Танец Имама Шамиля: как выглядит балет в Дагестане
Муса Хазботович Оздоев, художественный руководитель балетной труппы Дагестанского театра оперы и балета, Заслуженный артист РФ.
— На телевидении мне вопрос задали «Как это так, у нас контактные танцы в балете, разве это по ментальности нам подходит?». А чем лучше, я говорю, всеми любимый вид спорта - вольная борьба? Они в рейтузах выходят, оголённые. У нас-то в балете, даже если трико надевают, всё закрыто. А они оголённые, потные, друг друга обнимают, чуть ли не тискают. Это, что, более мужественно выглядит, чем когда на сцене юноша поднимает красивую девушку? С ней танец, приятно на это смотреть, там красота, там легкость, там воздушность.
Когда я приехал сюда, я увидел, что республика многонациональна. Я увидел большой объемный материал фольклорный. Потому что каждая нация имеет своё танцевальное направление. У каждой нации свои движения. Я поставил балет, и он на ура прошел, и я понял, что здесь можно. Я старался меньше применять контактных танцев. В кумыкском танце есть палочка. Я палку ввел как третьего персонажа. Они держались за палку, обводки делали за палку. Я в первый раз приехал и подумал, что так лучше, чтобы нареканий никаких не было. И нареканий не было, и меня здесь запомнили. И в 2005 году я поставил «Солнечный диск», и потом Кажлаев* ко мне подошёл и говорит «У меня есть поэма симфоническая, называется “Имам Шамиль”. Я хотел бы, чтобы вы поставили спектакль». Я говорю: «Я с большим удовольствием». Потому что эта личность мне знакома, я много читал.
* Мурад Кажлаев - композитор, дирижёр, народный артист СССР.
Кто-то пустил сплетню, что нашего национального героя приезжий хореограф просил надеть трико, и он будет скакать на сцене в трико. Это байка, пущенная кем-то назло. В итоге мы победили. После спектакля ко мне подошли историки и сказали спасибо, подошли многие. Но нужно же развиваться, как-то пошире брать. И я поставил «Энигму». Здесь были контакты, дуэты и тд. Но это настолько филигранно, чтобы зритель не подумал, что здесь что-то пошлое есть. И этот спектакль тоже прошёл у нас на ура. Современный спектакль, а зритель присутствовал. Мы поименно девочек называли, они выходили на поклон. Министр культуры сказала «Я думала, что приглашенные девочки - русские, а тут же все дагестанки!». Она была удивлена. После этого «Чарли — великий маг». Я хотел охватить зрителя, чтобы о нас узнали. И пошло. Потом «Легенда о любви». Около 17 спектаклей.
Солистка балета танцевала ведущую партию. Потом вынуждена была по семейным обстоятельствам уйти из театра. Не буду говорить о причинах, потому что на Кавказе много причин, не позволяющих некоторым девушкам танцевать, особенно, если они замужем. И она мне говорит: «Муса Хазботович, я дарю вам эту картину в благодарность за то, что я с вами поработала. Эта картина изображает моё состояние, когда я покинула театр».
С девочками проще. Только мы не можем девушек в такие пачки одеть. Не все согласятся. А шопенки, даже если они просвечивают, нормально, когда девушка надевает. А юноши наотрез отказываются трико надевать. Исходя из этого, мы ставим спектакли.
Мы поставили «Тамару», но это проще, потому что это тема Грузии. Там был довольно смелый дуэт, любой мог бы сказать «Что это такое? Поднимает девушку, а она обхватывает ногами и свисает». Что самое интересное, после премьеры подходили, поздравляли: «Ох, какой спектакль!». Даже мать этой девушки поднялась и поздравила. Хотя она могла бы сказать «Что вы поставили? Там моя дочь!», пятое-третье-десятое.
Разные реакции бывают. За 20 лет я не встретил негативной реакции, чтобы на сцену человек поднялся и сказал «Что вы делаете?». У людей, когда они приходят в коллектив, в котором я работаю, постепенно меняется мировоззрение. Они понимают, что это не вожделение между артистами, а что это профессионализм высокого уровня. Тут даже не успеваешь подумать о чем-либо, а когда нужно девушку поднять, перенести, ты думаешь, как бы не ошибиться и грамотно это сделать. У меня и артисты росли, и публика за ними. Они понимали, что тут ничего пошлого нет, что сам смысл спектакля позитивный, что зовет к чистоте, добру и красоте.
