Так говорил Заратустра

Об отступниках

1
Ах, всё уже поблекло и отцвело, что ещё недавно зеленело и пестрело на этом лугу! И сколько мёду надежды уносил я отсюда в свои улья!
Все эти юные сердца уже состарились — и даже не состарились! только устали, опошлились и успокоились: они называют это «мы опять стали набожны».
Ещё недавно видел я их спозаранку выбегающими на смелых ногах; но их ноги познания устали, и теперь бранят они даже свою утреннюю смелость!

Поистине, многие из них когда-то поднимали свои ноги, как танцоры, их манил смех в моей мудрости, — потом они одумались. Только что видел я их согбенными — ползущими ко кресту.
Вокруг света и свободы когда-то порхали они, как мотыльки и юные поэты! Немного взрослее, немного мерзлее — и вот они уже нетопыри и проныры и печные лежебоки.
Не потому ли поникло сердце их, что, как кит, поглотило меня одиночество? Быть может, долго, с тоскою,
тщетно

прислушивалось их ухо к призыву труб моих и моих герольдов?
— Ах! Всегда было мало таких, чьё сердце надолго сохраняет терпеливость и задор; у таких даже дух остаётся выносливым. Остальные
малодушны
.
Остальные — это всегда большинство, вседневность, излишек, многое множество — все они малодушны.
Кто подобен мне, тому встретятся на пути переживания, подобные моим, — так что его первыми товарищами будут трупы и скоморохи.
Его вторыми товарищами — те, кто назовут себя
верующими

в него: живая толпа, много любви, много безумия, много безбородого почитания.
Но к этим верующим не должен привязывать своего сердца тот, кто подобен мне среди людей; в эти вёсны и пёстрые луга не должен верить тот, кто знает род человеческий, непостоянный и малодушный!
Если бы
могли
они быть иными, они и
хотели
бы иначе. Всё половинчатое портит целое. Что листья блекнут, — на что тут жаловаться!
Оставь их лететь и падать, о Заратустра, и не жалуйся! Лучше подуй на них шумящими ветрами, —

— подуй на эти листья, о Заратустра, чтобы всё
увядшее
скорей улетело от тебя!
2
«Мы опять стали набожны» — так признаются эти отступники; и многие из них ещё слишком малодушны, чтобы признаться в этом.
Им смотрю я в глаза, — им говорю я в лицо и в румянец их щёк: вы те, что снова
молитесь
!
Но это позор — молиться! Не для всех, а для тебя, и для меня, и для тех, у кого в голове есть совесть. Для
тебя
это позор — молиться!

Ты знаешь хорошо: твой малодушный демон, сидящий в тебе, охотно складывающий руки и опускающий их на колени и любящий удобства, — этот малодушный демон говорит тебе: «
есть
Бог!»
Но
потому
и принадлежишь ты к роду боящихся света, к тем, кому свет не даёт покоя; теперь должен ты с каждым днём всё глубже засовывать голову свою в ночь и чад!

И поистине, ты хорошо выбрал час: ибо теперь вновь начинают вылетать ночные птицы. Час настал для всех боящихся света, час отдыха, когда они — не «отдыхают».
Я слышу и чую: настал их час для охоты и торжественных шествий, не для дикой охоты, а для домашней, пустячной и вынюхивающей охоты людей тихо ступающих и тихо молящихся,
— для охоты на чувствительных ханжей: все мышеловки для сердец теперь опять расставлены! И где ни поднимаю я завесы, отовсюду вылетает ночная бабочка.

Не сидела ли она, спрятавшись вместе с другой ночной бабочкой? Ибо всюду чую я присутствие маленьких скрытых общин; а где есть приюты, там есть новые богомольцы и смрад от богомольцев.
Они сидят по целым вечерам друг у друга и говорят: «Будем опять как малые дети и станем взывать к милосердному Богу!» — устами и желудком, которые испорчены набожными кондитерами.

Или они смотрят долгими вечерами на хитрого, подстерегающего паука-крестовика, который сам проповедует мудрость паукам и так учит их: «Под крестами хорошо ткать паутину!»
Или они сидят целыми днями с удочками у болота и оттого мнят себя
глубокими
; но кто удит там, где нет рыбы, того не назову я даже поверхностным!
Или они с благочестивой радостью учатся играть на гуслях у песнопевца, который не прочь вгусляриться в сердца молодых бабёнок, — ибо устал он от старых баб и их похвал.

Или они поучаются страху у полусумасшедшего учёного, ожидающего в тёмных комнатах появления духов, — тогда как дух совсем убегает от него!
Или прислушиваются к старому бурчащему-урчащему бродяге-дудочнику, который научился у унылых ветров унылости звуков; теперь вторит он ветру и в унылых звуках проповедует уныние.
А иные из них сделались даже ночными сторожами: они научились теперь трубить в рог, делать ночной обход и будить старьё, давно уже уснувшее.

Пять слов из старья слышал я вчера ночью у садовой стены: они исходили от этих старых ночных сторожей, унылых и сухих.
«Для отца он недостаточно заботится о своих детях: человеческие отцы делают это лучше!» —
«Он слишком стар! Он уже совсем перестал заботиться о своих детях» — так отвечал другой ночной сторож.
«Разве у него
есть
дети? Никто не может этого доказать, если он сам не докажет! Мне давно хотелось, чтобы он однажды основательно доказал это».
«Доказал? Как будто
он

когда-нибудь что-нибудь доказывал! Доказательства ему трудно даются; он придаёт больше значения тому, чтобы ему
верили
».
«Да! да! Вера делает его блаженным, вера в него. Такова привычка старых людей! То же будет и с нами!» —
— Так говорили между собой два старых ночных сторожа и пугала света и затем уныло трубили в свой рог: это происходило вчера ночью у садовой стены.
У меня же сердце надрывалось со смеху, оно хотело вырваться и не знало, куда? и надорвало себе живот.

Поистине, я умру оттого — что задохнусь со смеху, глядя на пьяных ослов и слушая ночных сторожей, сомневающихся в Боге.
Разве не прошло
давным-давно
время для всех подобных сомнений? Кто стал бы ещё будить давно уснувшее старьё, страдающее светобоязнью!
Уже давным-давно пришёл конец старым богам, — и поистине, у них был хороший, весёлый божественный конец!
Они не «засумерились» до смерти, — об этом, конечно, лгут!
{36}
Напротив: однажды они сами
засмеяли
себя — до смерти!

Это случилось, когда самое безбожное слово было произнесено одним богом — слово: — «Бог
един
! У тебя не должно быть иного Бога, кроме меня!» — старая борода, сердитый и ревнивый Бог до такой степени забылся:
И все боги смеялись тогда, качаясь на своих тронах, и восклицали: «Разве не в том божественность, что существуют боги, а не Бог!»
Имеющий уши да слышит. —

Так говорил Заратустра в городе, который любил он и который прозывался: «Пёстрая корова». Отсюда оставалось ему всего два дня пути, чтобы быть опять в своей пещере и у своих зверей; и душа его непрестанно радовалась близости возвращения. —

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь