Тайные лагеря Китая
t-do.ru/newochem
Что стало с пропавшими синьцзянскими уйгурами?
Китай обвиняют во внесудебном лишении свободы сотен тысяч мусульман — жителей западной провинции Синьцзян. Правительство отрицает обвинения, утверждая, что люди по собственной воле посещают «школы профессионального образования», которые ведут борьбу с «терроризмом и религиозным экстремизмом». BBC провела расследование и обнаружила важные доказательства реального положения дел.
Аудиоверсия статьи: Podster | iTunes | YouTube | Скачать | Telegram | VK | Spotify
Тюрьма посреди пустыни
12 июля 2015 года над холмистыми пустынями и городами-оазисами на обширных западных территориях Китая пролетал спутник. На одном из снимков, которые он сделал в тот день, нетронутое пятно голого темно-серого песка. И не подумаешь, что с него может начаться расследование одной из самых насущных проблем прав человека нашего времени.
Но не прошло и трех лет, и 22 апреля 2018 года на спутниковой фотографии того же участка пустыни появилось кое-что новое. Откуда ни возьмись материализовался массивный и тщательно охраняемый комплекс. Его окружает стена протяженностью 2 км и 16 сторожевых вышек.
Первые сообщения о том, что в Синьцзяне действует система лагерей для мусульман, начали появляться в прошлом году. Спутниковую фотографию обнаружили исследователи, искавшие подтверждение этой информации в картографическом приложении Google Earth. По данным сервиса, комплекс располагается недалеко от городка Дабаньчэн, примерно в часе езды от столицы провинции, Урумчи.
В надежде избежать утомительной полицейской проверки, которая ждет каждого приезжего журналиста, мы приземляемся в аэропорту Урумчи ранним утром. Но к моменту приезда в Дабаньчэн, нас сопровождают уже не меньше пяти автомобилей, а в них — самые разные полицейские и чиновники, кто в форме, кто в штатском.
Становится понятно, что наш план посетить десяток предполагаемых лагерей за следующие несколько дней осуществить будет непросто.
На широкой подъездной дороге мы понимаем, что рано или поздно конвой попытается нас остановить. Но вот остается несколько сотен метров, и мы замечаем кое-что неожиданное. Широкое пространство грязно-серой земли к востоку от комплекса, больше не пустует. На его месте реализуется огромный проект по расширению.
Посреди пустыни вырос и ощетинился подъемными кранами мини-город: ряды гигантских серых зданий — каждое высотой в 4 этажа. Наши камеры наготове, и мы пытаемся запечатлеть масштабы строительства. Но дальше проехать не удается: вмешивается одна из полицейских машин. Нас останавливают, просят выключить камеры и уезжать.
Но мы уже обнаружили кое-что полезное: на этом месте проводятся масштабные дополнительные работы, о которых миру пока не известно.
Снимки отдаленных уголков планеты в Google Earth могут не обновляться по несколько месяцев, а то и лет. Однако другие публичные источники спутниковых фотографий, например, база данных спутника Sentinel Европейского космического агентства, предоставляют снимки гораздо чаще, но в более низком разрешении.
Тут-то мы и находим то, что искали.
Снимок, сделанный спутником Sentinel в октябре 2018-го, показывает, как сильно разросся этот объект по сравнению с тем, что мы ожидали увидеть. Мы представляли себе довольно крупный лагерь. Теперь выходило, что он просто огромный. А ведь за последние несколько лет по всей провинции Синьцзян построили много крупных объектов тюремного типа. Это лишь один из них.
Перед тем как отправиться к нему, мы остановились в центре Дабаньчэна. Поговорить с кем-нибудь открыто было просто невозможно: наши сопровождающие постоянно оказывались поблизости и агрессивно допрашивали каждого, кто просто с нами здоровался. Поэтому мы начали звонить по случайным городским номерам.
«Что это за крупный комплекс с 16 вышками, который власти так отчаянно защищают от наших камер?» — спрашивали мы.
«Школа по перевоспитанию», — ответил владелец одной гостиницы.
«Да, школа по перевоспитанию,— согласился хозяин небольшого магазина. — Там уже десятки тысяч людей. У них какие-то проблемы с помыслами».
Этот гигантский объект, конечно же, не подходит ни под какое объективное определение школы. В Синьцзяне словосочетание «ходить в школу» приобрело особое значение.
