Тайная история

Он замолчал, поглощенный взвешиванием, и наконец осторожно ссыпал на бумажку порцию белого порошка. Руки у него дрожали — вот что значит постоянный контроль качества товара, подумал я.

— Просто, когда поднялся весь этот кипеж, мне пришлось выкинуть свои весы, теперь вот хожу по всем, попрошайничаю — только в медпункт еще, мать их, осталось заглянуть… Прикинь, что сегодня учудила — целый день бегала, потирая нос, и напевала «Грамм-пам-пам!», «Грамм-пам-пам!». Даже в столовой — по фигу, что все смотрят. Хорошо, никто не прорубил, но все равно стремно.
Он кивнул на открытую «Историю искусства» Янсена. Добрая половина страниц была срезана под корешок.

— Вдобавок пакетики эти чертовы. У нее бзик, что они должны быть прикольные — разворачиваешь, а там Тинторетто какой-нибудь сраный. И чуть не в драку лезет, если я вырежу так, что чья-то там задница или буфера не окажутся прямо по центру.
— Как Камилла поживает? — спросил он вдруг.
— Нормально, — вяло ответил я. Мне совершенно не хотелось думать ни о греческом, ни о моих одногруппниках, включая и Камиллу.
— Как ей на новом месте?
— В смысле?

— Неужто не знаешь? — искренне удивился Клоук. — Она переехала.
— Ты чего, совсем… Куда?
— Без понятия. Куда-то рядом, наверно. Зашел тут к близнецам — дай-ка мне вон то лезвие, — так вот, зашел вчера к близнецам, а Генри помогает ей шмотки укладывать.
Он отодвинул весы и теперь делал дорожки на зеркале.

— Чарльз сваливает на каникулы в Бостон, а она остается. Говорит, не хочет жить одна в большой квартире, а пускать съемщика — сплошные проблемы. Похоже, народу тут летом нормально будет, мы вот с Брэмом тоже хату себе подыскиваем.
Он протянул мне скрученную в трубочку двадцатку и приглашающим жестом указал на зеркало.
— Вот это я понимаю, — произнес я спустя полминуты, когда по синапсам поскакали первые искорки эйфории.

— Скажи, супер? Особенно после Лориного дерьма. Федералы послали его на анализ, так представляешь, там процентов восемьдесят талька было.
Он утер нос.
— Кстати, до тебя они тогда, случаем, не добрались?
— Фэбээровцы? Нет.
— Странно. После всей этой хрени про спасательную шлюпку, которую они всем впаривали.
— Какую еще шлюпку?

— Господи, да они всю дорогу какую-то пургу гнали. Что у нас тут сговор. Что замешаны я, Генри и Чарльз. Что мы все по уши в дерьме и в шлюпке есть место только для одного — того, кто заговорит первым.
Он снова нюхнул и энергично помассировал ноздри:

— Когда отец прислал адвоката, только хуже стало. «Зачем вам адвокат, если вы не виновны?», все такое. Вот только даже правовед этот гребаный никак не мог врубиться, чего от меня хотят. Они все твердили, что дружки мои — это, типа, Генри и Чарльз — уже меня сдали, что виноваты на самом деле они, но если я буду упираться, то навесят всё на меня.
Мое сердце скакало галопом — и не только от кокаина.
— Что — всё?

— А я знаю? Адвокат сказал, мол, не дергайся, это голимая разводка. Я спросил Чарльза — с ним ту же линию гнули. Короче… — извини, я так понимаю, ты Генри уважаешь, — но, по ходу, у него сыграло очко.
— Чего?
— Чего, чего. Он весь из себя такой правильный — наверно, даже ни одной библиотечной книжки ни разу не задержал, а тут на него ФБР, как снег на лысину. Черт его знает, что он им там наплел, но он реально переводил стрелки, причем на всех подряд.
— На кого, например?

— На меня, например. — Он закурил. — И на тебя, прости за прямоту.
— На меня?
— Ну, я-то о тебе точно ни разу не заикнулся — блин, да я тебя, считай, и не знаю совсем. Но твое имя там всплыло.
— Хочешь сказать, они обо мне говорили? — ошарашенно переспросил я.

— Может, это Марион им что-то про тебя брякнула, не знаю. Там список километровый был: Брэм, Лора, даже Джад МакКенна… Про тебя всего пару слов сказали, уже под конец. Не спрашивай почему, но мне показалось, они и к тебе хотят нагрянуть. По-моему, это было как раз за день до того, как нашли Банни. Я как раз тогда у близнецов был. Генри как-то прознал, что федералы опять собираются к Чарльзу, и звякнул ему — мол, шухер, к тебе идут. Я, понятно, тоже не жаждал с ними встречаться, так что взял и слинял к Брэму, а Чарльз вроде забурился в какой-то бар и нажрался там до потери пульса.

