Танатофилия (1)

Назад к оглавлению

Предыдущий раздел

Моей подруге. Второе лицо

Самое лучшее время суток — это когда просыпаешься, и невдомёк: это ещё ночь, или уже ночь. И чтоб густота белая за окном, приглушённый вой ветра, а по стёклам тянется иней. В такое время хорошо заходят гирлянды, прокинутые по стене.

Мерцающие зелёным, красным и синим лампочки, они молчат, но одним только светом включают музыку. Музыку, дополняющую шорох простыни под ладонью. Ложащуюся мелодией на дыхание. Идущую в ритм стуку сердца.

Зимний ритм. По-домашнему тёплый.

— Мика. Ми-ка.

Ты подбираешь колени, упираешься руками в постель, а спиной — в подушку высокую, мягкую, за тобой.

Твоя подруга выгибается хитрой куницей, а ты — ты смотришь на неё, на себя, как будто со стороны, видишь сейчас вас обеих. Себя — растерянную и удивлённую. Её — она часто дышит, тянется к тебе рукой-лапкой.

Ты помнишь.

Саша позвала в гости: скоро контрольная, химия. Родители где-то не здесь. Не то на работе, не то в театре.

Ты пришла, быть может, в два или три — а к тому часу как закончили с учёбой — на улице уже темень да завеса вьющаяся, снег так и валит, гонимый ветром.

Сидели в зале на просторном диване. В комнате включён свет, по телевизору — «Сучасне Рокове життя», какая-то серия. Или там всё-таки «Экшн-мен»… Главное, чтоб не «Рен и Стимпи». «Новый канал» вам как-то — ни тебе, ни ей не зашёл. Разве что «Бобры злюки», «Кот-пёс», а так — нет, спасибо, не надо вам. Но — да, по телевизору мультик, какой-то мультик.

На столике перед вами — вазочка с печеньем, конфетами. Вы чай пили, устроились на подушках.

Саша нет-нет, а к тебе подвинулась — да и не то чтоб ты была против. Даже когда подруга потянулась к тебе рукой — ты её ладонь не откинула, а, напротив, села чуть-чуть удобней, чтоб она пальцами прикоснулась к твоему бедру. Ты даже сама свою руку поверх её положила. Обе улыбнулись ещё, без слов, и взгляды попрятали. Саша чуть-чуть поёжилась, а ты — чуть-чуть на неё покосилась. Аккуратненько, как бы смотрела в сторону.

Шерстяной свитер в лиловую полоску и белую. И немного синего по плечам. Прямые пряди в тонах колыбельной февральской песни, где хватает и холода, но запах, как когда тает снег. Джинсы прикольно рваные у подогнутого колена. Носочки красные, с тёмными горошинками-жучками.

Тебе от того, что вы сидели так близко и не странно вовсе, и даже вполне уютно. Ну, как. Сашка знала, ты вроде… Пыталась встречаться с Владом, но… Да что «но», именно потому что «пыталась», а не «встречалась», вот сейчас у неё в гостях. Не хотела тем вечером вспоминать про Влада. Не нужен он здесь. Не срослось, пусть и что-то да было.

Закончилась серия — а потом — «щёлк» — и обрубили свет во всём доме.

Всего мгновение — вы обе только-только осознаёте, глаза ещё видят картинку про светлый зал, а вокруг — что на улице, что и здесь… Только друг дружку на ощупь ловите.

И так тихо.

«Щёлк» — не только про освещение.

Это ещё и про звук.

Когда даже шёпотом… Да зачем шёпот, дыхание — и то уже громко.

Саша ничего не сказала. Ты только мягкий смешок услышала. И шорох — но больше почувствовала: подруга опять поёжилась. Дрожь пробрала. Общая, да.

У Сашки же большой дом, не какая-нибудь квартира — хорошенький, в частном секторе. И теперь — никого-никого, только вы вдвоём, а вокруг — тишина, темнота. Приглушённая вьюга за тугими и прочными окнами.

