Труд не освобождает

 Немногие события в жизни толкали писать о них такие большие тексты. Тут много мыслей, временами довольно провокационных и о наболевшем. Тот случай, когда окружающая нас в Украине реальность настолько сложна и во многом уникальна, что ее стоит фиксировать.

                      I.     Вселенная за рекой

  Когда я впервые посмотрел на карту Зарецка (с. Заріцьк) Ровненской области, мне почему-то сразу вспомнились разворачивающиеся рукава нашей Галактики, о которых как-то рассказывал мне один харьковский астроном. Да, у меня порой слишком богатая фантазия, и сходство здесь довольно отдаленное, но на неделю мир Зарецка, куда мы приехали ремонтировать здание старой школы и переоборудовать его под жилище для беженцев - стал некоторой микровселенной, где можно многое увидеть, понять и прожить. Несмотря на всю провокативность некоторых разделов этого теста, я всё же решил написать его, как память о некоторых мировоззренческих переменах, произошедших со мной благодаря волонтерскому опыту с организацией «Будуємо Україну Разом» (БУР). 

Зарецк - вымирающее село, состоящее из семи или восьми разрозненных хуторов. Дорога в основном грунтовая и её регулярно размывало. После сильного дождя автомобильное сообщение может быть невозможным несколько дней. Однажды, мы полтора часа выкапывали в Зерецке заехавший туда каким-то чудом внедорожник.J

В селе есть церковь, магазин, но очень плохая мобильная связь. Проводной интернет до здания школы также не протянут. Поначалу я с недоумением говорил себе: "Ну вот приедут сюда люди и что дальше? Детей учить нельзя ни оффлайн, ни онлайн. Работы нет, досуга тоже. Строить жилище нужно хотя бы там, где по словам поэта есть:

"Все що необхідно для щоденного життя:

церква, супермаркет і мобільне покриття ".

(с) С. Жадан "Троєщина"

Один из лидеров местной организации «Дядьковицький молодіжний центр» много потрудился, чтобы найти из разных источников финансирование на этот сложный и достаточно дорогостоящий проект реконструкции школы.

Конечно можно было бы найти более приемлемые для жизни переселенцев места.

Подобных сооружений в центральной Украине, на расстоянии более 100 км. от линии фронта, я знаю десятки.

Равно и у нас в Александрии стоит нескольку пустующих многоэтажек. Впрочем, вероятно, это мы ленимся искать гранты, получать разрешения и активизировать людей, чтобы привести пустующие здания в порядок. Хотя явно это непросто.

Надеюсь, реформы военного времени упростят процедуру передачи таких объектов под реконструкцию.

А вот в Зарецк переедут не молодые люди из прифронтовых сел, которые привыкли к сельскому образу жизни и не хотят его менять. Или те, кому больше некуда ехать.

По-хорошему, вместе с жильем нужно строить грибную или клубничную ферму, что-нибудь, что дало бы людям если не заработок, то подработку или какое-то занятие, помогающее не сойти с ума.

Природа в Зарецке очень красивая. Здорово выйти на школьную площадку и увидеть за ней пшеничное поле. Приятно сразу за калиткой очутиться перед огромным простором из балок и пригорков. Меня постоянно пленило небо, из-за чего лейтмотивом первых дней была песня группы "Один в каное" - "Небо".

Под хорошее настроение я начинал напевать: "Сьогодні небо таке раптове..." и кто-то поблизости продолжал: "Трохи готичне і ледь барокове..."

Небо действительно было "раптовим", примерно 3 из 8 -ми дней шли проливные дожди.

                   II.     Труд, который не освобождает

На третий день работы я получил в награду набор фирменных стикеров БУРа, как лучший работник дня. Это было приятно.

В первые дни мы выносили старую мебель, вытаскивали многочисленные гвозди из деревянных стен столетнего здания, и штукатурили образовавшиеся после этого всего дыры в стенах.

В дальнейшем мы красили деревянные плиты, которыми в былые времена закрывали стены, клеили обои и делали много чего другого.

В целом, уровень организации лагеря казался мне достаточно высоким. Собственно, координировало лагерь из около 20-ти человек – пятеро:

Тарас (организатор) – выпускник духовной семинарии, некогда учитель информатики в одной из соседних школ, а теперь молодежный активист из соседнего села Дядьковичи.

