Терапевт-онколог. Интервью

— Вы столько лет уже в профессии. Как начинался ваш путь? В какой момент и почему решили выбрать медицину и специальность «Онкология»? 

— В детстве мы жили недалеко от морга детской Морозовской больницы. Будучи любопытными детьми лет семи, мы не могли не заглядывать туда и не смотреть вскрытие. Из всей компании только я досматривала до конца — мне было интересно. 

Медучилище было через дорогу от дома. В 16 лет я поступила в это училище на детскую медсестру и до сих пор работаю в медицине. 

После медучилища я полтора года отработала медсестрой в детской психиатрии. Это очень интересное направление, которое я бы никогда не выбрала! Также практиковала медсестрой у детского стоматолога, ходила в кружок акушерства и гинекологии, работала в роддоме, на неотложке... Вообще у меня шесть специальностей, знания из каждой мне пригождались на моем пути и помогают по сей день.

Поскольку у меня был опыт работы в неотложке, в связи с острой нехваткой специалистов мне предложили должность терапевта в институте рентгенорадиологии (сейчас ФГБУ «Российский научный центр рентгенорадиологии»), который занимается всеми онкологическими проблемами. 

Училась и продолжаю учиться до сих: закончила курсы по терапии на разных базах, (особенно хочу похвалить кафедру клинической фармакологии, там я получила огромный багаж знаний), присутствовала на врачебных консилиумах, ходила на лекции от фармфирм и хожу на них по сей день, причем не только на терапию, но и на эндокринологию, нефрологию, неврологию. Я хожу именно на офлайн-мероприятия — мне нужен рядом более опытный специалист, который поделится опытом, ответит на вопросы.

В этом институте лечат самые разные онкологические заболевания, есть отделения хирургии, радиологии, химиотерапии и другие, постоянно проводятся консилиумы с участием врачей разных специальностей. Это дает понимание работы коллег и возможность разобраться в деталях. 

Таким образом, волей-неволей, я стала терапевтом-онкологом, то есть врачом, который прекрасно понимает всю терапию — чем лечить, какие бывают осложнения и т.д.

— Какие виды онкологии чаще всего встречались в вашей практике? На каком этапе чаще всего обращаются пациенты?

— Встречаются абсолютно все виды. Онкология помолодела, она стала гораздо чаще встречаться, очень часто, практически у каждого второго пациента. Обращаются пациенты на разных этапах. Кто-то случайно: плановая диспансеризация – заподозрили онкологию. Иногда обращаются уже на таком этапе, что хочется сказать: «Я же не патологоанатом, нужно было обращаться раньше!»

Про это я шучу: вызывайте врача за два часа до начала головной боли, а не тогда, когда уже становится невыносимо. Я беру абсолютно всех пациентов, но иногда говорю прямо: есть ситуации, в которых мы ничего не вылечим, а сможем только улучшить качество жизни.

За столь длительный период практики профессиональная любознательность и любопытство заставляют выявлять многие интересные штуки.

Меня всегда интересовало найти закономерности: у кого чаще встречается онкология, почему одно и то же заболевание у разных людей протекает по-разному. Можно сказать, что врач собирает пазлы в своей голове. Рассматриваешь многие факторы, отсекаешь лишние, и остаются один-два процесса, которые легко увидеть. Это и заставляет быть врачом.

— Что самое сложное в вашей работе: диагностика, лечение или общение с пациентами?

— Как правило, поставить диагноз после стольких лет работы мне не очень сложно. Но бывают интересные редкие случаи, в которых хочется разобраться.

Я люблю смотреть пациентов на дому – вхожу в дом и понимаю, куда я вошла, что творится в жизни у пациента: любовь и ненависть скрыть нельзя, отношения между людьми скрыть нельзя. Это помогает мне увидеть более полную картину.

Так же и в лечении. Трафаретных случаев вообще нет. Например, я лечила целый год этот пресловутый ковид, знаю и понимаю, как его лечить. Вообще, к слову, ковид могут лечить только три профессии: инфекционисты, ревматологи и терапевты-онкологи.