Сколько так длилось?

Сколько-то. Пока вы обе не привыкли к пледово-тёплому сумраку.

— … Включим гирлянду? — ты осторожно спросила.

… И даже вот так заметила улыбку твоей подруги.

Гирляндам не нужно розеток, гирлянды на батарейках. Плакат MCR на всю стенку над бортиком кровати, густой силуэт стола у зашторенного окна. Там ещё учебники и тетради кипами свалены, скопом.

Вы лежали вдвоём на спинах, держались за руки, смотрели на потолок. А на потолке — звёздочки, полумесяцы. Размыто светились, терялись от зелёных, алых и сизых точечных огоньков. Медленных и неспешных, чтоб не мигали, а плавно расцветали — и угасали.

— Я думала, ты по мальчикам, — Сашка твою ладонь держала, но на тебя не смотрела.

Ты решилась слегка отодвинуть ногу. Как будто бы невзначай ткнулась коленом к её колену.

— А я думала, тебе только «двадэ» подавай.

Снова смешок услышала.

— Сейчас, наверное, часов пять, — сашкин голос, всё ещё шёпотом. Но протянуто и задумчиво, эхом к гаснущим синим диодам. Чтоб поймать момент темноты.

— И чай уже выпили… — ты согласилась ей в тон.

Её пальцы такие мягкие… Не хватка, а именно — да, держалась. Она за тебя — держалась.

Нет, ни о чём вы не договаривались, а уроки — это просто уроки. И беглые взаимные взгляды, аккуратные, невзначай, кивки.

Недомолвки и недошутки. Одиночество. Миканочество, как ты такое про себя называла. И добавить хотела мыслями: «вместе с Сашкой».

— Хочешь, одеяло достану?.. — она лежала у края постели, ей и подняться проще.

— А жарко не… — ты прыснула своим же словам, поймав её прищуренный, не хищный, но очень лукавый, такой, лесной взгляд.

— Мика. Ми-ка…

Сашка каменной куницей выглядывает из-под пышного, воздушного одеяла, вся в зайчиках и воздушных шариках.

Крадётся к тебе — а ты всё же невольно прячешься. Подбираешь к себе колени, упираешься спиной в подушку, через неё — в самый бортик кровати.

Опускаешь взгляд — и видишь чуть опущенный ворот того самого шерстяного свитера. И шею тонкую, вытянутую. Затем взгляд цепляется за аккуратное ушко, и оттуда — вниз, на отведённое, прикрытое стелющейся тёмной прядью, плечо.

В таком приглушённом свете совсем не различить лица Сашки, только черты какие-то общие. И движения её тонких губ.

Она тянется к тебе рукой-лапкой, прикладывает кончик пальца к твоему сомкнутому рту.

— Мик-ка, — зовёт тебя в третий раз, заключает мягким к тебе касанием. — Я пробую твоё имя на вкус.

И вот сейчас понимаешь: ты правильно рассудила. Ты правильно пошла к ней.

Влад такой спешный весь, скомканный. Не так, и не эдак, всё как-то вот так, и получилось с ним, что получилось. С ним, ты... полежала, и у тебя даже не затекли ноги, не болела спина потом. И вообще ничего не болело.

А сейчас… Тебе робко, тебе хочется играться и прятаться. Сама ныряешь под одеяло — и к стенке жмёшься. А Сашка — «хи-хи» — и к тебе.

Щекой о щёку, ладонь к ладони.

Смешливо сталкиваетесь носом об нос.

Ты видишь всё это будто как наблюдательница — и этой картинки в памяти предостаточно, чтобы вновь ощущать эту дрожь, мурашки.

