Ты только мой друг

Недавно девушка принесла игрушку — розового заводного слона. Забавный такой, немного странный. Покрутишь механизм — он ходит по столу кругами и «поёт» — ну как поёт, механизм, который у него отвечает за движение, заменён музыкальной шкатулкой. «Поёт» слон печальную историю о том, как девушка завела себе розового слона, а потом он нашел других хозяев и ушел от неё. В честь этой песни, собственно, игрушку мы назвали Розой. Роза живёт у нас уже вторую неделю, мы её никогда одну не оставляем, и она наш бессменный спутник — и на пары её с собой берём по очереди каждый, и на свидания — словом, она заменила нам дочку. И сам не знаю, как так сложилось, но что-то было этакое в этой игрушке — ни мне, ни девушке не хотелось её бросать.

Однако как-то так случилось, что мы забыли Розу дома. Ну сами понимаете — неделя-другая — это ещё нормально, но месяц спустя такие игрушки уже приедаются. Вот мы её и оставили, как-то не подумав о ней.

Ещё по пути домой я заподозрил неладное. На душе было неспокойно, как-то тревожно.

В квартире я почувствовал странный запах — словно что-то горело. Бегом на кухню — там включён газ, зажжена камфора, а в раковине гора немытой посуды — и вода потоком на пол льется. Странно, думаю я, посуду мы мыли ещё с вечера. Газ тоже, вроде бы, выключали... Холодильник — тоже пуст. Беспокойство меня одолевало всё больше и больше. Выключив газ и закрутив кран я направился осматривать квартиру. В гостиной всё на местах, так что вторжение и кража отпадает. Просто кому-то очень хотелось есть, и кто-то очень спешил.

Проверил спальню — и с улыбкой покачал головой — Полина лежала в постели, свернувшись калачиком. Готовила обед, видимо, прилегла поспать — и уснула.

Роза стояла на полочке у зеркала — там, где мы её и оставили. Она «смотрела» на Полину. В какой-то момент мне показалось, будто игрушка качнула головой. Померещилось, подумал я.

Я убрался на кухне, поискал приготовленный обед, так ничего и не нашел. Сходил за продуктами, сам приготовил поесть.

Вечер мы провели как обычно: за ужином и настольными играми. Про дневное происшествие я не упоминал.

На следующий день Полина сказала, что ей нужно домой. Из вещей забрала только Розу. В понедельник, два дня спустя, она вернулась. Её было не узнать. Я не знаю, что с ней произошло за такой короткий срок — и сама она ничего не рассказывала. Как ни пытался, ни слова не выжал из неё. Напоследок она оставила мне свою игрушку и сказала, что должна уйти от меня. Ни причины своего решения, ни объяснений — ничего подобного она не добавила. Любые попытки что-либо узнать пресекала, с силой вырвалась из моих объятий и убежала в ночь. Я хотел догнать её, но что-то меня остановило. Уже набросив куртку и обувшись, я остановился на пороге и задумался. Потом снял верхнюю одежду и вернулся в квартиру. На столе стояла Роза. Я сел в кресло, взял слона в руки, начал рассматривать. Серьёзный взгляд наклеенных глаз и печальная улыбка, вырезанная чуть ниже хобота — то ещё лицо для детской игрушки. Я несколько раз прокрутил механизм и поставил её на стол. В ту же секунду из пасти слона зазвучали первые ноты мелодии. Медленно ковыляя по столу Роза пела о печальной судьбе своей хозяйки, и о том, как покинула её. Она пела, ходя кругами по столу, слегка пошатываясь из стороны в сторону, обречённо брела круг за кругом, так, будто ей не терпелось уже допеть и остановиться. А я смотрел на неё, как завороженный. И как раньше я не замечал: она же прекрасна! Роза лучше любой девушки: всегда рядом, всегда с тобой, всегда готова играть и петь, возможно даже — любить. А Роза всё ходила и пела. А я смотрел на неё, на этого милого, маленького розового слона.

Полина не отвечала на звонки, игнорировала сообщения. Я всё ещё пытался связаться с ней, но потом решил оставить эту затею — зачем? Хочет уйти — так и быть, её проблемы. Только Роза напоминала мне о ней, да и то — лишь изредка.

Игрушка приглянулась и моим однокурсницам — не оставлять же мне её дома одну! Как-то раз Наташа спросила, может ли она взять Розу с собой. Я не видел в том беды.

На следующий день Наташа не пришла в универ. Через два дня я случайно встретил её в переходе метро. Некогда красивые рыжие волосы поседели, и имели жутко растрепанный и неухоженный вид, под глазами девушки были тёмные пятна синяков от бессонницы. Она вся дрожала. Увидев меня, она, как бешеная, вцепилась в мою куртку и требовала «забрать это чудовище». С этими словами она всучила мне Розу, а потом — убежала.

