Террор и социальная термодинамика

Если рассматривать социальные процессы в обществе, в котором власть (или режим) вынужденно начинает прибегать к внутреннему террору, то мы обнаружим любопытную закономерность.

Одним из трех важнейших параметров термодинамики является такая величина, как объем V. Для социальных систем есть свой аналог объема. Как известно, для молекул газа свобода их перемещения ограничена так называемым средней длиной пробега до соударения с другой молекулой или стенками ограничивающего газ сосуда. Увеличение количества молекул, уменьшение объема сосуда приводит к уменьшению средней длины пробега молекулы. В социальной системе свобода человека ограничена двумя параметрами — свободой другого человека и действующими законами, нормами и обычаями. Столкновения с ними приводят к кратковременным конфликтам и изменению вектора движения — то есть, противоречие, вызванное столкновением интересов, разрешается.

Законы, обычаи и традиции в таком случае играют роль стенок сосуда, ограничивающих социальный объем общества. Чем больше ограничений — тем меньше объем, а значит, меньше степень свободы действий членов социума. Собственно, социальный объем и характеризует уровень свободы.

Таким же образом можно определить социальный аналог такого термодинамического параметра, как температура T. По аналогии с физическим параметром социальную температуру можно охарактеризовать, как уровень (или меру) социальной активности общества и отдельных его членов, направленную в первую очередь на биологическое выживание, во вторую — на социальное продвижение, как личное (и тогда человек реализует свои корыстные — в данном случае я употребляю этот термин без отрицательной коннотации — цели и задачи), так и общественное, и в этом случае реализуются альтруистические побуждения (скажем, сделать окружающее пространство лучше хотя бы с точки зрения конкретного человека или группы людей). Поэтому можно принять, что чем выше активность в социуме — тем выше социальная температура.

Соответственно, третий важнейший параметр термодинамической системы — давление p — можно определить как меру соответствия социальной активности членов социума свободе действий в нем. Иначе социальное давление можно назвать вполне понятным определением «социальная напряженность». Она всегда существует и она всегда характеризует уровень недовольства общества существующим положением вещей. Социальная напряженность отвечает за противоречия, а значит — и за источник развития общества. Нулевая социальная напряженность — это мёртвое общество, без малейшего шанса на любое развитие.

Всем известный объединенный газовый закон (уравнение Клапейрона) pV/T=const показывает, что изменение одного параметра системы неизбежно приводит к изменению других параметров. Для социальной системы трактовка может иметь различные интерпретации в зависимости от того, какой именно параметр изменяется первым.

Для того, чтобы максимально наглядно интерпретировать приложение объединенного закона к социальной системе, нужно ввести еще один параметр — стабильность общества. Для этого уравнение Клапейрона можно записать в дифференциальной форме:

dP/P + dV/V — dT/T = 0

Стабильность — это и есть ноль в правой части уравнения. Она означает, что сумма прироста социальной напряженности и прироста социальной свободы должны компенсировать прирост социальной активности общества. Под стабильностью нужно понимать не бытовое её значение и уж точно не то, к чему нас призывает руководство страны. Стабильность — это точка равновесия, вокруг которой социальная система колеблется. В идеальном случае она равна нулю, но реальная система (и социальная, и термодинамическая, и любая другая) всегда колеблется вокруг точки равновесия, и чем сильнее она отклоняется от неё, тем больше на систему действуют возвращающие силы, так называемый принцип Ле-Шательё-Брауна («если на систему, находящуюся в устойчивом равновесии, воздействовать извне, то в системе усиливаются процессы, направленные в сторону противодействия изменениям»).

А вот теперь вернемся к изложенной в самом начале ситуации. В нормальном обществе власть управляет, не прибегая к прямому насилию. Насилие, монополия на которое принадлежит власти, применяется всегда реактивно, в ответ на нарушения действующего законодательства и по возможности в рамках этого законодательства. Понятно, что я говорю об идеальном случае, в реальной жизни насилие со стороны власти далеко не всегда вписывается в эту прекраснодушную картину, но во всяком случае нормальная власть и нормальное общество находятся где-то близко к этой формуле. Однако когда в силу сложившихся противоречий в системе управления, деградации власти и критического состояние социума «нормальное» управление перестает не просто быть эффективным, а вообще действовать, власть прибегает к террору, как к последнему возможному методу управления. По сути, террор — это маркер краха и приближающегося коллапса системы, после которого возникает либо новая система, базирующаяся на новой модели развития, либо она элиминируется и хаотизируется в пространстве.

Известный всем пример со «сталинским террором» прекрасно характеризует подобный процесс. Советская Россия, созданная на идее и модели развития, движущей силой которой была Мировая революция, после аппаратной победы группы Сталина, которая сформулировала новую модель, основанную на внутреннем развитии (индустриализация, коллективизация, культурная революция), пришла в устойчивое и неразрешимое противоречие между самой моделью и существующим аппаратом управления, ориентированным как раз на идеи Мировой революции. «Сталинский террор» в проектном порядке уничтожил предыдущую социальную систему (ликвидация модели развития неизбежно переформатирует всю социальную систему, задавая ей принципиально иной вектор движения, а также полностью переформатируя контур управления этой системой). Достаточно вспомнить, что обвинение в троцкизме было одно из самых тяжких политических обвинений того времени, что полностью отвечало логике борьбы, так как под троцкизмом как раз и понималась приверженность к прежней модели, которая характеризовалась фразой, которую приписывают Ленину, но с которой была абсолютно согласна идеология троцкизма, ориентированная только на глобальную мировую революцию любой ценой: «...Пусть погибнет 90 процентов русского народа, лишь бы 10 процентов дожили до мировой революции...» Стоит согласиться, что мировая революция в интерпретации троцкистов рано или поздно, но привела бы к подобному развитию событий, как сейчас строительство путинского «Русского мира» рано или поздно, но приведет к истреблению значительной части населения России. По сути, людоед Троцкий и такой же людоед Путин одинаково смертельно опасны для выживания российского народа.

Но вернемся непосредственно к предмету рассмотрения. Террор, как последний довод власти, может применяться либо для сохранения пресловутой «стабильности» в условиях полного банкротства действующей модели развития, либо наоборот — для ускоренной ликвидации прежней модели и соответствующей ей социальной системы. Маркером здесь является наличие или отсутствие новой модели развития. Если она есть — то террор носит проектный характер, если ее нет, террор — хаотичен и бессистемен. В первом случае он должен завершиться победой новой модели развития (что не предопределено, но вероятно), во втором случае крах и катастрофа с последующим переходом к временному состоянию хаоса и элиминации социальной системы неизбежны.

У действующей сегодня в России власти нет нового проекта развития, и при этом она не просто развязала войну против народа, а усиливает её, буквально физически истребляя людей — либо через "пандемию" 2020-2022 года, либо через идущую сейчас военную спецоперацию, в которой гибнут десятки тысяч людей со всё более отчётливой перспективой военного поражения России и последующего развязывания на территории всей страны масштабной гражданской войны с гибелью уже миллионов человек. Как раз отсутствие проекта развития и маркирует направленность текущего террора, а также определяет его конечность — через полное разрушение действующей социальной системы с выходом в хаотическое дезинтегрированное состояние.

Возвращаясь к социальной термодинамике. Террор приводит к резкому сокращению степени свободы членов социума, то есть, сжатию объема. Прирост (в данном случае он отрицательный) социального объема неизбежно приведет к взрывному росту социальной напряженности, а так как этот процесс будет проходить в динамике, то социальная напряженность не будет успевать расти вслед за сжатием объема социума, и значит, компенсационным механизмом выступит столь же быстрый подъем или прирост социальной температуры (активности) общества. При этом отклонения от точки равновесия начнут приобретать угрожающие стабильности системы значения. Наконец, есть и еще одна особенность: Россия — очень инертное общество, для нас не слишком характерен быстрый подъем активности (что, кстати, отражено в известной поговорке «Русские долго запрягают»), однако в случае резких и сильных отклонений от точки равновесия (от нуля в приведенном выше уравнении) социальная напряженность не может компенсировать все негативные процессы, и поэтому неизбежно начнет расти и социальная температура.