Вам не жарко, вы просто путаетесь, путаетесь друг в дружке. Где-то там поцелуй случается, совершенно внезапный. Ты не то, чтоб не ожидала. Просто от щёк к губам… Губами к губам, а дальше — вкус мяты, голова кругом. Она и ты, обе теряетесь, тонете во взаимных объятьях. Вокруг же совсем темно. Вас обеих сейчас укрывает личное мягкое небо. То самое небо, тяжёлое, в котором парят воздушные шарики, к которому прыгают жёлтые зайчики. А вы не прыгаете, и даже не копошитесь. Поцелуй — это ведь не про спешку. Это про «чувствовать». Это… Тоже про одиночество. То самое миканочество вместе с Сашкой. Разделяемое, затягивающее.

Ты ведь это хотела попробовать? Теперь пробуешь.

Вы вместе в твоей тесной лодочке. Раскачиваетсь и кублитесь — и всё на волнах.

На волнах — не тоните, держитесь на плаву.

И тебе нравится. Тебе вкусно — и совсем ничего не видишь. Только язык подруги, только руки её — на спине, на плече. Она мягко поднимает подолы твоей безразмерной кофты — и ты сама вместе с тем приникаешь к ней ближе.

Помнишь, какая у неё кожа тёплая, да? И, чуть-чуть выгнутая, с проступающими костяшками позвонков спина. Худая, ребристая.

Уже не целуетесь, тихонько друг дружку гладите. Так, чтоб ткани одежд слегка щекотали кожу. Не спешите забраться под них. Не спешите себя раздевать.

Тебе слышится скрип. Это её кровать, да?

Но кровать же, вроде как, новая. Не должно ведь так быть? Наверное. Но не очень-то важно. Вот опять что-то скрипнуло — а ты всё ж ладонью уже смелее скользнула под её свитер. Да и Сашка не тормозила — мягко и аккуратно, лёгкими, чуткими касаниями, совсем у подолов вязаной кофты, вдоль так сильно давящих джинсов.

Тебе хочется, чтоб их расстегнули. Чтоб дышать стало легче. Чтоб тебе стало легче. Подаёшься чуть вверх — и подруга тебя понимает. Небольшая заминка — и приятное, свободное жжение по всей пояснице. Это нормально, это всегда так, когда тугие джинсы наконец отлипают от живота. К тому же Сашка быстро успокаивает это противное ощущение лечащим касанием: всей поверхностью прикладывает к тебе там ладонь, аккуратненько, у края трусов. Ты пытаешься вспомнить, какие трусы вообще сегодня надела. После... — ты хочешь называть это «инцидента с Владом» — по сути, стала задумываться о белье. Твои любимые с белой кошечкой он чуть не высмеял. Так что, собираясь к Сашке, ты всё-таки попыталась выбрать. Вроде выбрала… Монотонные и голубенькие. Это не твой цвет, но любимый у твоей подруги. А она их в такой темноте и не видит, только трогает. А ты гордишься и улыбаешься.

Конечно, гордишься! Целых полчаса в ванной всё-таки не прошли зря. Не какой-то стрёмный пушок, а гладенько там всё и опрятно. И твои жертвы. И Сашка твои труды очень хорошо чувствует. Ты ещё и сама подаёшься чуть вверх, вдоль её ладони, чтоб пальцы всё-таки нет-нет, а вот туда, под бельё, поближе.

— Я лучше, чем двадэ, правда? — не видишь себя, а знаешь: вся светишься. И поясницей водишь ещё игриво, подначиваешь.

Сашка не отвечает. Тебе её и не видно, зато как чувственночно! И если она действительно только по девочкам, то ты её первый раз. Твой вот был очень такой себе, зато за неё… Да и за себя тоже, ты сама безумно, безумно радуешься.

Вы опять жмётесь друг к дружке, её рука-лапка уже трогается совсем где-то там под голубенькой тканью, а тебе от того ёрзается, хочется сжиматься и обниматься с ней, и даже кусать одеяло-небо — и ночь обрывается. Яркий свет больно бьёт в глаза.

Сашка недоумённо склоняет голову набок, а вот ты обомлела. Если твоя подруга лежит спиной ко входу, то ты — ты силишься вырваться из её объятий. Силишься забиться как можно ближе к стене. Закрыться. Спрятаться.

Спрятаться от склонившихся над вами фигур.

Мама и папа Саши стоят над вами. Тебе не видно их лиц, они как будто размыты, затёрты.

— Что это? — холодный женский голос.

Вот теперь замирает твоя подруга. Не хочет, не может. Не собирается оборачиваться. Только всем телом, вся напряглась. Во взгляде видишь: животный ужас.

— Я спрашиваю, что это, — её мать жёстко повторяет вопрос.

… Но тебе-то вовсе не до неё.

Ты видишь их. И видишь третьего, рядом с парой.

Двое мужчин и одна женщина. И лица всех скрыты белыми театральными масками. И все они хмурые. С нарисованными слезинками под треугольными вырезами для глаз.

Тебе хочется исчезнуть, закрыться. Но стараешься удержаться. Тебе не за себя страшно. Ты видишь ту, с которой надеялась начать встречаться. Растерянную, злую, дрожащую. Ты видишь её панику. Ты ловишь её отчаянный взгляд, молящий: «Укрой меня! Скажи, что этого нет!».

— Александра, я к тебе обращаюсь, — женщина склонилась над вами, с силой дёргает Сашку за плечо, заставляя обернуться к себе.

Ты решаешься, делаешь глубокий вдох. Твоё сердце так сильно бьётся, что пропадают все прочие звуки. Ты уже знаешь, что скажешь: «Отстаньте от нас! Не трогайте!» — но и сама замираешь, столкнувшись взглядом с тем третьим, кто встал поодаль.

Тонкая фигура в светлых брюках, лёгкой футболке. Его лицо тоже скрыто под белой маской. Маской улыбчивой, маской хищной.

Белая Маска. Он смотрит на тебя пристально — и картинно приставляет указательный палец к своим изогнутым чёрным вырезанным губам.

Мать с силой скручивает ухо своей дочери. Оттаскивает её, несмотря на протесты и крики, несмотря на Сашкины слёзы. Она заставляет её подняться с постели — и — перед её отцом, кто молча наблюдает за сценой, перед тобой, кто вжимается в стенку и видит затравленный, болезненный взгляд Сашки, перед улыбающимся, стоящим у стола Белой Маской, — что было сил отвешивает ей пощёчину.

Сашка плачет. Сашка сопротивляется. Пытается вырваться и закрыться — и всё косится, косится на беспомощную тебя, молит одними глазами о защите — и видит, какая же ты бесполезная.

Каждый новый удар — ты его своей щекой чувствуешь. Твоё лицо от хлёстких пощёчни вспыхивает — и ты проваливаешься, проваливаешься…

До тех пор, пока не открываешь глаза.

Открываешь глаза в своей тесной спальне, на постылом диване-кровати — и до слёз кусаешь свою ладонь. Всхлипываешь, смотря в потолок.

Нет тебе миканочества вместе с Сашкой.

Есть только одно. Одиночество.

Одиночество полное.

Одиночество давящее, душащее. То самое, где есть только ты. Только ты и твоё предательство. Твоя беспомощность.

Твой личный стыд.

Плач подруги, звонкие удары ладони всё ещё звенят фоном. Твоё лицо всё ещё красное… Да какой красное, раскалённое — и ты плачешь.

Тихо плачешь, подбирая к себе одеяло. Простое, бесцветное, по сути — почти как простынь, только немного плотнее. И утешаешься только им.

— Прости меня… — всё ещё шепчешь, целуя пресную ткань. Ткань пресная — а вспоминаешь вкус мяты. И мягкий, добрый язык. И кусаешь губы — и прячешься. Прячешься там, где не будет тупых и злых взрослых. Где только ты — и все те, кто так важен, так нужен тебе.

Одинокая лодочка на талой воде. Не качается, не идёт. Тихо дрейфует в бескрайнем озере — и лишь тянутся по мутной глади круги.

Исследовательский интерес. Третье лицо

В теории, Мике нравятся мальчики.