Мое сердце, казалось, превратилось в огромный воздушный шар — сейчас он лопнет и разнесет мне грудную клетку. Неужели Генри потерял голову и попытался натравить ФБР на меня? Не сходится. Он никак не смог бы подставить меня, не подведя под монастырь и себя самого — по крайней мере, я не видел ни малейшей возможности. С другой стороны… («Паранойя, немедленно прекратить», — приказал я себе.) С другой стороны, что, если Чарльз заглянул тогда ко мне совсем не случайно? Может, он все понял и, втихаря от Генри, уберег меня от надвигающейся беды?

— Слушай, по-моему, тебе сейчас не помешает выпить, — заметил Клоук.
Я встрепенулся:
— Ага. Наверно, не помешает.
— Тогда тебе прямая дорога в «Старую корчму». «Чумной четверг» как-никак. Два по цене одного.
— А ты идешь?
— Ты че, мужик? Все идут. Ё-мое, хочешь сказать, ты никогда на «Чумном четверге» не был?!

И я отправился в «Старую корчму» вместе с Клоуком, Джуди, Брэмом, Софи, какими-то ее подружками и еще целой толпой незнакомого народа. Не помню, когда я вернулся домой, но проснулся я в шесть вечера на следующий день, когда ко мне постучали. Голова раскалывалась, живот крутило, но я все же поднялся, накинул халат и открыл. На пороге, улыбаясь, стояла Софи и держала в руках бумажную тарелку с рогаликом. Судя по заляпанной глиной футболке и выцветшим джинсам, она была прямо с занятия по керамике.

— Ты как? Все путем? — спросила она, заходя.
— Угу, — промычал я и, покачнувшись, ухватился за спинку стула.
— Ну и надрался же ты вчера.
— Знаю.
Внезапно перед глазами поплыло красное марево. Мне не стоило вставать, нет, нет, это было огромной ошибкой.
— Решила вот тебя проведать, а то мне что-то неспокойно было. — Она засмеялась. — Ты целый день нигде не появлялся, а тут еще сказали, что флаг приспущен. Я испугалась, вдруг это ты умер.

Я присел на кровать и, глубоко дыша, уставился на Софи. Я видел ее во сне… или это был не сон? Кажется, мы с Брэмом играли в пинбол и пили виски, а рядом маячило ее неоново-синее лицо. Потом был кокаин с коробочки от компакт-диска, потом, помню, я трясся в кузове пикапа, потом чья-то квартира… Дальше провал. Впрочем, зашевелилось смутное воспоминание: уставленная пивными бутылками кухня, на стене — календарь нью-йоркского Музея современного искусства, мы с Софи стоим у раковины и беседуем на какие-то очень серьезные темы. Внезапно страх ударил под дых. Банни! Не сказал ли я что-нибудь про Банни?

В полном смятении я напрягал память. Нет, я не мог, никак не мог. Ведь правда — если бы я сказал что-нибудь такое, Софи не пришла бы сейчас ко мне, не смотрела бы на меня с таким сочувствием и уж конечно же не принесла бы мне этот трогательный рогалик (от одного запаха которого — рогалик был с луком — меня выворачивало наизнанку)?
— А как я попал домой?
— Ты что, не помнишь?
В висках застучала кровь.
— Нет.
— Да, тяжелый случай. Мы уехали от Джека на такси.
— Куда?
— Сюда, к тебе.

Неужели мы переспали? Ее лицо ни о чем не говорило. Если да, я был бы только рад — Софи мне нравилась, я знал, что нравлюсь ей, кроме того, она была одной из самых симпатичных девушек в колледже, — но такие вещи хочется знать наверняка. Я начал прикидывать, как бы выяснить это потактичнее, как в голову нечеловеческой болью отрикошетил стук в дверь.
— Войдите, — крикнула Софи, и на пороге возник Фрэнсис.

— Подумать только! — воскликнул он. — Встреча участников автопробега «Хэмпден — Шейди-Брук»! А меня пригласить, конечно, забыли!
— О, Фрэнсис, привет! Как поживаешь?
— Спасибо, прекрасно. Давненько мы с тобой не виделись.
— Я тебя как раз на днях вспоминала.
— Приятно слышать! Как твои успехи?
Я лег навзничь. Мне хотелось умереть, а они трещали как сороки над самым ухом. Я был бы рад выставить их взашей, но силы мои иссякли. Наконец оживленная беседа стихла.