Тарас (майстер) занимался организацией непосредственно работ. Вначале ему было несколько сложно раздавать поручения людям и организовывать их работу. Сам он трудяга и знаток своего дела, но навык объяснения неспециалистам того, что и как им нужно сделать – совершенно другой навык, который Тарас в скором времени явно усовершенствовал.

В один день он поручил мне разбить уже давно пустые стеллажи в бывшей комнате библиотеки. Я делал это при помощи монтировки, а Наташа из Бородянки выносила уже разобранные детали на склад дров.

Я закончил работу и вышел в коридор школы. Никого не было. Оказалось, во время воздушной тревоги все пошли в яр, а меня позвать забыли. Я бродил по окрестностям, не выпуская вверенный мне инструмент из рук. При встрече наши спросили меня, не собрался ли я отбивать этим российские ракеты? Но инструменту нашлось лучшее применение: на грунтовой, просёлочной дороге мы с Тарасом при помощи этой монтировки играли в крестики- нолики. Было весело.

Катя и Ярина были кемп-лидерками. Это тоже волонтеры, которые отвечают за проведение культурно-образовательной части БУРа. Они это называли «Освітка».

В «Освітку» входили экскурсии, встречи с разными интересными людьми, которые каким-то чудом доезжали до Зарецка, игры, рефлексии и значительная часть бытовой организации лагеря.

Обе они показались мне людьми искренне верующими в то, что делают. Временами, меня напрягали эти методы тимбилдинга, которым учат кемп-лидеров БУРа, но кое-что из этого я возьму когда-то и себе на вооружение. В минувшем году, когда я вел группу в детском лагере, мне многого из этого не хватало.

Вот берешь рулон туалетной бумаги, передаешь его по кругу и просишь оторвать кусочек. Все в недоумении. Дальше просишь порвать кусочек на столько частей, насколько захочешь, все по-прежнему недоумевают. Ну и потом кто-то проходит с ящичком и туда участники бросают все свои кусочки бумаги, называя на каждый по одному факту о себе. Так происходит знакомство.

И конечно же среди координаторов нельзя не назвать пани Оксану, которая руководила кухней, где ей помогали ее дочери и десятилетний сын Лёша.

Про остальных участников лагеря можно сказать много теплых слов, там было много интересных людей. Но жизнь в Украине такая штука, что с кем-то из них может случиться еще не раз пересечься, поэтому оставлю даже теплые слова при себе. Быть может потом эти люди станут мне понятнее и теплых слов о них станет намного больше.

Тем не менее, в лагере я почти не чувствовал личного психологического комфорта. Общество во время войны – очень сложное, оно переживает справедливую ненависть к врагу, но и она не может быть оправданием некоторым внутриукраинским общественным явлениям и тенденциям, о которых пойдет речь ниже.

                                  III.                   Языковой вопрос. Начало.

Если бы меня заранее предупредили и в бланке регистрации на лагерь «БУР» было написано, что «на таборі заборонено вживати російську мову», я бы попросту туда не приехал. Благо, всегда есть чем заняться. Более того, когда вначале мы подписывали документ с правилами лагеря, там был пункт про «заборону дискримінації за расовою, релігійною, мовною, та іншими ознаками».

В приветственном слове много говорили о «рівності-різності», но часто первое было совсем не связано со вторым, а второе с первым.

Последнее правило на этом плакате было написано на пару дней позже первых и мне эта дописка напомнила сюжет из «Скотного двора» (Оруэлла), где свиньи, захватив власть над всеми животными, к фразе правила: «Все животные равны», приписали: «Но некоторые равнее».

Собственно, не украиноязычных в лагере было всего трое и проблема состояла только в том, что Ярину (кемп) бесило, что мы друг с другом общаемся на русском, и она постоянно делала замечания, ближе к концу лагеря ситуация оказалась совсем острой, о чем напишу ниже.

Мы совершенно старались не нарываться на конфликт. С Яриной мы общались исключительно на мове, но её желание регламентировать сферу бытового общения меня лично крайне раздражало.

Тогда я в голове прокручивал языковые запреты известных мне авторитарных режимов и не нашел ни одного примера, где они лезли бы в сферу бытового общения.

