Тридцать килограммов гнева. Как лучше их потратить

Давайте поговорим об украинцах. Об их нежелании вести переговоры, о планах дерусификации Крыма, о Лавре, об обстрелах Шебекинского района и не только Шебекинского района, о выдаче Нужина, о русском добровольческом корпусе, об Илье Пономареве, о ненависти даже к «хорошим» русским, о неготовности прощать даже тех, кто ничего им не сделал. Тут есть о чем поговорить. Давайте поговорим об украинцах.

Или о Западе, давайте поговорим о Западе. О его лицемерии, о том, что, воспользовавшись украинским поводом, он сводит с Россией счеты вообще за все, что накопилось за десятилетия, о готовности закрывать глаза на символику «Азова» и памятники Бандере, о политизированности Гаагского суда, о визовом и денежном бане для обычных русских в сочетании с терпимостью к «необычным», о замалчивании преступлений украинских военных и презумпции виновности по отношению к российской стороне. Тут ведь тоже есть о чем поговорить. Давайте поговорим о Западе.

Или зачем далеко ходить. У нас ведь есть и свои, к которым за этот год скопилось столько вопросов. Медиа, транслирующие украинские пропагандистские установки. «Медуза», закавычивающая «теракт», когда пишет о взрыве в петербургском кафе. Меладзе, отвечающий «Героям слава» на «Слава Украине». Внучка Чкалова, собирающая деньги для ВСУ. То есть коллективная внучка, коллективная «Медуза» и коллективный Меладзе, вот эти все, преимущественно уехавшие и, даже если поначалу их что-то сдерживало, теперь спокойно желающие поражения или гибели своей стране. К ним есть вопросы, давайте поговорим о них.

Эти вопросы — действительно законные, действительно трудные, действительно неудобные для того, у кого Украина и Запад всегда правы, а если неправы, то смотри пункт один, и нет, конечно, ни один из этих вопросов в принципе не отменяет неприятия войны, несогласия с Путиным, сочувствия убитым и всего остального, что так и представляется бесспорным с февраля прошлого года. Просто чем дальше тот февраль, чем привычнее то, что шокировало год назад, и, может быть, чем меньше новостей с фронта сейчас, тем больше пространства остается для этих вопросов, и даже ответ на них на самом деле не нужен, тем более что его, скорее всего, и нет, но это ведь лучше, чем когда невыносимые вопросы задаются только одной стороне. Лучше — значит, комфортнее, спокойнее, просто лучше.

Давайте говорить о Лавре, о донатах ВСУ, о передачах для Треповой; потребность в моральном преимуществе — естественное человеческое качество, и если в монолите большой беды возникает даже еле заметная трещинка, душа рвется к ней, смотрит в упор, хватается за краешек чужой неправоты, понимая, что именно ее весь этот год не хватало. И отступает невыносимость, и увереннее делается взгляд, и легче становится дышать. Очередной разрушенный город — да Бог бы с ним, никто ведь и не говорит, что разрушать города хорошо, о городах и людях спора нет, а вот закавычивать ли «теракт» — о, давайте об этом.

Вопросы трудные, разговор тяжелый, и ты ведешь его, ведешь, приводя попутно в порядок все мысли и чувства, растрепанные за год. Вы не задумывались о том, куда деваются украинские пацифисты? А почему до сих пор нет поименного списка погибших в Буче? А какие людоедские вещи говорит Подоляк? Обломки довоенной картины мира встают на место. Почти гармония, девочки.

А потом наступает утро, депутат Картаполов разъясняет новый законопроект о повестках и Госуслугах, Песков отрицает, что это про мобилизацию, Госдума голосует, и вроде тоже ничего особенного, но вчерашние вопросы почему-то застревают в горле, хотя с чего бы — Трепова перестает быть террористкой, танцующие у Лавры перестают быть бесами, Запад делается менее лицемерным? И вроде бы совсем мелочь, ну Боже мой, электронные повестки, и всего лишь во втором чтении, и безо всякой мобилизации, и никто из-за этих поправок не умер, но повтори вопрос про Лавру или про Подоляка — и голос почему-то сорвется, и интонация какая-то жалкая.

Потому что никакие это на самом деле не острые и не тяжелые вопросы, и сама драматургия разговора задана год назад Владимиром Путиным, и нужно, наверное, располагать сопоставимой с ним силой, чтобы какие-то другие ответы на неправоту той стороны звучали так же весомо. Запад лицемерен? — Повестка считается врученной с момента попадания в реестр. Украинская власть затыкает рты своим пацифистам? — Уклоняющиеся от призыва не имеют права покидать страну и брать кредиты. «Медуза» закавычивает «теракт»? — Кара-Мурзе обвинение требует двадцать пять лет. Не льстите себе, если государство забрало себе все, то это значит именно все, без исключений, и вашу правоту, которую вы по крупицам вытаскивали из трещин в том монолите, оно тоже забрало, и все ответы на ваши вопросы дает само, и стоит ли удивляться, что его ответы оказались еще невыносимее, чем ваши вопросы?

Давайте поговорим об украинцах, давайте о Западе, давайте о наших трансукраинцах — тут принцип тот же, что и с передачами в СИЗО, есть ведь люди, которые шлют Треповой соль, чтобы израсходовать тридцатикилограммовый лимит передач и не позволить сочувствующим ей отправить что-то действительно нужное. Общественная дискуссия лимитирована и временем, и пространством так же, как передачи в СИЗО, и на что ее разумнее израсходовать — это ведь понятно на самом деле. Свои тридцать килограммов гнева, тридцать килограммов возмущения, тридцать килограммов ненависти — отдайте их тем, кто действительно их заслуживает, а не тем, кто их и не заметит под обстрелами.

Этот текст опубликован в платном телеграм-канале «Кашин Плюс». Если он попал к вам через третьи руки, есть смысл подумать о том, чтобы подписаться — труд автора стоит денег. Ссылка для подписки: https://t.me/+vFCmz__LK6UwMzg0 Спасибо!