«Я полностью осознал свои ошибки»
Китай систематически отрицал, что без суда заключает мусульман под стражу. Но для таких лагерей уже давно существует эвфемизм — образовательные учреждения. Власти начали еще активнее использовать это определение вкупе с полномасштабной пропагандистской кампанией. Наверняка это реакция на растущую международную критику.
Государственное телевидение показывает обманчиво привлекательные сюжеты о чистых классных комнатах и благодарных студентах, которые, судя по виду, проходят обучение добровольно. На каком основании студенты были отобраны для этих занятий и как долго будет длиться «обучение», не упоминается. Но догадаться можно.
Интервью со студентами больше похожи на признательные показания. «Я полностью осознал свои ошибки», — говорит мужчина на камеру, и обещает быть законопослушным гражданином, когда «вернется домой».
Нам говорят, что главная цель этих учреждений — бороться с экстремизмом через изучение теории права, рабочих ремесел и китайского языка. Последний пункт говорит о том, что, как эти заведения ни называй — хоть лагеря, хоть школы — назначение у них одно и то же.
Они созданы исключительно для проживающих в Синьцзяне мусульманских меньшинств, где для многих китайский язык не родной. Судя по видео, в школе действует определенный дресс-код: ни на одной женщине нет хиджаба.
В Синьцзяне проживает более десяти миллионов уйгуров. Они говорят на одном из тюркских языков и похожи на народы Центральной Азии не меньше, чем на народность хань — самую многочисленную этническую группу в Китае.
Южный город Кашгар, как часто отмечается, географически ближе к Багдаду, чем к Пекину, и разница культур между ними тоже порой не так заметна. Учитывая историю восстаний и сопротивления китайскому правлению, отношения уйгуров с современной политической верхушкой по напряженности с давних пор соответствуют разделяющему их расстоянию. До прихода коммунистов Синьцзян ускользал из китайской хватки на короткие периоды независимости. После — постоянно проверял ее на прочность единичными вспышками протестов и насилия.
Природные богатства, в особенности нефть и газ, в регионе, по размерам в пять раз превосходящем Германию, привели огромные суммы китайских инвестиций, ускорили экономический рост и привлекли огромные волны китайских переселенцев.
Возмущение уйгуров из-за неравномерного распределения плодов этого роста постепенно росло. В ответ на критику китайские власти указывают на улучшение уровня жизни у коренных обитателей Синьцзяна. Но за прошедшие лет десять из-за беспорядков, преступлений внутри региона, спланированных атак и ответных действий полиции погибли сотни человек.
В 2013 году знаменательным событием стал теракт на пекинской площади Тяньаньмэнь: трое уйгуров въехали в пешеходов на автомобиле. В результате погибло пять человек, включая нападавших. Несмотря на относительно небольшое число жертв, теракт пошатнул основы китайского государства.
Через год на железнодорожной станции в китайском городе Куньмин (2000 км от Синьцзяна) вооруженные ножами уйгуры убили 31 человека.
За последние четыре года Синьцзян стал мишенью для самых строгих и комплексных мер безопасности, которые только может применить государство по отношению к собственным гражданам. К ним относится повсеместное использование технологий: камер с функцией распознавания лиц, отслеживающих устройств для чтения данных с мобильных телефонов, а также массовый сбор биометрических данных.
Были введены новые суровые наказания, направленные на подавление исламской идентичности и религиозных практик. В частности, под запретом оказались длинные бороды и хиджабы, религиозное образование для детей и даже исламские имена.
Новая политика отразила радикальный поворот официальной точки зрения: сепаратизм больше не рассматривается как проблема нескольких индивидов, теперь это неотъемлемое свойство уйгурской культуры и ислама в целом. Она согласуется с усилением контроля за обществом при Си Цзиньпине, при котором преданность семье и вере должна уступать самому важному — преданности Коммунистической партии.
Самобытная культура уйгуров сделала их мишенью для подозрений. Достоверные данные о том, что сотни уйгуров отправились воевать в Сирию в составе разнообразных группировок, эти подозрения только усилили. На тысячах КПП для пешеходов и транспорта уйгуры проходят процедуру этнического профилирования, в то время как китайцев часто пропускают без проверок.