«Лейли и Меджнун» меня попросили поставить, и вы видели, какие поддержки были. Но это муж и жена, там вообще проще. Если зритель скажет «Как это дагестанцы вот такие поддержки делают?», им можно сказать, что это супруги. Это тоже нужно учитывать.
— Вы не опасаетесь, что вы вкладываетесь в танцовщиц, а они выходят замуж. Как часто это происходит?
— Довольно-таки. И приходится [создавать] новый набор. Я поэтому преподаю в колледже. Мне преподавание удается, но мне оно не по душе. Мне по душе ставить, а этого без работы в колледже не получается. Если бы я там не работал, ко мне не шли бы кадры. Я там, если замечаю в группе двух-трех человек, сразу через год в театр приглашаю, чтобы они начали в массе работать. Те, которые приходят и им это нравится, остаются.
Будущее у балета есть, если будет поддержка. Это сам по себе тяжелый вид искусства. Его нужно поддерживать сверху и зарплату давать. Потому что люди тоже сейчас зависят от денег. На сегодняшний день танцоры балета получают от 15 до 28 тысяч. И поэтому они и меня работают, и еще с детьми работают, и на концертах каких-то сами выступают. То есть они не полностью отдаются своей основной профессии. Они вынуждены зарабатывать. Дети это тоже подарок судьбы, подарок Всевышнего. Их же тоже нужно содержать и кормить, отдавать душевную теплоту. Откуда эта теплота появится, если у тебя маленькая зарплата. Эта внутренняя злость появляется на руководителей, на работодателей. А чтобы этого не было, нужно думать и руководству театра, и руководству Минкульта о том, как артисты — не только балета, и другие артисты драмтеатра — как они живут. Как они с такими зарплатами могут отдаваться своей основной профессии?
Я, когда сюда приехал, подумал, что здесь можно революцию провести. Революция не произошла по одной причине — потому что руководство поменялось. Человек, который пригласил меня — Муху Алиев [президент Дагестана 2006-2010 гг.] — он ушел, опека наша с его стороны была, а последующая не получилось. Либо у последующих руководителей другие проблемы, другая любовь — к спорту, может быть, еще к чему-то. Вот в этом отношении не повезло.
Хотя мы стремимся, мы ставим спектакли. Нам кажется, вот-вот что-то придет нам на помощь, но этой помощи не видим. Мы видим, что мы идём сами по себе. А сами по себе мы будем идти только как Высоцкий пел. Туннель выводит на свет, а коридоры в тупик. Хотелось бы идти по туннелю, где ты видишь свет и к чему-то стремишься, а не сугубо по коридорам, которые упираются в стенку.
Вообще мы рождены для мира, для жизни. Понять, насколько земля красивая, небо прекрасное. Иногда в горы пойдешь и думаешь — дыши, живи на благо. Почему человечество уже XXI век не приходит к такой мысли — войнам уйти в прошлое, что мы рождены для творения, для созидания, чтобы мы уважали друг друга. Мне бы так хотелось. Мы рождены для мира, для жизни. Это не идиллия, это возможно, но, к сожалению, оглядываешься и видишь то, что есть.
Но мы должны стремиться всё равно к тому, о чем я сказал. Балетными постановками, драматическими спектаклями, фильмами, созданием литературы, музыки. Всë это должно помогать.
Артист, исполняющий роль Имама Шамиля:
— А как вы думаете, если бы он [Имам Шамиль] мог посмотреть этот балет, что бы он сказал?
— Прямо сказать? [смеётся] «Астагфируллах» он бы сказал. Потому что балет, любые танцы, любая хореография, любая сцена канонам религии нашей не соответствует, поэтому он бы сказал «Нет, этого нам не надо». Но мы в театре работаем, поэтому стараемся максимально цивильно, правильно, красиво показать, чтобы люди оценили по достоинству.