Традиціонная орѳографія въ контекстѣ сѣверныхъ нарѣчій русскаго языка

(магистръ исторіи)

       Традиціонная орѳографія въ контекстѣ сѣверныхъ нарѣчій русскаго языка

Въ современномъ мірѣ существуетъ большое количество языковъ какъ «естественныхъ», такъ и «искусственныхъ», по принятому въ лингвистической литературѣ раздѣленію(самъ я не согласенъ съ этимъ раздѣленіемъ, поскольку любой кодифиціроваанный литературный языкъ является не менѣе искусственымъ, чѣмъ не имѣющіе прямой связи съ живыми языками проекты(такъ называемые conlang`и – сконструированные языки), самымъ извѣстнымъ изъ которыхъ является эсператно.) Во всѣхъ языкахъ первой группы и въ отдѣльныхъ языкахъ второй одновременно сосуществуетъ нѣсколько формъ: кодифицированный литературный языкъ(и даже языки, какъ въ случаѣ съ норвержскимъ) и діалекты, которые могутъ перерастать въ формы, способныя считаться отдѣльнымъ языкомъ. Въ настоящее время литературный языкъ оказываетъ доминирующее вліяніе на діалекты, ввиду широкаго распространенія обученія стандартизированнымъ формамъ языка. Въ отдѣльныхъ странахъ наблюдается большое разнообразіе діалектовъ, свободноконкурирующихъ съ обязательной языковой нормой. Примѣромъ таковыхъ языковъ можно назвать итальянскій, нѣмецкій и англійскій, нѣкоторыя локальныя формы которыхъ либо претендуютъ на статусъ отдѣльнаго языка, либо кодифицированы въ роли самостоятельной литературной нормы.

Наличіе большого числа діалектовъ создаётъ коммуникаціонныя трудности для любого языка, независимо отъ того, насколько сильно сами діалекты отличаются другъ отъ друга. Сама специфика любого діалектнаго языка особенно ярко проявляется на фонетическомъ уровнѣ имѣющемъ только опосредованную связь съ коммуникативной функціей языка [Васильева 2014:5]. Однимъ изъ способовъ для разрѣшенія проблемъ какъ общенія, такъ и сохраненія языкового единства является наддіалектная орѳографія, позволяющая на письмѣ отобразить текстъ такъ, чтобы носители разныхъ діалектовъ могли безъ затрудненій читать написанное на литературномъ языкѣ.

Для русскаго языка(подъ которымъ въ данной статьѣ понимается именно великорусскій языкъ по бытовавшей до революціи классификаціи) характерно существованіе большого числа діалектовъ(говоровъ, нарѣчій), распространённыхъ не только на территоріи современной Россійской Федераціи, но и за ея предѣлами, включая также страны бывшаго С.С.С.Р., Китай  и Аляску. Русскій литературный языкъ опирается въ большей степени на средневеликорусскіе говора*Сохраняется особенность рѣчи автора.*, въ основномъ на московскій и сосѣдній съ нимъ, съ нѣкоторымъ вліяніемъ сѣверныхъ и южныхъ діалектовъ. Сами по себѣ діалекты русскаго языка, за рѣдкими исключеніями, отличаются другъ отъ друга въ малой степени, не создавая большой проблемы для коммуникаціи между носителями разныхъ говоровъ хотя бы въ рамкахъ одной діалектной группы. 

Подобное сужденіе я строю въ первую очередь на личномъ опытѣ. Роднымъ для меня діалектомъ является одинъ изъ говоровъ вологодской группы, распространённый востонѣе города Тотьма и западнѣе города Никольскъ, въ бассейнахъ рѣкъ Вотча, Илеза и Старая Тотьма. При этомъ въ теченіе длительнаго времени я проживалъ на территоріи распространенія поморскихъ говоровъ(г. Архангельскъ и г. Сѣверодвинскъ), съ которыми я сталкивался преимущественно при знакомствѣ съ литературными произведеніями мѣстныхъ авторовъ въ ходѣ собственнаго обученія въ школѣ и службы.Указанныя діалектныя формы оьносятся къ такъ называемойй сѣверной группѣ говоровъ, генетически происходящихъ отъ древненовногорскаго нарѣчія[Горшкова 1972:144].