Из-за указа сдать все паспорта в полицию «на хранение» уйгуры сталкиваются с жестким ограничением передвижений, как в Синьцзяне, так и в других регионах. Уйгурским госслужащим запрещается практиковать ислам, посещать мечети и соблюдать пост в Рамадан.
Учитывая все это, кажется неудивительным, что Китай начал использовать еще более старый и простой способ справиться с неповиновением своих уйгурских граждан. Несмотря на отрицания правительства, самые убедительные свидетельства существования лагерей обнаруживаются в массиве информации, поступающем от самих властей.
Немецкий ученый Адриан Ценц обнаружил в сети документы местной администрации с предложениями для потенциальных подрядчиков и поставщиков побороться за тендер на строительные объекты. В них приводятся детали строительства и реконструкции десятков зданий по всему Синьцзяну. Во многих случаях в тендерах указывается установка масштабных систем безопасности, в том числе надзорных вышек, колючих ограждений, систем видеонаблюдения и пунктов охраны.
Сопоставив эту информацию с данными из СМИ, Ценц предположил, что с целью перевоспитания удерживаются несколько сотен тысяч, если не миллион, уйгуров и представителей других мусульманских меньшинств. В документах эти постройки как лагеря не значатся, речь обычно идет об образовательных центрах, или, при более точном переводе, «центрах перевоспитания».
Один документ совершенно точно имеет отношение к посещенному нами комплексу. В тендере от июля 2017 года описывается установка отопительной системы для «школы по трансформации через образование» где-то в районе Дабаньчэна. За этими эвфемизмами, а также обыденными описаниями замеров и объемов поставок, скрывается безошибочно узнаваемый силуэт быстро растущей сети мест массового заключения.
«Они хотят уничтожить уйгурское самосознание»
В 2002 году Раиля Абулайти уехала из Синьцзяна учиться в Великобританию. Познакомилась с британцем, вышла за него замуж, получила гражданство и завела семью.
Прошлым летом к ней как обычно приехала мать: провести время с дочерью и внуком, посмотреть лондонские достопримечательности. Шамшинур Пида (66 лет) получила хорошее образование по инженерной специальности и много лет проработала на китайскую государственную компанию.
Второго июня она вылетела обратно в Синьцзян. Не дождавшись звонка по прилету, Раиля позвонила сама, чтобы убедиться, что все хорошо. Разговор вышел кратким и пугающим.
«Она сказала, что дом обыскивает полиция», — вспоминает женщина.
Выяснилось, что объектом расследования была сама Раиля. Мать сказала, что нужно будет выслать копии документов: подтверждение места жительства в Великобритании, копию британского паспорта, британские номера телефонов и информацию об университетском курсе.
А затем, попросив ее прислать все это по китайскому мессенджеру, Шамшинур произнесла фразу, от которой у Раили по спине пробежала холодная дрожь.
«Больше мне не звони, — сказала ей мать. — Никогда».
Раиля слышит ее голос в последний раз. Женщина считает, что мать находится в лагере.
«Мою маму задержали без причины, — говорит она. — Насколько я могу судить, китайское правительство хочет уничтожить уйгурское самосознание».
BBC провела обстоятельные интервью с восемью уйгурами, проживающими в других странах. Их рассказы удивительным образом перекликаются и дают представление об условиях жизни и распорядке в лагерях, а также широком перечне причин, по которым люди в них оказываются. Для того, чтобы поместить человека в лагерь, достаточно совершения обычных религиозных ритуалов, малейшего проявления несогласия и любой связи с уйгурами, живущими за рубежом.
Каждое утро 29-летнего Аблета Турсуна Тохти будили за час до рассвета, а затем у него и других заключенных была минута, чтобы выйти во двор для упражнений. После построения их заставляли бегать.
«Была специальная комната, где наказывали тех, кто бежал недостаточно быстро, — вспоминает Аблет. — Там работали двое: один бил ремнем, другой ногами».
Двор для упражнений можно хорошо рассмотреть на спутниковом снимке лагеря. Аблет утверждает, что его держали в городе Хотан на юге Синьцзяна.
«Мы пели песню под названием „Без Коммунистической партии не быть новому Китаю“, — рассказывает он. — Нам преподавали законы. Не сможешь правильно пересказать — побьют».