Нужно сказать, что опыт тамошних языковых дискуссий для меня был очень интересен. Это была совсем не академическая среда: люди самых разнообразных социальных слоев и сфер деятельности - хорошая возможность апробировать в беседах свои аргументы.

Как-то раз Тарас (организатор) и Ярина (кемп) спросили меня: «Почему, на мой взгляд, многие люди в Украине так ненавидят русский язык?».

Я ответил, что эти люди просто не могут разводить в своей голове то, что следует разводить. Вот лично я не агрессор, плачу налоги на армию, хорошо владею украинским языком, знаю украинскую литературу, историю и стою на учете в военкомате.

Понятно, что у них этот язык ассоциируется не со мной. Это можно понять. Но нельзя понять, когда меня и таких как я в своей стране подвергают дискриминации, не разрешая свободно использовать родной язык. Выглядит это словно они пока ещё, не имея возможности победить реального врага на фронте, находят внутри страны тех, на ком выместить свою злобу.

И Ярине, и Тарасу, не многим больше двадцати. Ярина со Львова, Тарас там был местным, из Дядьковичей (Ровненская область). Внезапно Тарас вспылил: когда мы зашли в коридор школы, он сказал, что участники лагеря могут проголосовать и запретить использование русского языка здесь, а тех, кто против, исключить из лагеря.

Я совсем не ожидал такого поворота. Я привык жить в обществе, где русский – язык народа, а украинский – язык государства. Привык апеллировать к народу - и тут такой облом, когда народ, возможно, не с твоей стороны. Голосования не состоялось по причине спешного перехода к работе. Но я вознамерился покинуть лагерь в случае такого голосования.

Спустя время, об этом эпизоде я думал, что всякая группа, которая притесняет находящихся в меньшинстве, делает это во имя высоких с её точки зрения целей: сохранения собственной численности («долой геев!»), политической значимости и т.д. Проводники притеснений обычно думают, что этим славно трудятся на благо общества, государства, родины…

                                              IV.         «В ожидании варваров»

В четверг, 28 июля в День украинской государственности в лагере тоже был праздник. Вместо обычной строительной работы, одни лепили праздничные пельмени, а другие – расписывали печи, которые в старинном здании школы имелись в каждом классе.

Накануне обсуждали, что нарисовать на одной из печек. Ярина предложила портреты: Шухевича, Бандеры и Стуса. Они боролись против советов и погибли за это. «Щоб москалі, коли прийдуть сюди, побачили це і жахнулися». На что я спросил: «А почему это здесь могут оказаться москали?». Сам то я, надеюсь, что они будут двигаться теперь только в противоположную сторону. Но Ярина ответила: «Ну ось переселенці приїдуть». Выглядело это очень жестко. Миша из Запорожья встал и резко вышел, а я начал уточнять, почему Ярина переселенцев назвала москалями. Ярина публично извинилась за такой оборот, сказала, что не имела это ввиду, но некоторый осадок остался. Подобные слова я в тот же день услышал от местной жительницы, которая назвала переселенцев сепаратистами. Многие люди на Западе Украины в упор не различают язык и политическую идентичность и выглядит это для человека по другую от них сторону Збруча очень печально.

Потом Ярина рассказала несколько историй о том, как формировались ее политические взгляды. О ее знакомом парне, который погиб на Майдане в 2014-ом, «І всі забули!», о девятерых знакомых парнях, которые погибли после начала полномасштабной войны, о четверых, которые пропали без вести…

Один из них, прощаясь, просил: «Якщо я помру, продовжіть мою справу!» он погиб на войне, поэтому для Ярины теперь: «Більше ніякої толерантності до російської мови».

Я сказал, что если умру на этой войне, завещаю ей «не дискримінувати російськомовних українців», на что Ярина, кажется, совершенно серьезно заметила: «Ти не помреш!».

Я понимаю, что чья-то личная жертва - это психологически очень сильный аргумент. Но мы не должны так мыслить в XXI веке.

На печи в итоге нарисовали Стуса, Бандеру и Черновола. А нарисованный с другой стороны флаг ЛГБТ закрасили в красно-черный. «Нічого проти ЛГБТ спільноти не маємо, але поряд з Бандерою не можна. Нас не зрозуміють».