Любой языкъ является по своей сути живымъ механизмомъ, который развивается съ теченіемъ времени. Происходятъ измѣненія фонетическаго строя языка, мѣняется его грамматическая структура, у письменныхъ языковъ происходитъ постепенное и зачастую случайное измѣненіе орѳографіи въ періоды до ея кодификаціи, которая, въ случаѣ русскаго языка, произошла въ концѣ ХІХ в. При этомъ многіе изъ этихъ процессовъ фиксируются только для письменныхъ формъ языка, представленныхъ, какъ правило, столичной нормой или же родственнымъ литературно-административнымъ языкомъ(таковымъ для русскаго долгое время былъ славянскій языкъ Свв.Кирилла и Меѳодія).

Литературный языкъ въ Россіи оріентировался на произносительныя нормы Москвы и Петербурга, въ которыыхъ уже къ ХѴІІІ-ХІХ вв. произошло совпаденіе звуковъ, обозначавшихся ранѣе ятемъ и естемъ, въ звукъ [`э],  связанное не съ замѣной ятя естемъ, а со смѣщеніемъ перваго въ сторону второго[Штрекеръ 2005:49]. И на основаніи этого появлялись въ концѣ ХІХ и въ началѣ ХХ вв. голоса за отмѣну ятя и замѣну его естемъ для передачи на письмѣ даннаго звука во всѣхъ случаяхъ. Но, какъ отмѣчалъ одинъ изъ раннихъ противниковъ реформы, профессоръ Н.К.Кульманъ,«хотя онъ[ять] въ литературномъ произношеніи звучитъ одинаково съ „е“, однако, во многихъ русскихъ (мало-,велико- и бѣлорусскихъ) говорахъ замѣна „ѣ“ черезъ „е“ не произошло.<...> Ввиду этого, научная точка зрѣнія требуетъ къ „ятю“ особо внимательнаго и бережнаго отношенія»[Кульманъ 2017:24].

Народные сельскіе говоры какъ идіомъ представляютъ собой наиболѣе стабильную и консервативную фонетическую структуру въ языкѣ, что вызвано непрерывностью языковой традиціи и сохраненіемъ общей звукообразующей среды[Васильева2014:6], что проявляется и въ лексикѣ, въ частности въ сохраненіи въ діалектномъ языкѣ такихъ устарѣвшихъ формъ, какъ естьли и ю(её). По этой причинѣ въ вопросахъ языка необходимо обращать вниманіе изслѣдователя въ первую очередь на діалектную среду, а не на одинъ только литературный языкъ. Въ случаѣ съ русскимъ языкомъ наибольшій интересъ представляютъ именно говора сѣверновеликорусскаго нарѣчія, содержащіе лексемы, «отличительно характеризующія[велико]русскіе діалекты»[Вендина 2009:50-51] и «экслюзивныя для русскаго языка по отношенію къ другимъ славянскимъ языкамъ»[Тамъ же:55].

Въ рамкахъ настоящей статьи я разсмотрю два пласта лексики. Первая представлена въ зафиксированныхъ въ 1931г. сказкахъ и былинахъ жителей Русскаго Поморья[Озаровская 1931], отражающихъ мѣстные діалекты въ той формѣ, которая существовала на тотъ періодъ. Къ этому пласту также примыкаютъ болѣе современныя лексическія единицы, встрѣченныя въ художестенной литературѣ и осмысленныя архангельскимъ изслѣдователемъ Андреемъ Васильевичемъ Петровымъ.

Второй пластъ основывается на личныхъ наблюденіяхъ въ ходѣ большого полевого изслѣдованія лексики жителей деревень Косиково и Тиманово Бабушкинскаго района Вологодской области, проведённаго мной лѣтомъ 2018г. Данная лексика зафиксирована въ текстовыхъ записяхъ и въ аудіозаписяхъ, сдѣланныхъ въ бесѣдахъ съ мѣстными жителями и хранящихся въ личнномъ архивѣ автора. ВВиду того, что данныя записи содержатъ личную информацію о членахъ семьи автора, онѣ не будутъ предоставлены въ широкій доступъ, но могутъ быть переданы на изученіе изслѣдователямъ по запросу.

