему об этом ректор Венской художественной академии. Имеются, правда, способности к рисованию, но для поступления в архитектурную школу ему не хватало образования, так как он нерегулярно посещал школу и не сдал экзамена.
Молодой человек начал свою самостоятельную жизнь как зазнавшийся и бьющий баклуши недоросль, а вовсе не как необузданный гений. Он сам делает себе упрёки. По своему материальному положению он, как и тысячи других, легко мог бы получить школьное образование, но оно было ему не по нутру. Следов самообразования у него тоже не замечается, за исключением беспорядочной страсти к чтению и театру; особенно восторгался он Вагнером. Одним словом, Хитлер имел все данные, чтобы превратиться в то, что называют «фруктом».
Но к счастью для него, дела его пошли плохо. Уроки и стипендии прекратились; пришлось взяться за работу, за какую бы то ни было работу. Однако он не знал никакой работы. Поэтому он становится подручным рабочим на постройке в Вене. Ещё недавно студент, художник, гений — он носит теперь кирпичи; а между тем от отца он унаследовал уважение к чиновной иерархии. Только сильная натура может перенести такой прыжок с высоты, не сломав шеи. Молодой Хитлер — не такая сильная натура. Но он достаточно крепок, чтобы сохранить своё лицо, а это значит для него: не стать «пролетарием».
В теоретическом отношении он склоняется к социал-демократии. Но практически этот юнец должен ещё всему учиться. Первый жизненный опыт, с которым он сталкивается, это — солидарность рабочего класса. Товарищи по работе пытаются заставить его вступить в профсоюз. Как, его, художника! Здесь Хитлер, вынужденный на время стать рабочим, проводит резкую грань между своей судьбой и судьбой пролетария: «Моя одежда была ещё приличной, выражался я литературно, вёл себя сдержанно. Я лишь искал работы, чтобы не умереть с голоду и иметь возможность продолжать образование хотя бы урывками. Я вообще, быть может, не обратил бы никакого внимания на окружающую меня среду, если бы не...» Да, если бы эта среда сама не обратила на него своего внимания и не потребовала его вступления в профсоюз, с помощью которого рабочий защищает свои скромные права.
Хитлер наотрез отказался. Он не может и не желает стать товарищем людей, которые «всё отвергают»: нацию как выдумку класса капиталистов, отечество как орудие буржуазии для эксплуатации рабочего класса, закон как инструмент для угнетения пролетариата, школу как институт для воспитания рабов, мораль как печать глупого овечьего долготерпения.
Ближайшим результатом было то, что товарищи прогнали Хитлера с места его работы. Это зародило в нём его «антимарксизм».
Примерно в двадцать лет Хитлер переменил профессию и изучал архитектурное черчение. В политике он оставался наблюдателем; вероятно, политические интересы стояли у него в то время не на первом плане. Веру в великую Германию, ненависть к монархии Габсбургов он воспринял ещё на школьной скамье в Линце. Это были вера и ненависть, характерные для активных элементов среди австрийских немцев, в особенности с 1897 г., со времени издания графом Бадени{11} благоприятных чехам «распоряжений о языках», со времени возникновения в восьмидесятых годах немецко-национального движения под руководством Шенерера и Вольфа{12}.
В столице государства, населённого немцами, славянами, мадьярами, италийцами и румынами, расовый вопрос вставал сам собой. Его специфическое проявление — антисемитизм имел в Вене, в которой живёт много жидов из восточных провинций, чисто национальный характер и был господствующим направлением: бургомистром Вены был д-р Карл Люэгер{13}, вождь христианско-социальной партии и застрельщик антисемитского движения. Этот выдающийся человек произвёл на Хитлера сильное впечатление, во всяком случае гораздо более сильное, чем существовавшие уже тогда австрийские национал-социалисты. С последними он не имел ничего общего. Но антисемитизм Люэгера имел в виду уничтожение жидовства путём крещения. Из Хитлера же развился зоологический антисемит, для которого всё дело в наследственных признаках, а убеждения не играют никакой роли. Однако, согласно изложению Хитлера, всё это имелось у него в годы, когда он жил в Вене, только в зародыше. Что он оставил Вену уже антисемитом — это возможно. Был ли он тогда уже, как он утверждает, сложившимся «антисемитом», в этом можно усомниться.
По званию своему архитектурный чертёжник, на самом же деле маляр, Хитлер переселился в 1912 г. в Мюнхен, где почувствовал себя гораздо лучше, чем в Вене. Что отравило ему пребывание в Вене, мы не знаем. Мюнхен стал его второй родиной. В австрийской армии ему не пришлось служить, так как по состоянию здоровья он был признан негодным к военной службе. В середине августа 1914 г. он, как и другие его сверстники, поступил в армию добровольцем, а именно в 16-й баварский резервный полк. Этот полк понёс особенно тяжёлые потери. Предоставим спор о солдатских подвигах Хитлера любителям такого рода полемики; так или иначе он получил орден Железного креста первого класса. Для ефрейтора — редкое отличие, хотя, по свидетельству его позднейшего друга Рёма, его легче было получить при штабе, к которому Хитлер был прикомандирован, нежели в окопах. В 1916 г. Хитлер отклонил австрийское требование о переходе в австро-венгерскую армию. В конце войны он чуть не ослеп вследствие отравления газами. Второй раз организм Хитлера во власти тяжёлой болезни, и у него появляются черты истерии.
Двадцатидевятилетний Хитлер, переживший германскую революцию в Пазевалькском лазарете, отличается многими талантами и недостатками. За свои достоинства ему приходится расплачиваться: он не дозрел до среднего уровня своих сверстников; у него больше мыслей в голове, чем у них, он много читал и думал, но ему чужды рассудительность и нормальные чувства прочих людей. Как сообщают его товарищи, в роте Хитлера считали ненормальным, и он не имел друзей. Но такая психика имеет также свои преимущества. Хитлеру не импонирует банальный здравый рассудок, он не боится суда толпы. Инфантильная черта становится его преимуществом как пропагандиста; он увлекает за собой слушателей с такой же беззаботностью, с какой нервное дитя тиранизирует семью.
Зиму 1918/19 г. Хитлер провёл при запасном батальоне своего полка в Траунштейне, в Верхней Баварии. В дни советской республики — он снова в Мюнхене в полку. Передают его высказывания в этот период в кругу товарищей: он иногда заявлял себя сторонником социал-демократии большинства, говорил даже о своём вступлении в эту партию. Если Хитлер действительно говорил это, то, несомненно, из тактических, а не принципиальных соображений. Тогда немало людей считали эту социал-демократию правой партией, которая давно утратила своё довоенное лицо и не обрела ещё нового.