«В ожидании варваров» - название книги африканского писателя и Нобелевского лауреата по литературе Джона Максвелла Кутзее. Она очень тяжелая, но сюжет крутится вокруг приграничной крепости, где армия и жители ждут нашествия варваров, активно готовятся к обороне, но не замечают при этом как сами превращаются в варваров. Как насилуют, пытают и грабят.

К этому же близки популярные у обывателей аргументы, по типу: «Вот россияне (читай: варвары – В.В.) в Мариуполе уничтожают украинские книжки, значит и нам можно/нужно так поступать!». Серьезно? Вы хотите опуститься до их уровня дискурса? Мы же воюем за то, что мы/наш общественный строй/ценности чем-то лучше? Или нет? Ощущение того, что мы в Украине, по уровню дискурса часто опускаемся до противника преследует меня уже не первый год.

                                          V.         Триггеры и пельмени

  Важный вопрос подобных культурных взаимодействий – триггеры. В дискуссиях я старался избегать фраз и оборотов, которые могут кого-то зацепить, но кое-чего не учел.

В одной беседе, я заметил, что у Насти, девушки из под Смелы «чудова сільська українська мова». Я уже давно живу в среде, где в эпитете «сельский» нет ничего плохого. Сельская речь, очевидно имеет свою эстетику и шарм. Но так не для всех, фраза звучала двузначно, и мне пришлось извиняться.

За лепкой пельменей, когда речь заходила обо всем, меня спросили: «А чи буде в тебе дружина російськомовна? Чи буде російска рідною для твоїх дітей?» На оба вопроса я ответил: «да». И это был неправильный ответ. Правильно было бы сказать, что на каком бы языке она не разговаривала, она будет толерантна к моему и тоже самое про детей.

Мои собеседники не знали, что мне трудно было говорить об этом серьезно, хотя, вероятно, я говорил со свойственным мне очень серьезным лицом. Человек, который к почти 29 –ти годам ни разу не встречался и почти никогда не думал о браке как о жизненной перспективе, уже не мог говорить об этом серьезно.

Но они запомнили, и когда мы прощались на вокзале в Ровно, кажется 16 – летняя Диана (самая младшая из волонтеров) пожелала: «Хорошої дороги і щоб у тебе була україномовна дружина!»

Ещё за лепкой пельменей я объяснял им, что влюбленность - это конструкт, а до этого кому-то, что нации – конструкт/воображенное сообщество. Но, кажется, мне ни в одном, ни в другом случае не верили. Людям приятно ощущать святость и объективность всего этого. Со мной соглашались те, кто постарше меня. Это было приятно.

                                      VI.         Последний большой разговор с Яриной

Последний день лагеря выдался очень тяжелым. С Катей из Ровно, и с Галей из Полтавы мы очень продуктивно поклеили обои в одном из больших классов.

Это Кате принадлежит фраза: «Ти не з Рівного, але клеїш рівно». :)

Несмотря на явную физическую усталость, душевный настрой был очень хорошим и когда Тарас (майстер) попросил взяться за поклейку обоев еще в одной комнате, мы согласились.

Мы начали работу, но спустя буквально 10 минут к нам быстрым шагом зашла Ярина из соседней комнаты, где она рисовала украинский герб на фоне красно-черного флага и довольно резко сделала замечание за мои фразы, сказанные на русском, угрожая, что исключит меня из лагеря за такое.

Я не хотел нарываться, но в состоянии усталости, еще и думать над тем как выражать к другим просьбы подать что-то или принести – было слишком. Я сказал что-то типа: сами клейте и пошел к Тарасу(майстру) спросить на какой объект можно перейти подальше от Ярины.

Меня перебросили в маленькую комнату, где Квитослава (Ивано-Франковск) и Диана (Здолбунов) клеили жидкие обои. Там работа шла медленно, но шла. И мы бы закончили эту комнату к вечеру. Но пришел Тарас и очень попросил вернуться в предыдущую комнату, ибо те, кто там клеили, делали очень криво.

Через какое-то время снова появилась Ярина с тем же предупреждением. Я был ещё злее, она видимо тоже. Но мне очень хотелось, чтобы объект, на который я приехал, был закончен и стиснув зубы от обиды продолжил работать.

Наверное, многое в нашей стране было построено стиснув зубы. Это неправильно, но очень хочется видеть хоть какой-то прогресс. Галя, которая там была, справедливо подметила, что в нашей стране «часто буває, що більш важливо правильно говорити і сповідувати правильні цінності, ніж щось робити». Это было сказано не про Ярину, но в целом про обстановку в лагере и людей, которые больше слушали патриотическую музыку, чем работали.