Ведь альвеолит, возникающий как осложнение после химио- и лучевой терапии, по сути похож на ковидный. 

Общение с пациентом очень важно, я спрашиваю абсолютно все. У меня выработана определенная методика общения и расспроса пациентов. Часто, с их слов, они «ничем не болели», а после моего опроса выясняется, что были очень даже важные вещи, которые можно было упустить.

Также важно, чтобы пациент понял, кто перед ним, доверился вам как профессионалу. Причем я не хожу к пациентам, которые не хотят видеть врача. Бывает такое, что пациент находится на очень тяжелых препаратах, с трудом ориентируется в пространстве. И, вызывая врача, родственники говорят, что пациент может вас выгнать, но меня еще никто не выгонял.

— Расскажите о наиболее запоминающемся случае/случаях из вашей практики. 

— Таких случаев за время работы было очень много. Меня даже попросили писать об этом, фиксировать для поколения, я и пишу потихоньку, только времени мало.

Возмущения полно. Иногда я чуть ли не рычу от злости на бюрократию, которой очень много в нашей сегодняшней системе. Хотя нам всегда говорили, что доктора пишут историю для прокурора. Так оно и есть. Я всю жизнь пишу все свои «бумажки» именно для «прокурора», иначе все твои ошибки — это сразу подсудное дело. Я обосновываю диагноз, обосновываю рекомендации, обосновываю лечение.

Сам случай: заболела женщина 65 лет: второй день температура 39,7. Я приехала. Пациентка, милейшая женщина, сказала, что передо мной был терапевт из поликлиники, был четыре минуты, задал один вопрос: есть ли температура? Не подходил, не осматривал, не опрашивал, сходу написал ОРЗ и список препаратов.

Я же провела у пациентки 1,5 часа: был камень в правом мочеточнике. Ее госпитализировали в урологию с закупоркой мочеточника, это острая патология.

Такие врачи очень сильно возмущают.

Другой случай из онкологической практики.

На приеме как у терапевта женщина 60 лет с болями в пояснице. Я в отличие от многих неврологов спрашиваю все, что можно, и полностью осматриваю. У больной нет груди — 25 лет назад был рак молочной железы. Полгода назад начались боли в пояснице. Она пошла к неврологу, который не спрашивал, не осматривал и поставил диагноз: «остеохондроз», без КТ, МРТ и т.д. Полгода ее лечили теми препаратами, которые нельзя назначать при онкологии. Я назначила остеосцинтиграфию. Выяснилось, что там метастазы пошли во все кости.

Сын женщины собрался подавать в суд, я поддержала его в этом – подобные вещи нельзя так оставлять. И такого сегодня много, к сожалению, неграмотность докторов и нежелание разбираться, докопаться до истины очень распространены, это шокирует.

— Какие современные технологии/открытия наиболее сильно изменили онкологию за последние годы? Каких технологий или решений вам особенно не хватает в вашей практике?

— В первую очередь не хватает нормальных врачей. Технологии новые появляются, но это касается в основном институтов. За 33 года работы в институте я видела это развитие. Действительно, технологии значительно изменили онкологию в лучшую сторону. 

Например, при работе на неотложке мы делали вечерние уколы тяжелых седативных препаратов больным — тогда это лечили так. А сейчас мы видим, как это все продвинулось, — появились новые методы, новые препараты. 

Больше всего не хватает того, чтобы врач-онколог вел больного от и до: сколько сделано химии, как поднять кровь и т.д. Сейчас у нас разрозненность: радиологи облучают, химиотерапевты делают химию, а онколог как бы дает рекомендации. Но больные-то ничего сами не понимают.

— На что следует обращать внимание вашим коллегам, не онкологам, чтобы не пропустить онкопатологию?

— Если вы идете в медицину, значит, стоит настроиться так, что вы, условно говоря, все рабочее время будете по локоть в крови и фекалиях.