— Так-так… И что же с нашим маленьким пациентом? — спросил Фрэнсис, бросив взгляд в мою сторону.
— Перепой.
Фрэнсис склонился надо мной, и я понял, что он чем-то взволнован:
— Надеюсь, это послужит ему уроком, — произнес он тем же шутливым тоном и добавил по-гречески: — Важные новости, друг мой.
Сердце зашлось тоскливым ужасом. Все пропало. Я расслабился, сболтнул лишнее, и теперь…
— Что я натворил? — спросил я по-английски.
Фрэнсис, я знал, не мог не забеспокоиться, но ничем себя не выдал.

— Понятия не имею. Может, выпьешь чайку?
Я попытался вникнуть в смысл его слов, но удары молота по стенкам черепа не давали сосредоточиться. Огромная зеленая волна подкатила к горлу, замерла, готовая вырваться наружу, затем отступила. Я едва не рыдал от отчаяния. «Ах, если б меня оставили в покое… — думал я, — просто оставили в покое и дали полежать… одну минуту… абсолютно неподвижно…»
— Нет. Пожалуйста, — выдавил я.
— Пожалуйста что?

Набежала следующая волна. Перевернувшись на живот, я издал жалобный стон.
Софи оценила ситуацию первой.
— Пойдем, — сказала она Фрэнсису. — По-моему, ему нужно еще немного поспать.

Я погрузился в мучительную дремоту, откуда спустя какое-то время меня выдернуло негромкое «тук-тук-тук». Скрипнула дверь, на темном полу высветился желтый прямоугольник, и в комнату проскользнул Фрэнсис. Включив настольную лампу, он пододвинул стул к кровати:

— Прости, но мне просто необходимо поговорить с тобой. Произошло нечто очень странное.
Прежний страх вновь растекся внутри комковатой склизкой жижей.
— Что? Что случилось?
— Камилла съехала. Совсем. Никаких ее вещей в квартире не осталось. Там сейчас Чарльз — мечется, как тигр в клетке. Говорит, она остановилась в «Альбемарль-инн». Можешь вообразить? В «Альбемарле»!
Я тер глаза, пытаясь что-то припомнить:
— А, да, я слышал.
— Ты слышал? — Фрэнсис разинул рот. — Кто тебе сказал?
— Клоук, кажется.

— Когда?!
Я пересказал то, что удалось вспомнить.
— Просто вылетело потом.
— Вылетело? Как такое может вылететь?
Я приподнялся, и боль стиснула голову с новой силой.
— Какая, вообще, разница? — сердито спросил я. — Ничего удивительного, что ей надоело пьянство Чарльза. Он возьмет себя в руки, и она вернется.
— Но «Альбемарль», — простонал Фрэнсис. — Ты хоть знаешь, сколько там стоит номер?

— Догадываюсь, — бросил я с раздражением. «Альбемарль» был лучшей гостиницей в округе, там останавливались президенты и кинозвезды. — И что с того?
Фрэнсис схватился за голову:
— Ричард, ты глуп как пень. Тебе что, мозги вчера повредили?
— Что ты несешь?
— Двести долларов в сутки, как тебе это? По-твоему, близнецы могут себе такое позволить? Кто, как ты думаешь, платит за нее?
Я растерянно заморгал.

— Генри, вот кто, — объявил Фрэнсис. — Он приехал, когда Чарльза не было дома, и вывез ее со всеми вещами. Чарльз вернулся, а Камиллы нет, будто никогда и не было. Он даже не может ей позвонить, она зарегистрировалась под вымышленным именем. Генри, естественно, ничего ему не скажет. Мне, собственно, тоже. Чарльз вне себя. Он просил меня вытянуть из Генри хоть что-нибудь, я попробовал — как об стену горох.
— Зачем вообще эти тайны мадридского двора?

— Ты меня спрашиваешь? Что движет Камиллой, я не знаю, но Генри, по-моему, совершает большую глупость.
— А почему ты решил, что она не могла съехать по собственному почину?
— Не тот случай, — ответил Фрэнсис. — Я знаю Генри не первый год, этот демарш от начала до конца в его духе. Но даже будь на то веская причина, так поступать нельзя, особенно после недавних событий. У Генри могло бы хватить ума не лезть на рожон после той истории с машиной.

Не без тревоги я вспомнил нашу с Чарльзом прогулку от участка.
— Да, я тут как раз собирался тебе рассказать… — начал я и поделился с Фрэнсисом своими впечатлениями.
— Разумеется, он злится, — фыркнул Фрэнсис. — Мне он тоже жаловался, что Генри все свалил на него. Но, если подумать, это полицейские зацепились за Чарльза и пошло-поехало, Генри тут в общем-то не виноват. Нет, он не поэтому так взбеленился. Истинная причина — Камилла. Хочешь знать мою теорию?
— Ну?