Ну, как в теории. Мика уже понимает, что и как с ними делать. Умозрительно, во всяком случае. Аниме и фильмы ведь не могут лгать, да?

В одной дораме она видела милую сцену, где девушка сначала сопротивляется, а парень всё же настаивает, обнимает её и целует. И ракурсы, и саундтрек, и общая атмосфера тихой уютной спальни — режиссёр и оператор постарались на славу: выглядело чертовски круто и завлекательно. По крайней мере, и то, как героиня от стеснения и смущённости переходит к активному интересу, и как робкие касания становятся уже уверенными обжиманиями, и вот это всё, что потом, — Мика прониклась. Ей захотелось попробовать.

В копилку увлечения ещё и добавлялись россказни старших подруг про их личный опыт, про их свидания, и как это круто и классно. Да и в принципе, близкий контакт — это тема. Этот пункт Мика уже для себя прояснила.

А ещё без фигни утверждение: те, кто начинают встречаться зимой, точно провстречаются долго. Зимой холодно, ты кутаешься, и тебе ну вот в принципе не до красивостей. Нечем завлечь, только собственный характер и образ — а если человек запал на такое — то, да, велик шанс, что тема на долгое время.

А ещё она очень устала. Устала быть одна в своей лодочке. В ней чертовски уютно и увлекательно — но хотелось, хотелось попробовать с кем-то. Вдвоём всегда лучше.

По крайней мере, Мике хочется в это верить.

«Жертва» нашлась почти сразу.

Только закончилась тренировка, а Мика уже твёрдым шагом двигает к парню, который стоит чуть поодаль своих товарищей.

— Сап, Влад, — вскидывает руку. Не улыбается. Серьёзно настроена. Решительно.

Важное дело! Главное — не тупить.

Всю ночь до этого в лодочке прокачалась, всё думала, представляла. Должно сработать. Умозрительно так и вовсе всё круто складывалось. Время практики.

Влад, однако, неуверенно оглядывается, как будто замечает её не сразу. Только потом оборачивается — и немного отходит.

— А… Это ты. Привет.

«Ну привет, блин!» — так и хочется выдать в ответ.

Мика кусает губы. Сложила ладони у подола кофточки. Тоже оглядывается. Мимо проходят всякие левые тела. Не суть.

— Пошли гулять, — вываливает как есть и на чистоту.

У Влада всё на лице написано. Он смотрит на товарищей по команде. Ему неловко, и он краснеет. Явно же: смутно-знакомая тян от него чё-то хочет, а ему — ну вот-вот совсем не туда.

— Давай в другой раз, — откашливается, сам на неё не смотрит.

Та только глаза закатывает, вздыхает.

Почему именно Влад?

Ну, он, да, тупенький, но в целом норм. Не альфач, не совсем омежка. Крепенький середнячок, ещё и патлатый. Не то, чтоб они много общались — но и явной лажи за ним не замечено. Хороший, хороший Влад.

А ещё у него есть стиль. Ну, по крайней мере, он единственный, кто уважает рубашки и брюки. Это привлекает, по-своему. Особенно, когда человек умеет в их синергию. Вот у него — бордовая, и серые, в тон. Ещё и в туфлях опрятных. И даже волосы не засаленные — мытые, пахнут пшеницей.

— Не, ты не понял, — Мика на него твёрдо смотрит, — ко мне гулять.

… Хорошо, эти слова сработали чуть-чуть лучше. Во всяком случае, теперь он ощущается присутствующим в диалоге. И лицо такое, что какие-то мыслительные процессы там всё-таки нет-нет, а включаются.

— Ты… — мнётся, всё на ребят оглядывается, — встречаться мне предлагаешь?

— Допустим.

— Так да, или нет?

— Идём?

… Всё-таки победила.

Ну, по крайней мере с него сталось окликнуть парней и извиниться, что мол-де «появились дела», даже с какой-то гордостью выдержать обращённый к нему напор подколок и шуток (и даже не совсем потушиться!), а потом до кучи позвонить репетитору и сказать, что сегодня, он, похоже, чуть-чуть приболел и вынужден пропустить занятие.