Изъ всего многообразія діалектныхъ формъ, встрѣченныхъ мной въ поморскихъ и восточныхъ вологодскихъ говорахъ, я остановлюсь въ первую очередь на тѣхъ, что связаны съ гласными буквами и звуками русскаго языка, посколько именно гласные въ русскомъ языкѣ больше всего пострадали въ ходѣ реформы 1917-1918 гг. Наибольшій интересъ представляетъ [ѣ]  и его рефлексы въ этихъ діалектныхъ формахъ поскольку главнымъ аргументомъ за отмѣну ятя въ русскомъ правописаніи было ео совпаденіе въ фонетическомъ планѣ съ естемъ въ литературномъ языкѣ.

Для начала разсмотримъ отображеніе ятя въ записи Озаровской въ корняхъ словъ. Въ текстахъ мы можемъ найтри три варіанта передачи звука, которому согласно правиламъ русскаго правописанія долженъ соотвѣтствовать ять. Въ большомъ числѣ словъ переданъ естемъ, что говоритъ о тождествѣ литературнаго звучанія съ діалектнымъ въ отдѣльныхъ словахъ. Среди таковыхъ*примѣры изъ книги Озаровской и  прочихъ печатныхъ текстовъ, если не указано иное, передаются соглассно орѳографіи оригинала.*:хлеб(хлѣбъ), Бладимеръ(Владиміръ или Владимѣръ), извесно(извѣстно), дедушко(зв.пад. отъ дѣдушка), сделаїт* буквой ї въ текстѣ Озаровской передаётся йотированный и [`и]*(сдѣлаетъ), драгоченностями(драгоценностями), самоеда ( мн.ч. отъ самоѣдъ), челаївались(цѣловались), снежница(отъ снѣга) и др.

Подобные примѣры можно найти также и въ слѣдующемъ отрывкѣ(курсивъ мой. – Н.К.):

– Какой дохтор? – осведомилась Московка.

– Ну, наш. Вот и запамятовал… фамильё ему было вроде как польско; он нас пользовал, все к ему ездили. Его в царску ссылку привезли. Он стал пользовать, а потом, как вышло ему ослобоженье – пожалуйте, обратно в Питер, он не захотел. Больницу выстроил… Видели? Ну, уж понимаете кака! В Архангельском завидуют: в бору стоїт, а уж нашшот порядков – ну строг. И никуда не поехал жонилса…

Тут одна жонка не вытерпела и бойко заговорила:

– А знаш, как жонился? Вечереньку у себя собрал, и наехали со всех местов учительши, которы знакомы, а которых и не видал… И сверху и снизу. Уж все его знают, порато хорошой и холостой, всяка уж понимат, што – невест смотрять… И наехало – дак дивно! С мезени, говорят – это дело зимой было, – дак на олешках прикатила одна. И выбрал сразу незнакому, высоку, статну, столь приятну учительшу. И в одночасье пожонились. И до того мила дохтурша; с людями обходительна, така спупяшша, економна – хорошенькя хозяйкя! Его уж боле нет. Переведен куд-ле*Діал. куда-то*...[Озаровская 1931:110-111]

По данному фрагменту мы можемъ замѣтить слѣдующія черты одного изъ поморскихъ говоровъ: редуцированіе окончаній имёнъ прилагательныхъ и глаголовъ, смягченіе и йотированіе гласныхъ. Измѣненій въ артикуляціи ятя въ приведённомъ отрывкѣ нѣтъ, однак, необходимо отмѣтить, что въ данномъ случае ять располагается въ большинстввѣ словъ въ корняхъ.

Помимо этого, въ двухъ случаяхъ ять въ корнѣ передаётся черезъ ё: задёжить(задѣть) и Бладимёръ(Владиміръ, Владимѣръ).

Третьей формой произношенія литературнаго ятя въ корнѣ слова являются обычный и йотированный и. Въ текстахъ «Пятирѣчія» онъ встрѣчается въ такихъ словахъ, какъ: смиешься(смѣёгься), сивер, сиверко (сѣверный вѣтеръ),  пострицялись( повстрѣчались), їсь(ѣсть).