— Я думаю, Камилла и Генри уже довольно давно встречались. Тайком. Чарльз подозревал, но доказательств не было. Потом он что-то обнаружил. Не знаю, что именно, — ответил он на мой незаданный вопрос, — но знаю когда — перед похоронами. Я провожал близнецов в Коннектикут, и все было нормально, но помнишь, в каком состоянии мы застали Чарльза на следующий день? А на обратном пути они и словом не перемолвились.
Я рассказал про ночной звонок, свидетелем которого оказался Клоук.

— Ну, если даже наш вечно обкуренный друг что-то заметил… — вздохнул Фрэнсис. — Генри мучили головные боли, и, наверно, он утратил бдительность. А еще я думаю, что Камилла частенько навещала Генри в ту неделю после похорон, когда он залег на дно. Она точно была у него в тот вечер, когда я завозил книгу с микенскими надписями. Подозреваю, пару раз она там даже ночевала. Но Генри поправился, Камилла вернулась, и Чарльз вроде бы успокоился. Это было примерно в то время, когда ты возил меня в больницу, помнишь?

— Не знаю, не знаю…
Я изложил свои соображения о том, как в камине оказались осколки стакана.
— Ну, одному богу известно, что там между ними происходило на самом деле, но казалось, что они помирились. Генри тоже был в хорошем настроении. А потом случилась та самая ссора, после которой Чарльз загремел в тюрьму. О причинах ее они предпочитают не распространяться, но я готов спорить на что угодно — поругались они из-за Камиллы. А теперь еще этот переезд.

— Как думаешь, он спит с ней? Генри, я имею в виду.
— Если нет, он сделал все возможное, чтобы убедить Чарльза в обратном, — сказал Фрэнсис, вставая. — Я звонил ему перед тем, как прийти сюда, его не было. Наверное, он в «Альбемарле». Сейчас поеду посмотрю, там ли его машина.
— Можно же, наверно, как-то узнать, в каком она номере?

— Я уже пробовал, но из чертовой перечницы, которая там за конторкой, клещами слова не вытянешь. Наверное, стоило поспрашивать горничных, но, боюсь, детектив из меня никакой. Эх, хоть бы пять минут поговорить с ней наедине…
— Думаешь, тебе удалось бы уговорить ее вернуться?
— Не знаю. Признаться, в данный момент я поостерегся бы даже приближаться к Чарльзу, не то что жить вместе с ним. И все же мне кажется, если б Генри не вмешивался, дело уладилось бы само собой.

Когда Фрэнсис ушел, я опять отключился и окончательно выплыл из сна в четыре утра, проспав в общей сложности без малого сутки.
Последнее время ночи стояли необычно холодные, так что в общежитиях снова включили отопление. Батареи работали на полную мощность, даже с настежь раскрытыми окнами в комнате было невыносимо жарко. Высунувшись наружу, я немного подышал свежим воздухом и так приободрился, что решил прогуляться.

Незаметно для себя я забрел на площадку перед Центром развития малышей. Стрекотали сверчки, поскрипывали качели, в ярком свете полной луны серебрились спирали горок.

Самым потрясающим сооружением на площадке была, без сомнения, гигантская улитка — творение студентов с художественного факультета, взявших за образец соответствующего персонажа из «Доктора Дулиттла». Улитка была из розового стеклопластика, примерно двух с половиной метров в высоту, в ее полой раковине свободно помещались несколько ребятишек. Сейчас, в лунном свете, она показалась мне доисторическим созданием, спустившимся с гор после вековой спячки, — одинокая бессловесная тварь, терпеливо ожидающая неизвестно чего в окружении лесенок и песочниц.

Внутрь экзотического моллюска вел начинавшийся у самой земли ход диаметром чуть более полуметра. Я изрядно опешил, увидев, что из него торчат две явно не детские ноги, обутые в подозрительно знакомые туфли-лодочки — белые, с коричневыми накладками.
Опустившись на четвереньки, я просунул голову в отверстие, и в ноздри мне ударил зловонный перегар. В смердящей тьме раздавалось легкое похрапывание.
— Чарльз! — От стен отразилось гулкое эхо. — Чарльз!

Я потряс его за колено. Он отчаянно забился, словно неопытный ныряльщик, у которого вышел весь запас воздуха. Только после продолжительных заверений в том, что я — это действительно я, он прекратил барахтаться и, тяжело дыша, в изнеможении упал на спину.
— Ричард, — просипел он. — Слава богу, я подумал, это инопланетянин какой-то.

