"Ты другой"

— Так и сказал? — подпирая голову ладонью, подражает тематике разговора Дикий. Сплетни никогда не были тем, что ему сильно интересно, слушать о жизни людей и их фамильяров, которых, велика вероятность, он даже никогда не видел, — занятие утомительное. 

Приглушённый клубный свет помогает получше рассмотреть спрятавшегося в толстовке эфира. Он делал так всегда, стоило попасть в место, где сторонний источник освещения мог всё испортить и многим бы мешал. Вой голосов слышится отдалённо, словно из-под воды. Какой бы ни была тема разговора, когда говорит он, любой, даже самый страшный шум может стать фоновым. Лирик вновь хватается за чужую руку, отпущенную всего на несколько мгновений для характерной жестикуляции описываемых событий. Светлые пальчики сжимают кожу, пока глаза неустанно бегают по нижнему этажу и пустующей сцене. Несколько резких, эмоциональных кивков, пока едва заметные брови хмурятся, выдавая попытки парня дословно вспомнить произнесённую фразу. И почему только Дикому кажется милой та крошечная деталь, что, несмотря на потерянность, эфир держится за него как за спасательный круг?

— Да! Я никогда ещё не видел его таким злющим, — ярко-голубые глазки на несколько мгновений раскрываются шире прежнего. Мимика в его случае — вещь такая же скромная, как и палитра эмоциональных цветов, однако даже с таким крохотным инвентарём парню удаётся дополнить и без того живую речь не хуже человека, а иногда даже лучше, чем у харизматичных демонов. Впрочем, Дикий думает, что объективность в отношении Лирика давно стала сомнительной.

— Он всегда казался мне довольно сдержанным, — эфир чуть рдеет в щеках, приятно удивлённый тем, что за его рассказом следят. Тепло, разлившееся по груди тёплой медовой нугой, заполняло тело до краёв. Кажется, увлечённый болтовнёй он совсем перестал обращать внимание на то, что делает.

Тонкие, светящиеся голубыми переливами пальцы обводили контур чужих, то ли пытаясь сравнить, то ли просто находя в этих прикосновениях успокоение. Эфирные подушечки медленно оглаживали продолговатые дорожки выпирающих вен, задерживаясь ненадолго на острых когтях. Лёгкий румянец, на несколько секунд проявившийся на щеках, был, вероятнее всего, инстинктивным. В голове сразу прокрутилось несколько кадров сегодняшнего утра, когда эти же когти полностью проникали в оболочку, выводя глубокие царапины на горячем, податливом теле. Дикий тяжело сглотнул, следя, как ладошка замерла на тыльной стороне ладони и поднялась к большому пальцу, обхватив его полностью. Демон, судя по какому-то личному, внутреннему счётчику, считает, что смотрит на их руки слишком долго и внимательно. С чего бы? Лирика часто утягивает в свои мысли, уступая место неосмысленной тактильности. Но почему-то сейчас мужчина придал этому жесту куда большее значение, чем раньше. Эфир, отвлекающийся на что-то, не перестаёт говорить, а вместе с тем всё сильнее забывает контролировать физическую активность, обхватывая когтистую лапу сразу двумя ладонями.

Незнакомый голос, прозвучавший слишком громко, чтобы не быть обращённым к ним, не понравился Дикому сразу. Лирик ощутимо вздрогнул, замолчал, тут же отвернувшись к виновнику тишины. Поднимая не скрывающие недовольства глаза, рыжий натыкается на демона, пристально изучающего его эфира глазами. Несколько раз дёрнувшаяся туда-сюда челюсть в сочетании с серым оттенком рогов очевидно выдавали отношение мужчины к такому нежелательному вниманию, однако незнакомца это, по-видимому, волновало мало. Масляный взгляд чужих глаз, рассматривающих прячущегося всё больше эфира, вызывал какой-то поистине неконтролируемый прилив агрессии. Лирик, напряжённый не меньше, инстинктивно прижался ближе, стараясь то ли спрятаться, то ли оказаться как можно дальше от незнакомца, настойчиво делающего шаг в их сторону и что-то бурчащего себе под нос. Он вслушивался в пьяную, едва разборчивую речь, но всем своим видом показывал, что предпочёл бы отказаться от любого контакта. Раздражение достигло предела, когда эфир, резко втянув воздух, схватил Дикого за руку, притянув к себе так близко, словно его вот-вот хотели забрать.

Коротко оглянув прижавшегося ближе эфира и предупреждающе оскалив белоснежные клыки, мужчина хотел было дёрнуться в сторону непонятливого демона, однако почувствовал, как его обратно тянет светлячок, часто махая головой в отрицательной реакции. Словно без слов просил: «Не надо, не уходи». Тяжёлый вздох и на грубое: «Тебе же сказали — нет», незнакомец наконец рассыпался в извинениях и как можно быстрее ретировался, оставив парней наедине. Лирик почувствовал, как тело пробрало неприятной дрожью. Он не любил любые контакты с незнакомцами, ещё больше не любил пьяных фамильяров, проявляющих любого рода инициативы без участия своего человека. Прижавшись лбом к тёплой груди, парень наконец смог обратить внимание на то, что всё это время, как маленький мальчик, сжимал большую ладонь, притискивая к собственной груди. Словно пытался спрятаться или найти в этой скромной близости поддержки. Залившиеся краской щёки обдало лёгким жаром.