Хороший Влад, хоть и тупенький. Начало Мике в целом — да, даже нравится.

Стандартные разговоры Мика пропускает мимо ушей.

Очень ей интересно и увлекательно слушать про тренировки, «Дотку», предстоящий турнир. Ну, как — это, по идее, как бы — да, круто, и она даже что-то там отвечает, ещё и, похоже, в тему — но не о том всё, не это. А вот встреченная по дороге аптека — это очень и очень надо.

Просит парня её подождать. Тот, кажется, даже смекает.

За стойкой — женщина, может, за сорок. Полненькая, улыбчивая.

— Пачку презервативов, — Мика прямая. Старается говорить ровно, не выдавать мандраж в голосе.

Продавщица смеряет девчонку снисходительным, чуть ни смешливым взглядом.

— Паспорт-то у тебя есть?

Та оглядывается, хлопает себя по карманам. Опять смотрит на женщину за стеклом.

— Секунду, — и тут же на выход. Ничего не объясняя, хватает Влада под локоть и втаскивает его в помещение. Ставит перед прилавком. — Вот мой паспорт, — буквально ставит парня перед собой. — Сойдёт, нет?

Кассирша смеётся да лишь головой качает.

— Да я ж пошутила, девушка. Вам какие?

… А ценники-то кусаются.

— У тебя сколько есть? — толкает парня.

— Ну… — тот сильно теряется. — Десятка, может найдётся.

— Давай, отлично. «Гусарские», пожалуйста, — абсолютно-случайный выбор. Зато дешёвые. И, судя по лицу продавщицы, говёные, как земля.

— А при Союзе они десять копеек стоили! — деловито замечает Влад уже на выходе, явно стараясь впечатлить эрудицией.

— Ты их видел хоть раз, такие, за десять копеек?.. Они ещё и в толстом бумажном пакете.

— … Ещё скажи, что у тебя есть, — даже смеётся с шутки.

Если всё до того проходило, ну, плюс-минус, гладко, то вот в спальной начинаются те самые странности и неловкости, к которым Мика по идее была морально готова, а по факту — что-то да как-то. Начиная с того, что примеры из медиа говорят: «Парень кадрит девушку и ведёт к себе». В её жизни всё случилось с точностью наоборот. Ещё и парень такой, которому девушка, походу, не очень-то и нужна.

Ну, как. Судя по всему, как и Мике — на уровне концепта — это что-то прикольное. А на практике — вот, пожалуйста. Они вдвоём за закрытой дверью.

В её квартире.

Родители на работе, придут не раньше шести, а сейчас — едва ли больше полудня. Времени предостаточно. И в итоге — да, они оба просто сидят на краю кровати. Такой эталонный кадр, что будь это какой-нибудь итальянской эротикой семидесятых, девушка просто обязана закурить и поднять многозначительный взгляд к партнёру.

— Ну, так это, — Влад первым находится. Неловко кладёт свою руку поверх её. Пытается сесть чуть ближе.

— Тебе стрёмно, да? — не смотрит на него, смотрит в пол.

— Чуть-чуть, да, — всё-таки признаётся. — Внезапно.

Мика смягчается, всё же поднимает на него взгляд. Держит голову чуть наклонённой, смотрит на парня не с теплом, но… Добротой, пониманием.

— Я тебе нравлюсь? — поворачивается к нему, берёт его ладони в свои.

— Ты прикольная, — соглашается, кусает губы, опять отводит глаза.

… Конечно, «прикольная»! Типа, ну вот совсем не заметно, как он в школе на неё косится, ага. Как иногда залипает... И только смотрит, ни разу не додумался подойти, хотя б спросить «как дела?», там, — и хрен бы они в принципе разобщались, не решись она подкатить к нему. И даже сейчас инициативы — что у крестьянина из «Героев».