Он провел там месяц в конце 2015 года, и в каком-то смысле ему повезло. В начале работы лагерей продолжительность «курсов» перевоспитания была меньше. А вот за последние два года сообщений о том, что людей вообще оттуда выпускали, поступало крайне мало.
А в связи с массовым сбором паспортов Аблет стал одним из последних уйгуров, который смог уехать из Китая. Он запросил убежища в Турции, где благодаря прочным культурным и языковым связям сформировалась многочисленная уйгурская диаспора. Аблет рассказал, что в лагерях находится его 74-летний отец с восемью детьми. «На свободе никого не осталось», — говорит он.
Абдусалам Мухемет (41 год) сейчас тоже живет в Турции. Полиция задержала его в Синьцзяне в 2014 году за чтение исламского стиха на похоронах. Ему в итоге решили не предъявлять обвинений, но и не отпустили.
«Мне сказали, что нужно будет пройти обучение», — пояснил он.
Но заведение, в которое его привезли, не было похоже на школу. На спутниковом снимке можно разглядеть надзорные вышки и двойное ограждение по периметру Учебного центра правового образования в Ханайрике. Колючая проволока угадывается по тени, которую отбрасывает под суровым солнцем пустыни. Абдусалам описывает тот же ежедневный ритуал из упражнений, издевательств и промывания мозгов.
Двадцатипятилетний Али (имя вымышленное) — один из тех, кто боится говорить открыто. Его отправили в лагерь в 2015 году: полиция обнаружила у него на телефоне фотографию с женщиной в никабе — головном уборе, полностью закрывающем лицо. «Одна женщина оказалась там за паломничество в Мекку, — рассказывает он. — А один пожилой мужчина — за неоплаченные вовремя счета за воду».
Во время принудительных занятий физкультурой в лагерь однажды въехала правительственная машина, и ворота ненадолго открыли. «Внезапно внутрь забежал маленький ребенок и направился к матери, которая бегала вместе с нами. Она подошла к ребенку, обняла его и начала плакать. Затем полицейский схватил женщину за волосы и вышвырнул ребенка из лагеря».
Реальная картина происходящего сильно отличается от чистеньких кадров, которые показывают по государственному телевидению.
«Двери общежитий запирали на ночь, — вспоминает Аблет. — А туалетов не было, нам просто давали горшок».
Независимо проверить эти рассказы невозможно. Мы попросили китайское правительство прокомментировать обвинения в жестоком обращении, но не получили ответа.
До уйгуров, не живущих в Синьцзяне, новости практически не доходят. Страх порождает тишину. Сообщения о том, что людей удаляют из семейных чатов или просят больше не звонить, теперь встречаются повсеместно. Два столпа уйгурской культуры — веру и семью — систематически уничтожают. Поскольку в лагерь попадают целыми семьями, детей, по некоторым данным, помещают в государственные приюты.
Ее младшая дочь, Секине Хасан, которой сейчас должно быть три с половиной года, осталась в Синьцзяне с мужем Билкиз. У нее еще не было паспорта, и план состоял в том, что вся семья встретится в Стамбуле, когда девочка его получит. Но этого так и не случилось.
Билкиз считает, что ее муж был задержан 20 марта прошлого года. С тех пор она потеряла связь с семьей и не знает, где сейчас ее дочь.
«Посреди ночи, когда другие дети уже спят, я много плачу, — признается она. — Нет ничего ужаснее, чем не знать, где твоя дочь, жива ли она. Если бы она меня услышала, я бы попросила прощения».
Взгляд сверху
Пролить свет на страшную тайну Синьцзяна можно с помощью одних лишь общедоступных спутниковых данных.
Международная аэрокосмическая компания GMV занималась наблюдением за инфраструктурой из космоса в интересах таких организаций как Европейское космическое агентство и Европейская комиссия. Аналитики компании изучили список из 101 объекта на территории Синьцзяна, составленный на основе различных сообщений СМИ и академических исследований о системе воспитательных лагерей.
Один за другим они измерили темпы роста новых объектов и расширение уже существующих. Выявили и сравнили общие черты: дозорные вышки и защитные ограждения — всё, что необходимо для отслеживания и контроля передвижения людей. Для каждого объекта оценили вероятность принадлежности к режимным учреждениям и разбили список на категории в соответствии с ней. В категорию наиболее вероятных попали 44 объекта. Затем отметили на графике время первого обнаружения каждого из этих 44 учреждений со спутника.