Вы должны быть любознательны и любопытны, часто что-то с чем-то не сходится, нужно разбираться в проблеме. Нельзя лечить просто по анализам. Вы лечите пациента, а не просто патологию. В общей медицине многое по протоколу — за 10 минут невозможно увидеть полную картину.

— Бытует мнение о психосоматике, что различные негативные состояния, обиды и т.д. влияют на развитие онкологии. Насколько это правда с вашей профессиональной точки зрения?

— Да, на мой взгляд, все это влияет. И закономерности я постоянно подмечаю. Сразу расскажу конкретный случай из собственных наблюдений: женщина 73 лет, с онкологией, живет одна в двухкомнатной квартире. Ее дочь замужем, трое детей, живет с мужем где-то далеко, маму навещает, все хорошо. 

Сразу заметно, что мама — довольно сердитая женщина. Нельзя не увидеть, что она держит глубокую обиду на дочь, потому что та вышла замуж не за того, кого она хотела бы видеть зятем. 

Женщину мы прооперировали. Тяжелая была операция, но все прошло хорошо. Дальше — химиотерапия, еще более тяжелая. Я попросила дочь проявить внимание и тепло, поддержать маму. Она говорит, что была бы рада, но мама всегда злится, кричит, отгоняет ее.

Я для себя сразу поняла, что в таком состоянии пациента мы не вылечим. После первой же химии ей стало очень плохо, и она вообще отказалась от дальнейшего лечения. Через две-три недели она умерла.

— Как вы справляетесь с профессиональным выгоранием, работая с такими сложными случаями?

— У человека должно быть соприкосновение с этим миром. Допустим, ты приходишь домой с работы уставшая. При этом ты должен точно знать, что тебя выручит в этом случае, если знаешь, считай, что ты на правильном пути.

К примеру, про себя я знаю: люблю читать детективы, как все врачи. Люблю театр, кино, путешествия. Люблю проводить время на дачном участке: сажать, строить. Люблю консерваторию, всякие капустники. Общаюсь с друзьями, у меня их много. Также общение с семьей, с внуками — это именно интересно, потому что это другое поколение, совершенно другие люди. Вот практические примеры от меня, как можно справляться с выгоранием. 

И для пациентов важно отдыхать, а многие нигде не отдыхают. Часто я говорю им, что 85% лечения — это изменение образа жизни. 

И от пациентов часто слышу: жалобы на боли в сердце, давление и т.д. до тех пор, пока человек не уедет отдохнуть, например в деревню. Там все проходит, три месяца без жалоб, потом вернулся и все заново. А зачем человек живет там, где ему в тягость? Люди же не каторгу отрабатывают.

— Что вы можете посоветовать начинающим специалистам-онкологам? О чем им нужно помнить прежде всего?

— Главное: не навреди. Будь любопытен и любознателен. У тебя будут появляться интересные случаи, если ты сам этого хочешь, если тебе нравится медицина. Вообще медицина – это хобби, это интерес к жизни плюс огромнейший опыт. Вам должно быть по-настоящему интересно, иначе все бестолку.

Очень важно выработать у себя привычку опроса. Я не сторонник того, чтобы пациент все сам рассказывал – они же не специалисты и часто запоминают ненужную для доктора информацию. Для клинического мышления мне нужны симптомы. 

Также есть советы не начинающим, а в целом по нашей медицине. 

Нужно вернуть вечерников. Вечерние факультеты все закрыли. Зачем? На вечернем учатся те, кто и работает по своей же специальности. 

За границей есть такая практика: после сдачи экзаменов год отрабатывают волонтером в клинике, и это правильно, человек все видит как есть. Иди похлебай эту медицину, поймешь, твое это или нет. Научить можно только того человека, который хочет. 

Моя профессия действительно мне интересна — она вобрала в себя все другие врачебные специальности: тут есть и неврология, и эндокринология, и т.д.