— Как часто ты на меня дрочишь? — Мика пытается соответствовать персонажкам из манги. Старается звучать непринуждённо, естественно. Спросила — и такая ближе подсаживается, картинно, с чем-то типа «Давай, Влад! Владей Микой!», откидывает мешающуюся каштановую прядь с лица.

А Владу... ему бы просто мысли в кучку собрать.

— Как-то всё нереально…

— А ты попробуй, — толкает его в плечо.

— Что попробовать?

«Меня, блин!» — так и подмывает сказать. Но удерживает досадный вздох. И даже глаза не закатывает.

Почему в играх можно подкатить к персонажу, и он всё за тебя сделает, а тут сама уже столько сделала, а всё равно не получается?.. В той же «Секс-вилле» всё было просто…

— Ну... не знаю, — она как-то находит слова, стараясь не уступать досаде. Не отпускает рук парнишки. — Давай… — и кивает к подушкам. — Приляжем, что ли?..

«… Ну… Как бы…

Лежим.

Втыкаем, вот, друг на друга. Очень весело и увлекательно!».

Мика тянется к Владу первой, забирает мягкие кудри с его щеки. К плечу его прикасается, гладит поверх рукава рубашки. Шумно вбирает уютный запах пшеницы.

Льдина всё-таки трогается, тает непробиваемый лёд.

Вот-вот-вот тот самый момент — он решился приникнуть к ней. Его губы так… Так-так близко!..

… От поцелуя бы воздержалась. Но, несмотря на первый же протестующий импульс «а можно не надо?..», закрыв глаза, робко подставила приоткрытый рот.

… Влад держит её у затылка, второй ладонью — давит на спину, притягивает к себе. И жадный, какой же жадный! Как будто не девушку, а торт какой-то облизывает! Нахрапом так, пасть раззявил. Почему в фильме ужимки персонажки работали на атмосферу, а сейчас не отплёвываться — это просто в рамках приличия?..

«Зато», как в кино — парень не обнимает, но обжимает её. Да какой обжимает, мнёт так, едва ни давит. Как будто, чем сильнее расплющит, тем ей больше понравится.

А ещё — хоть в чём-то он знает толк: не даёт ей опомниться — уже под свитером, и нет, чтобы гладить, там, трогать, осознавать, не-е-е, какой там — сразу к груди, сразу, так сказать, к делу. Но это уже хотя бы в рамках сценария. Тут Мика хотя бы в теории всё продумала.

Вот он её лапает под одеждой — значит, и ей не мешкать. Всё-таки отлипает от его губ — и не кривится. Но пункт «укусить в шею» всё-таки отпадает… потому что так лучше. Дальше — по чек-листу.

Помочь ему стянуть с неё кофточку — есть.

Перехватить инициативу, сесть сверху так чтоб он её видел без верха — настолько есть, что всё у него там, под ширинкой, само за себя отвечает.

Опять подражая фильмам, мягко опуститься к груди, расстёгивать пуговицу за пуговицей, начиная от самого воротника рубашки — работает, хоть и муторно. Но спасибо Владу, что не мешает и просто лежит. Даже пытается не жадничать и спокойно, вполне так приятно гладить. Походу, сам смог догнать, что нахрапом не надо, и ласки слегка не об этом.

Лечь рядом, игриво куснуть за плечо, «отвлечься» и подогнуть свои колени к себе, многозначительно сложить собственные ладони у пуговицы на своих джинсах — прекрасно сработало. Влад ожидает, лежит. И так часто дышит, что на одной этой тяге мог бы в одиночку запустить большущий воздушный шар.

— Я красивая? — Мика водит плечами и бёдрами, расстёгивает пуговицу, выдыхает, позволяя наконец себе освободиться от давления на поясницу.

… И реакция Влада её и удивляет и обижает. Нет, чтоб смотреть, как она плавно и аккуратно стягивает с себя лишнее. И как подгибает к себе колени, как выгибается... Вместо всего, он завтыкал на её бельё. И теперь не лежит даже, а сидит и нервно хихикает, пялится на миленькую мордашку из Hello Kitty, которая «сидит» чётко на месте лобка, лапкой машет, язык показывает.