В этом случае инертность России (ей тоже, кстати, можно дать термодинамический, точнее, физический аналог — теплоемкость, то есть, количество теплоты, поглощаемой телом при нагреве на один градус температуры) сыграет ей «в минус». Большая инертность населения, как высокая теплоёмкость системы, набирает значительное количество внутренней энергии, не повышая свою социальную температуру. Но уж когда система повысит температуру, она точно так же будет долго отдавать («сбрасывать») это избыточное тепло. Поэтому русские бунты «бессмысленны и беспощадны» - сброс социальной энергии происходит в довольно большом накопленном количестве, а так как неструктурированный бунт фактически не не приводит к осмысленному и сколь-либо стабильному результату, то вся эта накопленная энергия в итоге «излучается» в виде энтропии — то есть, энергии, которую нельзя превратить в полезную работу. У социальной энтропии тоже есть понятийный бытовой аналог — это мера страдания общества. Чем выше энтропия процесса, тем выше уровень страданий людей. Чем быстрее сбрасывается эта энергия, переходящая в энтропию (скорость сброса как раз и характеризует беспощадность русского бунта), тем выше ужас, с которым сталкивается народ в ходе катастрофических процессов.

В итоге мы получаем очевидную картину: террор, который в качестве средства последней надежды на сохранение режима личной власти сегодня проводит правящий Россией конгломерат преступных группировок, будучи запущенным, не может остановиться, так как у него нет конечной цели. Нет проекта развития, а значит — нет соответствующей ему новой социальной системы, к которой террор и может привести. Сказанное означает, что насилие будет только расти по амплитуде и по частоте. Оно приобрело положительную динамику и действует в режиме осцилляций (то есть, хаотических колебаний, разрушающих остатки устойчивости системы).

Это означает, что пока террор будет действовать, социальная напряженность будет расти, социальная температура подниматься и здесь начинаются понятия уже другой дисциплины — назовём её социальным сопроматом. Сопромат, как известно, это наука о прочности и надежности конструкций. Иначе говоря, у любой социальной системы существуют пределы прочности, определяемые её характеристиками и условиями, в которых система испытывает действующие на неё нагрузки. Понятно, что они не беспредельны, и всегда наступает предел усталостной прочности конструкции — то есть, максимального количества циклов нагрузок, которые система может выдержать без своего разрушения.

И здесь, вместо того, чтобы завершить, я вынужден сделать небольшую, но важную оговорку. К сожалению, полноценной науки о социальных катастрофах пока не существует, на сегодняшний момент это лишь система междисциплинарных гипотетических конструкций, однако нужно понимать, что социальная система управляется как рациональными закономерностями, которые можно даже исчислить (если, конечно, создать соответствующий понятийный аппарат, инструментарий измерений, ввести шкалы измерений тех или иных параметров системы и создать стандарты — то есть, методики этих измерений), так и иррациональными закономерностями, вытекающими из социальной психологии поведения как отдельных членов общества, так и социума в целом. То есть, того, что кардинально отличает человека и социум от любых иных систем и их элементов.

Рациональные закономерности подчиняются общим закономерностям, присущим всем остальным системам. Однако без применения социальной психологии, которая является критически важным фактором существования, развития и поведения социума, любые рациональные аналогии будут крайне неточны. А если рассматривать катастрофические процессы в социальных системах, то без интегральных моделей, в которых представлен как рациональный, так и иррациональный подходы, в принципе невозможно никакое ни моделирование процессов, ни их прогнозирование.

Поэтому всё, написанное выше, является, безусловно, справедливым и полностью соответствует существующим общим закономерностям поведения любых систем (включая и социальные). Но нужно отдавать себе отчет, что вероятность наступления событий будет определяться иррациональными факторами, которые и являются той неопределенностью, которая всегда ставит в тупик любого, кто пытается с линейкой и градусником измерить и предсказать будущее. Увы, но будущее — это всегда вероятностная картина, однако одни вероятности больше, другие — меньше. Третьи вообще стремятся к нулю. На мой взгляд, выживание путинской России в складывающихся условиях обладает почти нулевой вероятностью. Система полностью себя исчерпала, и сегодня существует лишь за счет будущего, которое она высасывает из страны и народа.