Терапевтический успех и терапевтический провал

Читаю книгу «When Hurt Remains. Relational Perspectives on Therapeutic Failure» («Когда боль остается. Реляционная перспектива на терапевтический провал»), под редакцией Asaf Rolef Ben-Shahar and Rachel Shalit.

Редакторы начинают книгу с того, что много кто пишет о терапевтических успехах и мало кто – о терапевтических провалах.

Большинство сайтов психотерапевтов, которые во многих странах являются основным источником обращения клиентов, наполнены изображениями тихих мест, озер, гор, и уверений, что о клиенте позаботятся, что работа будет продвигаться в темпе клиента, что она поможет высвободить его большие скрытые потенциалы и принести счастье и покой. Ни на одном из сайтов редакторы книги не обнаружили упоминаний о том, какой рискованной и опасной может быть терапия.

Многие клиенты идут в терапию за новым, излечивающим и освобождающим, опытом, но мало кто понимает, что сначала ему придется столкнуться со старым, болезненным и ограничивающим, опытом.

Точно так же и многие терапевты идут в терапию за ощущением своей полезности, доброты и хорошести – и не сразу понимают, что частью бытия терапевтом является регулярный опыт бессилия и плохости. И если вы выбираете профессию терапевта, то вы неизбежно будете работать с клиентами, которые будут говорить вам, что вы бесполезны, что терапия это пустая трата денег, и что им стало хуже, чем было до терапии.

Психотерапия – весьма сложное мероприятия, с неоднозначными критериями успеха или провала. Что такое успех терапии? Кто определяет его критерии? Клиент? Терапевт? Нужен ли консенсус между ними? В одной из глав автор (Elad Hadad) приводит описание своей работы с клиентом, в ходе которой прежде свободолюбивый, боровшийся с социальными нормами клиент женился и у них с женой родился ребёнок. Терапевт задаётся вопросом – была ли это успешная терапия? Помогла ли она клиенту преодолеть свои контрзависимые паттерны и раскрыть потенциал к близости? Или укрепила его супер-эго и адаптировала его к социальным требованиям? «Что будет личным, социальным или экономическим успехом в одной культуре, то будет духовным провалом в другой». И точно так же то, что сочтут успешной терапией сторонники одного терапевтического подхода, может считаться провалом в другом.

В целом, как пишет Doris Brothers, мы живем в «культуре успеха», и психотерапия в ней стала коммерческим товаром. И психотерапевтов во время обучения и в начале карьеры редко учат тому, как неизбежен – и даже необходим – в этой профессии провал. Провалы в терапии – неудачные интервенции, обиженные клиенты, непонятные для нас клиенты – постепенно помогают терапевтам реорганизовать их самооценку за пределами полярностей некомпетентность/всемогущество, успех/провал.

И дальше в книге приводится много описаний «неудачных» терапий, с размышлениями терапевтов о том, что же привело к провалу. Кто-то пишет о провалах из-за техники работы (о неудачных интервенциях, о заложенных в собственном терапевтическом подходе ограничениях), кто-то – о разыгрываниях, определенных сочетанием личностных особенностей и историй клиента и терапевта, кто-то – о том, как эмоции терапевта могут размывать терапевтические границы либо мешать глубокой терапевтической работе. А последняя часть посвящена профессии терапевта в целом, как она складывается на протяжении жизненного пути, какие культуральные и политические факторы среды нужны терапевтам для предоставления достаточно хорошей психотерапии, как на нее влияет текущая мобильность населения, каковы риски этой профессии для самих терапевтов.

В заключении редакторы пишут, что если бы некоторые клиенты узнали, как сильно их терапевты страдают от того вреда, который они (терапевты) им нанесли, то это само по себе было бы очень трансформирующим опытом для них. По мнению редакторов, большинство клиентов даже не догадывается о том, как сильно они влияют на своих терапевтов.

(Элина Рыженкова)