Аналогично ять переходитъ въ [и] и въ сибирскихъ говорахъ: йись(ѣсть), сивер(сѣверъ), нимец(нѣмецъ), всих (всѣхъ), ариль(апрѣль), ни висть ( не вѣсть), двисти(двѣсти)[Васильева 2014:19-21]

Въ говорѣ жителей названныхъ ранѣе вологодскихъ деревень въ корняхъ словъ на мѣстѣ орѳографическаго ятя произносится звукъ, средній между [`э] и [`и], зачастую переходящій въ чистый [и]. Нѣкоторыя изъ словъ, приводимыхъ въ примѣръ, перекликаются со словами, встрѣченными въ записи Озаровской. Разсмотримъ отдѣльныя слова, въ которыхъ ять отличается по произношенію отъ звука [ `э]: [л`ин`](лѣнь), [л`ин`ит`ca](лѣнится),[л`истн`ич`a](лѣстница), [д`ил`анка](дѣлянка),[н`ид`ил`a](недѣля),[поjид`эш`](поѣдешь). Въ одномъ отдѣльномъ словѣ замѣченъ переходъ ятя въ [`o]:[зац`в`олой](прилагательное отъ зацвѣсти въ значеніи “заплѣсневѣть), характерный въ данномъ корнѣ и для литературнаго языка.

Важно отмѣтить, что не во всѣхъ случаяхъ ять въ указанныхъ говорахъ произносится какъ [и]. Во многихъ словахъ въ корнѣ ять произносится какъ[`э], къ примѣру, въ словахъ [хл`эп](хлѣбъ) и [поjэш`](поѣшь), но при этомъ въ однокоренномъ съ послѣднимъ словомъ [jэИс`т`и](ѣсть) звукъ уже другой, переходящій въ чистый [и].

При этомъ необходимо въ данномъ случаѣ опасаться ложной этимологизаціи. Такъ, характерное для поморскихъ и вологодскихъ говоровъ слова вица(и его мѣстные варіанты: виця, вича или вичка), обозначающее вѣтку или прутъ, можно легко посчитать происходящимъ отъ перваго, а [и] въ нёмъ варіаціей [ѣ]. Но, согласно словарю Подвысоцкаго, это слово пишется именно черезъ иже, безъ какой-либо формы съ ятемъ(*вѣча, *вѣца, *вѣчка и подобныхъ)[Подвысоцкій 1885:19], а само оно родственно скорѣе глаголу вить.

Поскольку, какъ отмѣчаетъ К.В. Горшкова, «написаніе буквы ѣ въ падежныхъ окончаніяхъ <...> имѣло фонетическую основу» [Горшкова 1972:101], необходимо проговорить и измѣненія ятя во флексіяхъ существительныхъ, въ которыхъ наблюдается наибольшій разбросъ въ передачѣ ятя. Въ записи Озаровской таковому ятю соотвѣтствуютъ пять гласныхъ звуковъ. Помимо собственно естя въ такихъ случаяхъ, какъ въ царсве (въ царствѣ) и во младенчесве ( во младенчествѣ), въ дательномъ и мѣстномъ падежахъ ять на письмѣ отображается какъ и или ї, ё, ы, я.  Проиллюстрируемъ это слѣдующими примѣрами: к Машеньки(къ Машенькѣ), в мори ( въ морѣ), в городи ( въ городѣ), ко стенки ( къ стѣнкѣ), на Новой Земли ( на Новой Землѣ), в лодоцьки ( въ лодочкѣ), московки ( московкѣ = москвичкѣ), в платьї, в платьё ( въ платьѣ), в ученьё ( въ ученьѣ), во полё ( въ полѣ), во сняхъ ( во снѣ), жоны(женѣ), в державы ( въ державѣ), на стороны(въ сторонѣ), к женщины (къ женщинѣ) в С`оломбалы (въ Сол`омбалѣ). Въ одномъ изъ этихъ примѣровъ мы также можемъ замѣтить передачу въ корнѣ ятя естемъ, что дополняетъ вышеуказанный списокъ.

Аналогичные варіанты можно найти и въ вологодскихъ говорахъ. Помимо характернаго для данной діалектной группы фонетическаго соотвѣтствія между ятемъ и звукомъ [`эИ], во флексіяхъ наблюдается также его произношеніе какъ [`а], выявленное въ формахъ сравнительной степени имёнъ прилагательныхъ. Первому варіанту соотвѣтствуютъ слѣдующіе примѣры: въ [Кос`иков`и](въ Косиковѣ), въ [д`ер`ев`н`и]( въ деревнѣ). И глагольное окончаніе -ѣть въ инфинитивахъ глаголовъ также произносится въ данныхъ говорахъ какъ [-`ит`]: велить(велѣть), терпить (терпѣть), [сл`ит`ит`](слетѣть). Второй можно проиллюстрировать четырьмя примѣрами:[т`эпл`аjэ](теплѣе), [рыжаjэ](рыжѣе), [скор`ajэ](скорѣе), [см`ил`ajэ](смѣлѣе). Послѣднѣе слово показываетъ также варіантъ измѣненія ятя въ корнѣ.