Приведенные ниже снимки показывают масштабы строительных работ, которые произошли в той части лагеря, где содержали Абдусалама Мухемета.
В компании не могут точно сказать, для чего используются эти территории. Ясно лишь, что последние несколько лет Китай ускоряющимися темпами строит новые режимные объекты. Но это явно не вся правда.
Бросается в глаза и другой вывод: с недавнего времени наметилась тенденция к укрупнению. Количество новых строительных проектов по сравнению с 2017 годом сократилось...
...зато общая площадь, отведенная под объекты, стала больше.
В GMV посчитали, что с 2003 года, судя только по этим 44 учреждениям, площадь режимных объектов в Синьцзяне увеличилась примерно на 440 га. Этот расчет относится ко всей территории внутри стен, не только к постройкам.
И все же, 440 га — это много места. Для сравнения, на участке в 14 га в черте Лос-Анджелеса, где располагаются исправительное учреждение Twin Towers и Центральная мужская тюрьма, содержится в общей сложности почти 7 тысяч заключенных.
Информацию об увеличении размеров зданий на объекте в Дабаньчэне мы показали команде с большим опытом проектирования тюрем, австралийской компании Guymer Bailey Architects (GBA). Сделав замеры по спутниковым снимкам, они подсчитали, что, по самой скромной оценке, на объекте хватит места для 11 тысяч человек.
Даже эта цифра ставит объект в один ряд с самыми крупными тюрьмами мира. Нью-йоркская тюрьма «Райкерс», самая большая в США, вмещает 10 тысяч заключенных. Тюрьма Силиври в пригороде Стамбула, которую часто называют крупнейшей в Европе, рассчитана на размещение 11 тысяч.
Минимальная оценка вместимости основана на предположении, что заключенные живут в одиночных камерах. А если в Дабаньчэне используются общие спальные помещения, то вместительность, по оценкам GBA, значительно возрастает: примерно до 130 тысяч.
Мы показали снимки Рафаэлю Сперри, архитектору и президенту американской организации «Архитекторы, дизайнеры и планировщики за социальную ответственность».
«Это и правда огромное и мрачное место лишения свободы, — подтвердил он. — Выглядит, как будто его построили специально, чтобы разместить как можно больше людей на маленькой площади при минимальных затратах на постройку. Полагаю, 11 тысяч это сильно заниженная оценка… Из представленной информации нельзя сказать, как здания выглядят внутри, и какая часть используется для заключения, а какая для других функций. При этом ваша оценка в 130 тысяч человек при условии наличия общих спальных помещений, к сожалению, близка к правде».
Отсутствие доступа к объекту не позволяет подтвердить эти выводы. Мы обратились к властям Синьцзяна с просьбой подтвердить, для чего используется объект в Дабаньчэне, но ответа не получили.
Все дороги перекрыты
Не все лагеря Синьцзяна одинаковы. Некоторые из режимных объектов не возведены с нуля, а устроены в зданиях, которые ранее использовались для других целей: например, школах или заводах. Они, как правило, меньше и расположены ближе к центрам городов.
Мы попытались посетить несколько таких лагерей в северном уезде Инин. Мы ознакомились с документами о закупках местных органов власти для проекта на создание пяти «учебных центров профессионального образования» в целях «обеспечения стабильности».
Останавливаемся в центре города перед большим комплексом зданий, которые раньше принадлежали средней школе №3. Сейчас ее территория ограждена высоким синим стальным забором, на входе — усиленный режим охраны. Возле игровой площадки новая наблюдательная вышка, еще одна — около бывшего футбольного поля. На самом поле шесть длинных зданий со стальной крышей. У поста охраны выстроились для проверки родственники заключенных.
И снова, куда бы мы ни поехали, нас сопровождают две или три машины. Мы пытаемся заснять один из лагерей, на этот раз огороженный серым забором, но нас останавливают. Закрывая руками камеры, чиновники говорят, что сегодня здесь проходят важные военные учения, и нам нужно уехать.
У забора вокруг бывшей школы мы замечаем семью: мать и двух детей. Один из сопровождающих запрещает им с нами разговаривать, но вторая его переубеждает.