Мне напомнило это советское:

«Мы не пашем, не сеем, не строим,

мы гордимся общественным строем».

(с) Э. Рязанов

Мы, уже все изрядно уставшие, с замечательными Володей (из Здолбунова) и Галей, доклеили обои в этой комнате. Ярина в это время дорисовала рисунок на печи, а маленькая комната, где частично поклеили жидкие обои так и не была закончена.

После рабочего дня мы снова мирно и вежливо беседовали с Яриной. Я думал, что хочу видеть целый мир толерантным и взаимопонимающим, а тут нам трудно найти компромисс в одном отдельно взятом лагере, в отдельно взятой стране.

Ярина извинилась за резкость из предыдущих бесед, а я уже помнил и понимал её контекст, и ее мотивы. Но меня по-прежнему разрывало недоумение, ведь я же не враг. Она спросила почему я не перехожу на украинских, хотя так хорошо им владею.

Я объяснил, что это вопрос свободы и демократии. Что демократия - это для меня единственная причина держаться за украинское государство, что только в этой нашей относительной демократии и есть для меня смысл его сохранения, и если меня таки мобилизуют, то для меня это будет единственным мотивом и оправданием.

Либо каждый говорит, как хочет, думает как хочет, и мы считаемся со взглядами и культурой друг друга, либо свободы нет, а значит смысла этого государства как гаранта демократии тоже нет.

Ярина сказала: «Я вже не вірю в лагідну українізацію, вона не працює».

Уже не помню как точно проходил диалог, постараюсь передать общий набор тогдашних мыслей и аргументов:

В Александрии уже давно невозможно найти человека, который не понимал бы украинский и, наверное, трудно найти человека, который при необходимости не мог бы на нем вести разговор или писать текст. Одесса также очень заметно приближается к такому состоянию.

Еще 12 лет назад, когда я поступил учиться в Одессу, одна моя сокурсница из Дрогобича жаловалась, что постоянно ловит в Одессе косые взгляды, когда в трамвае или другом людном месте говорит по телефону на украинском. Такой ситуации больше нет. Уровень толерантности к украинскому языку сильно вырос. Теперь в Одессе невозможно представить ситуацию (во всяком случае в общественном месте), чтобы кому-то делали замечание за украинский язык или как-то грубо о нем высказывались. Мне кажется, что это очень большой сдвиг.

Однако, должен случиться какой-то взаимный сдвиг навстречу и со стороны Галиции, вместо стремления построить этническую модель нации принять возможность политической, для которой важна только политическая лояльность центру, а наличие этнического или культурного разнообразия среди граждан безразлично.

Жесткие меры не работают. Вот мы находимся возле школы, которая была когда-то одним из элементов польской культурной экспансии и стремления ассимилировать украинцев. К чему это привело? К ОУН, Бандере и стремлению тысяч людей с оружием в руках, часто террористическими методами, бороться за свои культурные права.

Нации – воображенный конструкт. Румыны в межвоенной Бессарабии, рассказывали местным жителям, что они на самом деле не русские или украинцы, а румыны, которые просто забыли свой родной язык.

Ярина: «Ось, путін сказав, що кордони росії завершуються там, де перестають розуміти російську мову.»

Кто такой путин, чтобы к его суждениям прислушиваться? Во-вторых, границы россии разве не заканчиваются там, где начинаются украинские танки? Не так ли? В 1914 г., когда Российская империя захватывала Галицию, они это обосновывали: «воссоединением земель Ярослава Осмомысла с Русью». Империя всегда найдет себе тысячи аргументов, чтобы захватить всё, на что ей хватает военной мощи. И если ей нужно она будет использовать любые языки. Оказалось, Ярина тоже видела российский пропагандистский ролик из Мариуполя, который был снят на украинском. Вероятно, это только начало.

Мне кажется, во всем этом нельзя мыслить историей. Политика должна отталкиваться от категории общественного блага, удобства и комфорта граждан. Научную дискуссию о причинах русскоязычности многих крупных городов Украины вести можно, но уже понятно, что причиной этого были совсем не только какая-то целенаправленная политика поздней российской империи или СССР 60-х-80-х гг. Но всё равно: «Долой историю!», решать должны мы, а не она.

         Дальше была очень интересная беседа о том, почему языковой вопрос в Украине не решили ещё в 90-х годах принятием русского, как второго государственного языка. Очевидно, в те годы были заняты другими вопросами, но я понял еще одну важную вещь: тогда невозможно было бы достигнуть паритетности языков в общественном сознании огромного процента граждан. Вряд ли бы одесситы или дончане тогда смогли бы отказаться от своей культурной пост-имперской надменности по отношению к украинскому. Делать это нужно было хотя бы в конце 00-х или сразу после 2014 –ого как элемент «мягкой силы» в борьбе за сохранение территориальной целостности. Но, увы, сейчас я не представляю, чтобы в Украине нашлось много людей способных за это бороться.

         Сама идея двух языков была сильно дискредитирована её активным использованием в политической борьбе не самыми приятными политическими силами, а демократичная, не имперская русскоязычная идентичность не выкристаллизовалась из русскоязычной просоветской и проимперской. Сейчас мне хотелось бы видеть в Украине хотя бы языковую толерантность.

                                                  VII.         «Проложите, проложите

Хоть тоннель по дну реки…»

Временами я удивлялся вообще самой возможности диалога с Яриной. Каждый из волонтёров приехал в Зарецк с очень благими побуждениями поработать и это уже много решало.

К чему бы этот диалог с ней и с такими как она? – думал я. Если это не наш поезд, подождем другой, буду идти в те компании, где меня не притесняют. Но мир, кажется, слишком тесен. Не выезжая из страны, далеко не убежишь и глубоко не спрячешься от этого всего.

В беседах на острые темы я старался быть крайне аккуратным. Время от времени я понимал, что просто мимикрирую под ту среду, в которую попал, а с моим знанием украинского языка и культуры, это было совсем не сложно. Вначале Ярина, еще не познакомившись со мной достаточно хорошо, сказала, что думает рекомендовать меня в кемп-лидеры для БУРа.

Но постоянно мимикрировать психологически дискомфортно. Будь я каким-то вражеским разведчиком или диверсантом, это было бы не проблемой, но ведь я живу в этой стране и возможно буду жить ещё долго. А жить под не своим обликом, конструируя тот образ, который от тебя ожидают, не столько тяжело, как неприятно. Мимикрия убивает личность.

Последний лагерный вечер у меня в голове играла песня Высоцкого, вынесенная в заголовок главы:

Нож забросьте, камень выньте

Из-за пазухи своей

И перебросьте-перекиньте

Вы хоть жердь через ручей.

За покос ли, за посев ли

Надо взяться, поспешать,

А прохлопав, сами после

Локти будете кусать.

Этот текст о том, что сейчас называется диалогом и социальными связями. «Тоннель» можно проложить и «жердь через ручей» тоже, но мне хочется в этой жизни заниматься чем-то ещё кроме «тоннелестроения», иначе «локти будем кусать».

Мне страшно как ложные или частично ложные представления захватывают умы моих сограждан, которые воспринимают путинскую аргументацию как некую реальность, а не видят в ней манипуляцию и пропаганду. «Вот путин сказал, что они идут защищать русскоязычных. Наверное, он правду сказал? И значит русскоязычных в Украине нужно притеснять.»

Где-то я жалел, что мало писал научпопа на украинском, была бы у меня хотя бы одна лекция на украинском языке о политической нации, мне было бы что скинуть в чат БУРа. Понемногу буду исправлять и эту оплошность, нужно вытягивать наших украиноязычных сограждан из их правого и право-либерального дискурса.

Страна, в которой идет война - тяжелое место еще и из-за навязчивого поиска виновных внутри. Ярина говорила, что и она в определенной степени чувствует вину за войну: мол, недостаточно готовились, недостаточно боролись... Не думаю, что кто-то из нас виновен в том, что агрессор решил на нас напасть. Нам бы пережить это нормально, а не вот это всё...

Тем не менее, после подобного опыта волонтерства мне ещё больше захотелось переехать хоть на несколько лет за границу. Может, где-то на Западе жить будет психологически легче. Хотелось бы оказаться там, где честного труда достаточно для того, чтобы в местном обществе чувствовать себя комфортно.