Тушик Зарафьянц или дело о пропавшей жене

Если вы незнакомы с самоотверженной просветительской деятельностью Христофора Макаровича, то удивитесь одной странности: куда бы ни приехал музыкант-подвижник, напоминающий своей внешностью библейского Самсона, везде его встречают недоверчивым молчание, а при отъезде провожают непременно песнями. Если же вы знаете, что Христофор Макарович, неутомимый собиратель народной музыки, в каждом городе и селении по прибытии устраивает любительский хор, то проводы с песнопениями покажутся вам закономерностью. Более 80 хоров создал Христофор Макарович в разных уголках Южной России. Увы, сегодня, как и прежде, творческий ум, созидающий самостоятельно, вне рамок казенных программ, никак не защищен от нападок и гонений людей ничтожных, способных лишь подозрительно-придирчиво следить за пылкими стремлениями непокорных талантов к обновлению нашей жизни. На своём пути Христофор Макарович испытал немало порицаний, оскорблений, наветов от мнимых защитников приличий и устоев. Сколько ругательных стрел выпущено в этого вдохновенного бродягу и его единомышленников. Особенно обидные упрёки вызывает популяризация Христофором Макаровичем женского хорового пения. Конечно, в Южной России уже не мало развитых отцов и мужей, сознающих разницу между певицей хора и хористкой, но их сравнительно с общею массою мужского населения, все-таки, лишь капля море. И всё же, к ужасу ревнителей старины, отмечаем факты: народные хоры, основанные Христофором Макаровичем, и после его отъезда продолжают свою концертную деятельность, завоёвывая сторонников и приобретая благодарных слушателей. Всматриваясь в лица певцов, вы видите вот здесь, впереди, свою соседку, а там — классика, дальше — воспитанника института; вот здесь — учитель, а там — учительница, сбоку стоит и поет басом виноторговец, ему октаву ведет ваш сосед торговец обувью, — все это известные вам, все знакомые лица, которые вы встречаете у себя в городе на улице... Так писал корреспондент «Казбека» в майском номере от 1898 года. А в том же весеннем месяце, только годом раньше, по дороге из Нового Нахичевана в Карабаглы Христофор Макарович прибыл в Ставрополь. Христофор Макарович имел с собой письма от нахичеванских товарищей к местному купцу Карапету Аванесовичу Зарафьянцу. Посему, покинув новый недавно выстроенный вокзал (железная дорога только недавно дотянулась до Ставрополя), он отмахнулся от извозчиков, пересек пыльную Ярмарочную площадь и пешком дошел до Армянской улицы, где проживал Зарафьянц. Шагая жарким утром под цветущими каштанами, Христофор Макарович чувствовал себя счастливым, хотя болезнь, которая сведёт его в могилу через пять лет, уже поселилась в нём. Он взбирался вверх по улице на Соборную горку, останавливался, чтобы отдышаться, и думал, что лазурь теней на мостовой и золото солнечных лучей, пробивающееся сквозь изумрудную листву, напоминают ему о словах святого Степаноса Сюнеци: «И красоту божественных видений, что наполняют наши души ни в силах передать мы словами, но только красками и звуками». От переполнявшей его радости Христофор Макарович начал тихонько напевать «Цицернак»:

Ах, ты, Ласточка,

Пташка вольная

Ты о чем поешь,

Ты кого зовешь?

К удивлению, из-за забора, у которого он остановился, донеслась до него эта же песня, будто кто-то, услышав его негромкий голос, стал подпевать ему.

Ты поешь о том,

Как прекрасна весна

В том краю родном,

Где ты весело жила.

Христофор Макарович, продолжая петь, толкнул дверь в воротах и вошёл во двор.

В Армянском квартале Карапет Аванесович слыл в домашних делах человеком обстоятельным и строгим. Любил он говорить: «Благонравная жена приобретает славу, а трудолюбивые приобретают богатство». Поэтому всё утро его суженная Тушик, после того как проводила мужа в торговые ряды, хлопотала по хозяйству. Вскипятила молоко для мацуна. Процедила мёд для пахлавы. Нарезала молодых виноградных листьев для толмы. Наконец вынесла она во двор остужать кипяченое молоко. Двор Зарафьянцев с одной стороны оканчивался обрывом. Из-под обрыва выглядывали городские крыши, за ними можно было разглядеть улицы, площади, старомарьевскую дорогу до хутора Ротамяна, и над головой огромное наполненное светом небо, похожее на начищенный до блеска подойник. Присела Тушик на скамейку, засмотрелась на такую красоту и запела:

Ах, ты, Ласточка,

Пташка вольная

Ты о чем поешь,

Ты кого зовешь?

Тут услышала она, что из-за забора кто-то подпевает ей. Не успела она допеть, как в ворота вошёл незнакомый мужчина — всё лицо от самых глаз заросло волосами, черные кудри сливаются с черной бородой до пояса. Похож он был и на сказочного духа, чьим появлением пугают бабушки расшалившихся внучат, и на странника, который бредет от монастыря к монастырю и никак не находит покоя до тех пор, пока не дойдёт до Гроба Господня. Но не внешность и одежда вошедшего приводили в изумление, а его голос — приветливый, мягкий, добрый, обладал он притягательной силой и чарующим влиянием. Так что Тушик и сама не заметила, как затянула вместе с чужаком

Так лети-лети скорей

К милой матушке своей.

Под окном у нее

Свое гнездышко ты свей.

Спели они песню про Ласточку, принялись за другую, спели вместе «Гнацек, тесек». А как закончили петь «Арагил», Тушик обняла певца со словами: «Ах, как прекрасно, брат!» — и расцеловала в обе щеки. Сейчас из дома выскочили две старухи и закричали: «Отпусти его! Что ты делаешь, бесстыдница? А ты, убирайся прочь, голодранец!» И принялись охаживать вошедшего палками до тех пор, пока он не выскочил за ворота и не пустился бежать вниз по улице.

Когда вернулся домой Карапет Аванесович, то позвал жену и произнёс сурово: «Сказали мне, что полюбила ты петь. Хочу послушать, как ты запоешь, когда полетишь с горы». Схватил он жену и хотел бросил с обрыва. Но Тушик не упала вниз, а превратилась в птичку. Выпорхнула птичка из рук Зарафьянца, взлетела в небо и защебетала.

Пристав 1-го части С.Г. Рождественский, которому дали знать обыватели Армянского квартала, обеспокоенные исчезновением соседки, записал всю историю со слов Карапета Аванесовича и его домочадцев. И если угодно, то можете справиться о его записях в архиве: Ф. № 188. Оп. № 31. Дело о разыскании пропавшей купеческой жены Тушик Акоповны Зарафьянц и о превращении якобы оной в птицу (avis). Обратите внимание — на обложке дела рукой Семена Григорьевича сделана пометка: «Розыск прекратить ввиду искренности снятых показаний и удостоверения свершившегося чуда свидетелями сего».