— Чё он хотел? — свободной рукой обхватив талию, спросил над самым ухом рогатый. Нервозность Лирика выдавала страх, заставляя сильнее обычного волноваться и стараться заглянуть в глаза. Эфир приподнял голову, чтобы посмотреть на склонившегося к нему мужчину, и тут же ощутил, как мягко-розовый цвет разросся по всему телу. Парень явно не ожидал, что они окажутся в такой близости. Ещё и это горячее ощущение прикосновений на талии, привычно оплетающий ногу тугой хвост. Почему-то моментально захотелось натянуть посильнее на голову капюшон и спрятаться.

— Сфотографироваться... — Дикий зарывается куда-то под шею, несколько раз мокро целует, прикусывая плотную оболочку самыми кончиками зубов. Но тут же выбирается из кокона капюшона, мазком касаясь бархатной щеки. Выпрямляется и смотрит слегка сверху вниз, оглядывая эфира с ног до головы, пристально изучая лицо и каждую промелькнувшую эмоцию. Лирик был бы рад от него хоть как-то спрятаться, но по опыту знает, что нет смысла даже пытаться. Демон очень любит на него смотреть, в любой эмоциональной окраске.

— И чего ты так испугался? — Парень бы и рад возразить, сказать, что никакого страха не было даже в помине, однако до сих пор сжимает большую ладонь, опустив с груди к животу. Отведённые в сторону глаза и сделанный навстречу шаг — попытка увернуться от вопроса и не отвечать. Однако рука, что он сжимал, медленно проскальзывает выше, избавляясь от хватки. Приподнятый когтистыми пальцами подбородок опаляют горячим дыханием, рогатый оставляет мягкий, особенно нежный поцелуй в уголке губ, дразнит близостью, заставляя эфира тихо, судорожно вздохнуть.

— Это был демон! Ещё и пьяный... — получилось намного эмоциональнее, чем хотелось изначально, но ласковая улыбка на чужих губах лишний раз подтверждает, что эмоции, какими бы спонтанными они ни были, мужчине неизменно нравятся. Несколько осторожных поцелуев в губы, а после горячее дыхание опускается к уху, обжигая оболочку дыханием и чуть прикусывая острыми клыками мочку.

— Как же ты со мной ужился, если демонов боишься? — Лирик, чувствуя, как его своевольно притягивают ближе, может лишь уложить ладони на широких плечах, вслушиваясь в кричащую из динамиков музыку. Видимо, близится начало мероприятия, и заскучавший народ начали развлекать разогревом. Эфир, столкнувшись с хитрыми красными глазами, осознаёт, что готов ухватиться за что угодно, лишь бы скрыть охватывающее всё сильнее смущение. Соскальзывая с плеча, светлая ладонь сжимается в кулак, совершенно безобидно ударяя по груди.

— Потому что...! — мысль обрывается на полуслове, когда Дикий впивается в губы кусучим, настырным поцелуем. Сжатая на боках толстовка, крошечное расстояние между телами и юркий, привычно проскальзывающий в глотку язык. Эфир успевает только податливо раскрывать рот и тянуться ближе, чтобы уловить каждую крошечную деталь даримой ласки. Стоит только демону оторваться, как Лирик, слизнув скопившуюся в уголках губ слюну, тянет его ниже, говоря в ухо так, чтобы даже сквозь нарастающий вой музыки было слышно: — Потому что ты другой, — светлые глаза светятся голубоватым блеском счастья, ладошки снова возвращаются на плечи, соскальзывая куда-то за шею — окончательно сокращая между ними расстояние.

— Я только для тебя другой, — тихий шёпот потонул бы в визге обрадованной началом концерта толпы, если бы эфир не был так близко. Дикий редко становился серьёзным, но эти моменты сопровождались странной, непривычной для парня откровенностью. Словно ему говорили что-то неизмеримо важное, открывали тайну, десятилетия скрывающуюся за сотнями непробиваемых стен. Красный оттенок глаз постепенно гас, выдавая серьёзность произнесённого. Сжимающие талию пальцы расслабились, оттягивая задравшуюся толстовку, словно вот-вот и отпустит, уйдёт. Лирик настороженно сжал ткань его одежды, боясь, что мысли окажутся правдивыми, но демон только пригнулся, обнимая за талию крепким кольцом рук и приподнимая над полом.

Пока эфир тихо пищал неразборчивые ругательства и просьбы поставить его на место, Дикий невозмутимо пробрался через толпу, скопившуюся у балкона, и только после этого опустил смущённого парня на пол. И, возможно, у Лирика получилось бы выразить своё негодование хоть чем-то, если бы большие ладони не поймали за щёки, а в губы не впились глубоким, медленным поцелуем. Таким правильным и осторожным, что задрожали колени и приятно закололо внизу живота. Тонкую ниточку слюны порвали, кажется, оба. Обмениваясь довольными взглядами и крепко держась за руки, было уже в целом не важно. Эфир утянул их в сторону лестницы первым, понимая, что сейчас они нужнее в гримёрке и на сцене, а не здесь. Прячась в длинных коридорах, они снова начнут о чём-то тихо переговариваться, думая о том, что этот момент, на первый взгляд совсем не выразительный, открыл для них что-то очень и очень важное.