Помимо того, для мѣстнаго падежа въ данныхъ говорахъ характерно использованіе на мѣстѣ окончанія -ѣ окончаній -у и - ахъ: по дедушку(по дѣдушкѣ, по аналогіи съ по отцу), на [М`ит`инах](въ Митинѣ), на [Хоўму](въ Холмѣ)(послѣдніе два – названія деревень по сосѣдству съ Косиковомъ и Тимановомъ соотвѣтственно). Аналогично въ текстѣ зафиксированномъ Озаровской, встрѣчается форма мѣстнаго падежа на -омъ: в Архангельском (въ Архангельскѣ), что можетъ быть вызвано также мѣстнымъ наименованіемъ губернской столицы Архангельской городвъ [Подвысоцкій 1885:2].

Въ «Пятирѣчіи» можно  обнаружить также переходы литературнаго естя въ корняхъ и во флексіяхъ словъ въ тѣ же варіанты, что характерны и для ятя, т.е. въ [`a],[`и] и [`o]: жалают(желаютъ), выша(выше), лучша(лучше), такжа(также), хужа(хуже), раньша(раньше), окиян(океанъ), седит(сядетъ), киятр(театръ), жона, жонка( тж. жёнка)(жена), плачот(плачетъ), минёт(минетъ), можот(можетъ).

Главнымъ отличіемъ этихъ переходовъ отъ аналогичныхъ для ятя является то, что въ случаѣ съ естемъ эти измѣненія падаютъ всегда на безударный слогъ, въ то время, какъ ять можетъ произноситься не какъ есть и въ ударной и въ безударной позиціи. Это, на мой взглядъ, говоритъ, что въ случаѣ съ ятемъ, это является не позиціоннымъ варіантомъ, а сложившейся въ приведённыхъ въ примѣръ діалектахъ орѳоэпической нормой. 

Перечисленныя фонетическія варіаціи русскаго литературнаго ятя въ сравненіи  съ естемъ могутъ служить, на мой взглядъ, аргументомъ за раздѣленіе въ правописаніи обѣихъ буквъ, обозначающихъ въ русскомъ литературномъ языкѣ въ ударной позиціи звукъ [`э],что подтверждаетъ приведённую выше цитату профессора Кульмана о несовпаденіи въ (велико)русскихъ говорахъ ятя и естя.

При этомъ, есть и ять въ русскомъ языкѣ, за исключеніемъ отдѣльныхъ случаевъ, обозначали на письмѣ звукъ [э] разнаго происхожденія. По замѣчанію  Е.В. Васильевой, звукъ [э], обозначаемый естемъ, восходитъ къ древнерусскимъ [э] и [ь], въ то времяя какъ обозначаемыя ятемъ варіаціи – къ древнерусскому [э:].

Именно это различіе въ происхожденіи и обуславливаетъ различія въ фонетическомъ ихъ отображеніи въ діалектахъ.

Посколько сѣверное нарѣчіе русскаго языка связано съ древненовгородскимъ нарѣчіемъ, частый переходъ въ нёмъ [ѣ] въ [`и], съ промежуточнымъ звучаніемъ [`эИ], является закономѣрнымъ въ связи съ развитіемъ въ нёмъ древнерусскаго [э:] въ дифтонгъ [ie], по-разному отображавшійся въ различныхъ говорахъ [Горшкова 1972:106-110].

Помимо этого, характернымъ для данныхъ діалектныхъ формъ является также переходъ звука [`a] какъ въ ударной, такъ и въ безударной позиціи въ [`э], что при неразличеніи на письмѣ ятя и естя создатъ дополнительный омографическій рядъ въ текстахъ, передающих мѣстные говора (петь(пять) и петь(пѣть), светом(святомъ) и светом(свѣтомъ) и др.), что можно избѣжать сохраненіемъ орѳографическаго ятя.

Изъ другихъ особенностей двухъ названныхъ выше говоровъ, связанныхъ съ традиціонной орѳографіей, можно назвать слѣдующія двѣ. Во-первыхъ, названія населённыхъ  пунктовъ Вологодской области на -о (Косиково, Митино, Демьяново, Тиманово, Овсянниково, Жилкино, Рослятино, бабаево и т.д.) склоняются не только въ рѣчи мѣстныхъ жителей, но и въ печати, напримѣръ на страницахъ бабушкинской районной газеты «Знамя» или областной газеты «Красный Сѣверъ». Такая норма была въ традиціонномъ русскомъ правописаніи до реформъ, и фактическое вытѣсненіе ея въ литературной языкѣ второй половины ХХ вѣка, при сохраненіи въ народномъ, говворитъ не въ пользу пореформенной нормы.

Второй особенностью можн считать зафиксировнное въ «Пятирѣчіи» слово “итти”, однако, нельзя сдѣлать выводъ о томъ, было ли таковымъ его произношеніе въ мѣстныхъ говорахъ, или же это слово просто было записано по дѣйствовашимъ на томъ моментъ (до 1956г.) орѳографическимъ правиламъ литературнаго языка. У Подвысоцкаго, однако, это слово зафиксировано какъ “идти” [Подвысоцкій 1885:58]/

Традиціонная орѳографія русскаго языка въ планѣ отображенія фонетики разныхъ діалектовъ на примѣрѣ только ятя и естя показываетъ себя въ большей степени наддіалектной, нежели современная, оріентирующаяся въ этомъ случаѣ исключительно на столичныя фонетическія особенности, выраженныя въ ихъ совпаденіи. Несмотря на то, что традиціонное правописаніе русскаго языка опирается въ первую очередь на литературную традицію славянскаго и древнерусскаго языковъ, оно въ большей степени несётъ въ себѣ черты, объединяющія между собой не только великорусскіе говора, но и всѣ восточнославянскіе діалекты, въ отличіе отъ пореформенной орѳографической нормы.

Интереснымъ документомъ въ рамкахъ заявленной тематики статьи является уже уппоминаемый выше« Словарь областного архнгельскаго нарѣчія въ его бытовомъ и этнографическомъ примѣненіи», составленный Александромъ Осиповичемъ Подвысоцкимъ и изданный, съ предисловіемъ Я.К.Грота, въ 1885г. Въ данномъ словарѣ приводится большое число діалектныхъ словъ, записанныхъ черезъ ят(такихъ какъ гнѣхтѣя(лихорадка), фѣтель(рыболовнный снарядъ), рацѣя(религіозная пѣсть хрислославцевъ) и другія), въ которыхъ нѣтъ по крайней мѣрѣ очевидной, связи съ корнями, въ коихъ по этимологіи долженъ писаться ять, что позволяетъ сдѣлать выводъ о наличіи въ нихъ особаго выговора, а значитъ, ять въ данномъ случаѣ является именно фонетическимъ. Такъ, въ случаѣ со словомъ фѣтель очеидно, что тамъ присутствовалъ звукъ, который по своему звучанію совпадалъ съ литературнымъ или діалектнымъ ятемъ*Въ случаѣ же совпаденія этого звука съ чистымъ естемъ или иже, слово явно было зафисировано какъ фетель или фитель.*, такъ какъ [ѣ] самъ по себѣ является славянскимъ звукомъ и не могъ писаться въ корняхъ словъ неславянскаго происхожденія( за рѣдкими исключеніями и ославяненныхъ личныхъ имёнъ различнаго происхожденія), въ то время звукъ[ф], записанный какъ фертомъ, такъ и ѳитой, всегда исключалъ этимологическое написаніе ятя ввиду первоначальной чуждости этого звука славянскимъ языкамъ(сравни имена Матѳей и Матвѣй, оба происходящія отъ одного и того же еврейскаго имени, записываемаго по-гречески Ματθαίος)    . Эти слова представляются важными для составленія полнаго словаря великорусскаго языка и изслѣдованія исторіи его фонетическихъ измѣненій.