«Пусть говорят», — разрешает она. Я спрашиваю, к кому они пришли. Небольшая пауза, и маленький мальчик отвечает: «К папе». Наши камеры снова закрывают руками.
В городе Кашгар, некогда шумном, живом сердце уйгурской культуры, узкие улочки пугающе тихие. Многие двери закрыты на навесной замок. На одной из таких — инструкция о том, как нужно отвечать на вопросы об исчезнувших родственниках.
«Отвечайте, что за ними присматривают на благо общества и их семей», — гласит оно.
Главная мечеть города больше напоминает музей. Пытаемся выяснить время следующей молитвы, но никто почему-то не может нам ответить.
«Я только с туристами работаю, — говорит нам один чиновник. — О времени молитв ничего не знаю».
На площади сидят несколько безбородых стариков. Интересуемся, где все остальные. Один из них показывает пальцем на сомкнутые губы: мол, говорить с журналистами опасно. Но другой шепотом отвечает: «Больше никто не приходит».
Неподалеку полицейский в шлеме моет ступени мечети. В полной тишине слышно, как по площади разносится плеск воды в ведре и шлепание швабры. Что-то фотографируют китайские туристы.
Покидаем Кашгар по шоссе и отправляемся на юго-запад в район, усеянный уйгурскими деревнями и фермами. Там много предполагаемых лагерей. За нами, как обычно, следуют, но вскоре мы сталкиваемся с неожиданным препятствием: впереди, кажется, только что перекрыли шоссе. Сотрудники полиции на блокпосту сообщают, что под палящим солнцем расплавилось дорожное покрытие.
«Ехать дальше небезопасно», — уверяют они.
Мы замечаем, как другие автомобили отправляют на стоянку торгового центра, и по радио слышим инструкции удерживать их там «некоторое время». Нам говорят, что ожидание составит часов пять, и лучше нам поворачивать обратно. Пробуем альтернативные маршруты, но обязательно появляется очередной блокпост, и нас не пропускают по каким-нибудь другим причинам. Одна дорога была закрыта для «военных учений».
Нас разворачивали четыре раза на четырех разных дорогах, после чего мы признали поражение. А всего в нескольких километрах находится другой гигантский лагерь, в котором содержат 10 тысяч человек.
Система контроля
Некоторые руководящие должности в Синьцзяне занимают уйгуры. Уйгурами были многие чиновники и полицейские, которые следили за нами и останавливали. Если им что-то и не нравится, признаться в этом они не могут.
Но было бы не совсем точно, как некоторые делают, сравнивать систему профилирования и контроля с апартеидом. Многие уйгуры действительно заинтересованы в системе. На самом деле сравнение получше можно найти в тоталитарном прошлом Китая. Как и во времена «культурной революции», обществу говорят, что для спасения его нужно разделить.
Уйгур и, по идее, второй самый влиятельный политик в регионе Шохрат Закир предполагает, что битва почти выиграна.
«За последние год и 9 месяцев не произошло ни одного террористического акта, а число уголовных дел, включая те, которые угрожают общественной безопасности, значительно сократилось», — сообщает он государственным СМИ. — Синьцзян не только прекрасен, но безопасен и стабилен».
Но что будет, когда задержанных освободят?
Бывшие узники лагеря, с которыми мы поговорили, горели от негодования. А мир еще не слышал тех, кто побывал в учреждениях вроде Дабаньчэна, зловещего засекреченного объекта колоссальных размеров.
Наш отчет лишь добавляет свидетельств о том, что массовая программа перевоспитания — не что иное, как система концентрационных лагерей, куда без суда и следствия, и вообще без доступа к правовому процессу, отправляют тысячи мусульман.
Китай уже сообщает о ее успешности. Но история помнит много удручающих примеров того, чем такой проект может закончиться.
Оригинал: BBC News
Автор: Джон Садуорт
Переводили: Виктория Старовойтова, Екатерина Кузнецова и Екатерина Егина
Редактировал: Александр Иванков
Хочешь видеть статьи или подкасты чаще? Поддержи проект:
Сбербанк 5469 4100 1191 4078
Тинькофф 5536 9137 8391 1874
Рокетбанк 5321 3003 1271 6181
Альфа-Банк 5486 7328 1231 5455
Яндекс.Деньги 410015483148917
PayPal https://paypal.me/vsilaev