Неделю спустя я узнал, что она забрала документы и отчислилась из универа. Я пожал плечами — всякое бывает.

Мелодия Розы немного изменилась, обрела тяжелые оттенки, стала более медленной. Я заметил, что за её ногами тянулся влажный след. Это не дождевые капли. На вкус влага была солёной — как слёзы. Я внимательно посмотрел на игрушку. Безмолвные серьёзные наклеенные глаза и вырез печальной улыбки. С виду ничего не изменилось.

Странности продолжались. Другие девушки тоже просились взять Розу домой — и заканчивалось всё, как с Наташей. Я не знаю, что с ними случалось, но больше они не хотели иметь никаких дел ни со мной, ни с Розой, ни с местами, где я нахожусь. Они как будто исчезали в никуда. И всякий раз, как Роза возвращалась домой, она плакала — как ещё назвать этот влажный солёный след, который тянулся за её пластмассовыми ногами? В конце концов это привело к тому, что на все просьбы отдать игрушку кому-нибудь ещё я тут же отказывал. Я стал терять друзей, девушки от меня отворачивались, парни одаряли презрительным взглядом — детский сад, с игрушками возится! Да ничего они не понимали! Роза — живая! Она умеет петь, она может чувствовать и способна плакать. А что ещё нужно для того, чтобы быть живым? Всё живое умеет чувствовать, и Роза не являлась исключением.

Как-то раз ко мне поселилась девушка. Просто друг, ничего более. Общаясь с ней, проводя с ней время, я как-то снова совсем забыл о своей Розе. Она снова вернулась на своё место у зеркала, и простояла там всеми забытая где-то с неделю.

Однажды случилось так, что мне нужно было отлучиться, и я оставил девушку одну на квартире. Я отсутствовал пару дней.

Возвращаясь домой я почувствовал, как моё сердце ёкнуло. Опять очень недоброе предчувствие. Словно случилось нечто ужасное.

Пулей влетев на пятый этаж, я как мог быстро открыл квартиру — никого. Тишина. Газ выключен, посуда целая, вода из кранов не льётся. Вроде бы всё спокойно. Но вот что странно — в квартире слишком чисто. Словно кто-то в попытке скрыть недобрые дела перестарался и убрал не только следы преступления, но и всю квартиру.

Я стал слушать тишину. В спальне что-то скрипнуло. Дверь шкафа — молнией пронеслось в моём сознании.

Из открытого шифоньера вывалилась Вероника — так звали мою сожительницу. Она была без сознания. Её сердце едва билось, а под глазами были большие синяки. Щёки влажные от слёз.

На полочке у зеркала стояла Роза — и дрожала, переминалась с лапы на лапу, словно что-то пыталась сказать. Я подошел к игрушке — под ней была влажная солёная лужица. Роза усиленно задвигала лапками и завертела головой, хотя я её не заводил. Она вырывалась из моих рук, будто хотела убежать — или показать мне что-то. Я испугался проклятой игрушки — и с силой бросил её на пол. Секунда — и Роза с треском разлетелась на части. Её лапки больше никогда не вздрогнут, а из печального разреза губ больше не исторгнется мелодии. Музыкальная шкатулка валялась рядом с Вероникой. Механизм был сломан, и ничто не могло вернуть его к жизни.

Несколько минут спустя девушка пришла в сознание. Осмотревшись, она ощупала свою голову на предмет шишек или ушибов, потом подняла на меня взгляд — и улыбнулась. Я отшатнулся от неё, узнав и серьёзно-игривый взгляд, и печальную улыбку.

Как ни в чём ни бывало, Вероника поднялась, легонько качнулась и сделала первый шаг.

Легонько ступая, она ходила по спальне кругами и тихо пела песенку о бедной хозяйке розового слона, а я — от удивления я просто потерял дар речи и осел в кресло.

Вероника ли, Роза — я не знал, как называть девушку, что находилась рядом со мной. Внешне это всё ещё была Вероника, но эта её немного резкая походка, покачивание на каждом шагу — как заводная — и невесть куда исчезнувшие останки игрушки... Вне всякого сомнения сейчас пела именно Роза. Вероники больше не было. Зато Роза была со мной. Она ревновала меня. Ревновала ко всякой другой девушке, ко всяким друзьям. Да, теперь я понимал — всякий раз, когда я отдавал её кому-нибудь, она грустила и делала всё возможное, чтобы вернуться ко мне, а вернувшись — плакала, одновременно и радуясь, и печалясь. Всё это время она пыталась доказать мне, что ей нужен только я, я, и никто другой. Теперь, слушая её песню, наблюдая за ней в её новом теле, я понимал это.

Кончив петь, Роза подошла ко мне, стала на колени — и с грустной улыбкой посмотрела в глаза.

— Ты только мой друг!