Среди другихъ интересныхъ особенностей даннаго словаря можно назвать запись отдѣльныхъ словъ, въ которыхъ въ діалектѣ произошло измѣненіе звучанія ятя, именно черезъ ять, съ указаніемъ мѣстнааго произношенія. Среди перечисленныхъ выше словъ это: встрѣча, дѣлянка, стрѣчать, сѣверъ(діалъ. сиверъ). Рядъ словъ записанъ безъ ятя, что позволяетъ также зафиксировать характерныя для поморскаго діалекта фонетическія отображенія ятя: надія(надѣя, надежда), бесёда(бесѣда), витеръ(вѣтеръ), вмистяхъ, вмѣстяхъ(вмѣстѣ), владать(владѣть), мисто, мѣстё(мѣсто). Часто изъ этихъ словоформъ встрѣчается и въ вологодскихъ говорахъ. Тамъ таккже даётся слово водохлѣбъ, которое произносится, по крайней мѣрѣ въ настоящее время, какъ [водахл`оп]. 

Такимъ образомъ, на примѣрѣ записей конца ХІХ , второй четверти ХХ и первой четверти ХХІ вв. можно обнаружить, что тезисъ о совпаденіи въ русскомъ языкѣ звуковъ, обозначаемыхъ на письмѣ ятемъ и естемъ, является справедливвымъ исключительно для московскаго нарѣчія, но не для русскаго языка какъ такового, въ которомъ и до реформы 1918 г., и въ настоящее время въ діалектахъ этимологическому и орѳографическому ятю соотвѣтствуютъ звуки, отличные отъ [`э], а это, какъ правило, [`эИ] или [`и], съ отдѣльными варіантами. Болѣе того, это проявлялось въ томъ, что въ діалектныхъ словахъ неславянскаго происхожденія на письмѣ, несмотря на отсутствіе какихъ бы то ни было этимологическихъ предпосылокъ, посредствомъ ятя фиксировался звукъ, явноотличавшійся по произношенію отъ другихъ, близкихъ къ ятю по артикуляціи. Всё это служитъ, на мой взгляды, вѣсомымъ доводомъ если не противъ всей орѳографической реформы, то опредѣлённо противъ совмѣщенія на письмѣ естя и ятя съ полнымъ отказотъ отъ послѣдняго.

Изученіе фонетическаго строя діалектовъ русскаго языка является дѣйствительно важнымъ въ контекстѣ проблематики русскаго правописанія какъ такового. Это позволяетъ поставить вопросъ, который обнажаетъ всю  непослѣдовательность фонетической стороны проведённой реформы. Въ концѣ концовъ, если въ орѳоэпически акающемъ литературномъ языкѣ на письмѣ сохраняется вѣрное этимологически орѳографическое и діалектное оканье, то почему въ языкѣ было необходимо отказаться отъ вѣрнаго этимологически и также сохранившагося въ діалектной средѣ различія между ятемъ и естемъ? На этотъ вопросъ, задаваемыый мною во время обсужденій, связанныхъ съ русскимъ традиціоннымъ правописаніемъ, такъ и не было получено внятнаго отвѣта.

Сѣверновеликорусскіе говора, какъ отмѣчено выше, являются очень важными для лексическаго и фонетическаго состава великорусскаго языка, во многомъ формирующими его своеобразіе какъ въ сравненіи съ другими славянскими языками, такъ и въ цѣломъ, въ графическомъ видѣ, поскольку даже въ пореформенной орѳографіи сохраняются черты, связанныя съ говорами сѣвернаго нарѣчія. И характерное для этой діалектной группы произношенія ятя, отличное отъ естя, является такой же чертой, формирующей обликъ русскаго языка, что въ наилучшей степени отражается именно въ традиціонной орѳографіи.

Литература

Васильева Е.В. Русская діалектологія:Вокализмъ русскихъ народныхъ говоровъ:учебное пособіе

Вендина Т.И. Русскіе діалекты въ общеславянскомъ контекстѣ(лексика)

Горшкова К.В. Историческая діалекттологія русскаго языка

Кульманъ Н.К. О русскомъ правописаніи.

Озаровская О.Э. Пятирѣчіе.

Петровъ А.В. «Простые звуки родины моей…» Языкъ поэзіи Ольги Фокиной: монографія

Плетнёва А.А., Кравецкій, А.Г. Церковнославянскій языкъ. Учебникъ для общеобразовательныхъ учебныхъ заведеній.

Подвысоцкій А.О. Словарь областного архангельскаго нарѣчія въ его бытовомъ и этнографическомъ примѣненіи.

ССЯ: Словарь старославянскаго языка. Репр. изд.: Въ 4т.

Штрекеръ Н.Ю. Современный русскій языкъ: Историческое комментировааніе.