— Ты что, маленькая? — брякнул первое, что пришло в голову.

— Ну снимай, — потухшая, ложится пластом, скрещивает руки, локтями скрывая грудь.

Нет, это правда было обидно! Мике нравятся эти трусики. Они у неё, можно сказать, любимые! Ну, как. Единственные, которые она правда хочет носить, которые предпочитает.

Парень мешковато садится рядом, неловко и путанно оттягивает бельё.

— Аккуратно, — Мика немного разводит ноги, — не порви их, пожалуй…

Не договорила, заметила, как тот замер, выдохнул, поджав губы. Но хотя бы смолчал.

— Да, прости, — она вздыхает, закатывает глаза, — я не подумала, что надо было побриться. Тебе неок?

— Всё нормально, — и прячет взгляд.

Вот она теперь перед ним раздета. А он — сидит, скрестив ноги. Всё ещё в брюках, всё ещё смотрит в простынь рядом с Микой, не на неё.

… Всё, что дальше — тоже не без заминок, но хотя бы простые действия. Кстати, «Гусарские» презервативы — такая мерзость, что лучше совсем без них.

От дальнейшего, лодочка удовольствий не то что не отшвартовалась, а крепко села на мель.

Ну, как на мель. Мика слегка покачивается. Подгружает в памяти интерфейс из «Масс Эффект» с модами, только болванчик не пластилиновый, а объёмный. Ещё и зачем-то слишком уж ощущаемый. Ну, как слишком. Трётся и трётся. Благо, хотя бы хоть в какой-то обёртке. Чтоб хоть немного сгладить впечатление, лучше просто закрыть глаза и хотя бы попробовать поймать вот те самые волны. Самой для себя раскачиваться. Самой для себя выдохнуть. Дышать ровней и свободней. Не напрягаться. Вспомнить, что это опыт, к которому она подходила, как к исследованию чего-то хорошего. Что в теории ей очень и очень нравилось.

Ну… Чтоб совсем не впустую.

Хоть чуть-чуть.

Хотя бы в счёт самовнушения. Хотя бы веры.

Надежды какой-нибудь…

Лежать на спине, обхватить его спину коленями. Руки под голову. Ловить его ритм. Кстати, он даже выровнялся, и это даже не так ужасно. Суховатенько, да. Но не больно: на «защите» так много смазки, что хоть на хлеб клади-ешь, отличное масло, преснейшее.

Со вкусом родной семьи.

Резюмируя опыт, «получилось, что получилось». Этот инцидент можно закрыть и забыть.

Так думает Мика, натягивая обратно кофточку. Пока без низа, скоренько встаёт с дивана — и в туалет.

Открывает дверь спальной…

И не замирает. Просто кивает Белой Маске, грустно стоящему у прохода. Бегло машет ему рукой по пути в уборную.

— Думала, ты позже вернёшься, — всё таки останавливается на пороге, уже на холодном кафеле. — Не боись, — добавляет через плечо. — Мне совсем не зашло.

На лице Белой Маски под вырезом правого треугольника-глаза чёрная нарисованная слезинка.

И улыбка от уха до уха.

Он кивает, уходит к себе.

Закрывшись в ванной, Мика сползает по стенке, обнимает себя за плечи.

Решительно всё от начала и до конца не так.

Может, дело в том, что ей не нравятся мальчики? Или проблемы именно с этим кадром?

Одно хорошо — по крайней мере, ей никто не мешал.

Но впредь нужно быть осмотрительней.

Не водить никого в свой дом.

И да, не верить, тому, что пишут и что снимают.

Вот тут — подстава.

Или, может, не стоит пропускать этап «свиданий», чтоб не сразу в постель, а обвыкнуться?

Всё сложно. И надо пробовать.

Одной на лодочке далеко не уплыть.