Поначалу я не видел ровным счетом ничего, но теперь различал его лицо в слабом розоватом свете — свете луны, проникавшем сквозь полупрозрачные стены. Рядом с его ногой что-то блеснуло, и, присмотревшись, я разглядел пустую четырехгранную бутылку с косой этикеткой — «Джонни Уокер».
— Что ты тут делаешь?
— Мне стало тяжко. Подумал… апчхи!.. подумал, если поспать тут, полегчает.
— И как, полегчало?
— Нет.
Он чихнул еще раз пять подряд и снова растянулся на полу.

Я представил, как утром детсадовцы окружают спящего Чарльза, словно лилипуты — выброшенного на берег Гулливера. Заведующая Центром развития малышей, с которой я иногда сталкивался на отделении общественных наук по дороге в кабинет шефа, производила на меня очень приятное впечатление — такая заботливая, добросердечная бабушка, — однако я был не уверен, что пьяный студент, решивший вздремнуть на площадке для ее подопечных, вызовет в ней лучшие чувства. Зато малыши, подумалось мне, несомненно, будут в восторге от загадочного сосуда с волшебным ароматом, когда пожалуют сюда после завтрака.

— Чарльз, вылезай.
— Отстань.
— Здесь нельзя спать.
— Я свободный человек и могу спать где хочу, — надменно объявил он.
— Пойдем лучше ко мне. Выпьем по глоточку.
— Не.
— Пойдем-пойдем.
— Ну, если только по глоточку…
Вылезая, он сильно приложился головой о край раковины.
— Тридцать капель — и все, — напомнил он, опершись на мое плечо, и мы поковыляли в Монмут.

Я и сам был далеко не в лучшей форме; затащив Чарльза в комнату, я с облегчением скинул его на кровать и рухнул рядом, вытирая пот. Отдышавшись, я пошел на кухню.

Предложение выпить было уловкой — я прекрасно помнил, что никакого спиртного у меня нет. В общем холодильнике нашлась только бутылка кошерного вина, похожего на клубничный сироп с добавлением спирта. Она стояла там с самой Хануки; однажды, месяца три назад, я уже собирался стянуть это пойло, но, попробовав его, тут же сплюнул и поставил на место.

Сунув бутылку под рубашку, я вернулся к себе, но комнату уже оглашал звучный храп Чарльза. Тихонько поставив вино на стол, я взял книжку и пошел в кабинет доктора Роланда, где улегся на диван, накрылся пиджаком и читал, пока не рассвело.

Проснувшись около десяти, я посмотрел на календарь и с удивлением понял, что на дворе суббота — в последнее время я потерял счет дням. Выходило, что у меня во рту не было ни крошки с самого четверга. Я рванул в столовую и успел ухватить завтрак — чай и пару яиц всмятку. Потом я пошел переодеться и обнаружил, что Чарльз все еще спит. Я побрился, сменил рубашку, взял книги и тетради и вернулся в кабинет.

Я сильно отстал по греческому, но, как это часто бывает, ситуация оказалась не такой плачевной, какой ее рисовало воображение. За зубрежкой время летело незаметно. Когда, около шести, я проголодался, то наведался в преподавательскую и, исследовав холодильник, обнаружил контейнер со слипшимися ломтиками сыра и кусок торта. Утащив добычу в кабинет, я расправился с ней на восточный манер — пальцами — и снова засел за книги.

Мне хотелось принять ванну, и часам к одиннадцати я вернулся в общежитие. Там меня ждал сюрприз: Чарльз по-прежнему спал, разметавшись на кровати. На его щеках пылали малиновые пятна. Бутылка клубничного пойла наполовину опустела.
Я потряс его за плечо, он подскочил как ошпаренный и застучал зубами:
— Б-банни! Куда он пошел?
— Чарльз, ты бредишь.
— Нет, нет, я видел его, он сидел в-вот здесь, на к-кровати.

Я сходил к соседу и попросил градусник. У Чарльза было почти тридцать девять и пять. Я заставил его выпить две капсулы тайленола, а потом спустился вниз и позвонил Фрэнсису.
Его не было дома, и я без особой надежды набрал номер Генри. К моему удивлению, трубку поднял Фрэнсис.
— Фрэнсис? Что ты там делаешь?
— О, Ричард, привет, — ответил он театральным тоном, истолковать который было нетрудно.
— Подозреваю, ты там не один и не можешь нормально разговаривать, так?
— Так.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь