Трамвай

Трамвай стучит колесами по новеньким рельсам в самом начале маршрута “Роддом. Конечная”. Вслед за мной в вагон вскакивает девушка - из пакета ее торчит край белого халата и ветка сирени, очевидно, сорванная в прибольничных зарослях рядом с остановкой. Весна разгорается. По всему городу то тут, то там начинает появляться пена сиреневых и белых цветов; тонкий аромат разнесся и по трамваю - благо, был не час-пик и других источников не всегда приятных запахов не наблюдается.

“Остановка Музей” - металлическим голосом скрежещет динамик и трамвай тормозит рядом с детским садом “Солнышко”, за воротами которого из стайки малышей периодически отделяются мамы, уводящие чад домой. К почти закрывшейся двери подбегает невысокая барышня с рюкзаком и, запыхавшись, плюхается на сиденье рядом с сиренью и халатом. “Привет, Ирочка! Успела! Задержали в конце дня, думала, придется одной ехать” - тарахтит она собеседнице и звонко чмокает в подставленную щеку. “Да уж, это тебе не на личном авто, как наша Дашка, ездить. Вот уж повезло, а думали, что роман с шефом только слезами и вином по ночам горазд” - отвечает Ира и они, хихикая, обсуждают судьбу неведомой Дашки, ее начальника и перспективы, которые в их разговоре кажутся явно сомнительными, несмотря на новенькую машину.

“Остановка Десятая школа” - среди толпы школьников в вагон вплывает рыжеволосая девушка. Я невольно ей любуюсь. Длинные ноги в лодочках на шпильке, брюки, в которых всё идеально - и длина, и материал, и крой. Рубашка без единой складки - ведьма, не иначе! - на мне похожий наряд выглядит к концу дня так, словно без перерыва скакала на лошади. Да и каблуки давно не ношу. Смущенно засовываю ноги в кедах под сидение и наблюдаю как дива плывет к двум девчонкам - становится ясно для кого пакет с сиренью сберег еще одно место напротив. Рыжие волосы сияют и лежат волосок к волоску: на укладку явно потрачено не менее получаса. Ира и вторая девчонка, имя которой я не знаю, подбираются, выпрямляются, улыбаются и приветствуют подругу, которой словно бы не место в простом трамвае.

"Остановка Университет" - чеканит диспетчер.

"... а на днях, представь, привезли роженицу, ей ещё неделю до родов ходить. Предложили анализы взять и отпустить домой, а она грустная: волнуюсь, говорит, чтобы всё нормально было. Пакет с вещами взяла, мужу помахала, и поехал он домой. А она тут же повеселела и палату одноместную оплатила - оказывается, дома двойня лет пяти на ушах круглосуточно стоит… Хоть отдохну, говорит, недельку. Правда, ничего у неё не вышло, на следующий день рожать внепланово пошла…"

Пока слушаю медицинские байки, подъезжаем к остановке местной больницы и я, опешив, смотрю в окно как к двери трамвая идет бодренький старичок. Я даже знаю его имя, хотя видела его всего дважды лет десять назад - Герман Филиппович. Благо, он меня точно не помнит. Не история была, а анекдот, когда дедок пришел в магазин, где я работала, за плиткой. Керамогранитом. Черным. Себе на памятник. Мне было 22 и жизнь не готовила к такому повороту продаж. Керамогранит выбирали всем отделом, потом дружно звонили поставщику и просили проследить, чтобы оттенок был именно таким, как на демонстрационном стенде - не черным, а темно-серым, ни на тон светлее. После этого Герман Филиппович еще часа два просидел за моим столом, рассказывая обо всем подряд. Я поила его чаем с сушками и физически чувствовала как одно за одним подгорают текущие дела. Стоит ли говорить, что через неделю приехал гранит нежно-серого, совсем не траурного цвета? Покупатель искал меня в зале, пока помощник Макс взял огонь на себя и при нем звонил на завод, ругался, договаривался об обмене, цвете и прочем. И только он знал, что “прекрасная девочка, которая так хорошо со мной поговорила в прошлый раз” как петух на жердочке прячется от него между стендами с плиткой и смотрит на нарисованных овец. Коллекция “Пастораль” - гласил ценник и эту Пастораль, как и Германа Филипповича, я запомнила надолго. Оказалось, что рановато он за гранитом пришел, раз десять лет уже прошло, а плитка еще не понадобилась. Хотя кто его знает, может, он ремонт в ванной сделал…

Трамвай гремит колесами и вытряхивает меня на остановке завода, с которой видно дом. Выхожу и на секунду кажется, что вагон вместе с Германом Филипповичем и остальными пассажирами растворяется в вечерних сумерках, постукивая колёсами уже не по рельсам - по красному основанию радужного моста. Моргаю и радуга превращается обратно в свет фар и витрин. Не спеша иду, по дороге ломаю ветку сирени, ищу пятилистники. Загадываю Герману Филипповичу ещё долго жить, а дома перебираю обувь и достаю из шкафа узкие черные брюки вместо джинсов. Ужинаю с семьей, укладываю ребенка спать, сажусь за графики и таблицы - в удаленной работе плюс (он же минус) в том, что ее можно делать в любое время.

Через полчаса тишины слышу шлепанье босых ног - сонный сын протягивает плюшевую игрушку “Мам, обезьяна сломалась”. У обезьяны действительно оторван хвост и я, отодвинув ноутбук, достаю коробку с нитками. Подбираю цвет, заранее извиняясь у игрушки за не очень-то хорошие навыки шитья. Вдеваю нитку и думаю, что весь сегодняшний день могу раздробить на фото и повесить на стену - утренние объятия, завтрак, дорога в сад. Разговоры по телефону и свежий горячий суп. Трамвай, сирень, длинные ноги в лодочках. Герман Филиппович, который за десять лет даже не постарел. Целая обезьяна, подсунутая спящему уже сыну под бок. Крепкий, чуть остывший чай и стук трамвайных колес вдалеке. Открываю свернутый документ со свежей статьей и продолжаю писать: “В закупках товара важно не допустить брака или своевременно решить эту проблему с поставщиком. Если плюшевая обезьяна приехала с оторванным хвостом, то это недоработка фабрики и следует отправить товар обратно для исправления недостатка. Потому что вручную пришивать хвосты - навык, которым владеет не каждый…”

В окнах Роддома на конечной как всегда горят окна и слышится плач новенького младенца.

Садик, Музей и Школа стоят в тишине и даже ночные сторожа тихонько дремлют под мерцание телевизора.

В Университете одиноко торчит за столом молодой практикант - к утру нужно проверить несколько курсовых и, похоже, ему светит ночевка на рабочем месте.

В больнице распахнуты ворота для вновь прибывшей машины скорой помощи. Пожилой хирург докуривает на крыльце и, сделав последнюю затяжку, быстрым шагом идет к служебному входу.

Завод выпускает состав с трубами на пути и шлагбаум переезда перекрывает движение на пустых улицах.

Спят водители и кондукторы, и только последний трамвай делает круг и отсчитывает остановки в обратном порядке, словно четки на толстой нитке: Завод, Больница, Университет, Школа, Музей, Роддом-конечная…