ТО-РОЛИ
sergey shishkinАЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ОЦЕНКИ РОЛИ ОПРЕДЕЛЕНИИ
По мнению Аристотеля, «определение есть высказывание, обозначающее сущность вещи».
Хотя определение осуществляется с помощью языка и в нем фигурируют термины и высказывания, оно фиксирует внутреннюю природу вещей, самостоятельно существующие предметы.
Как пишет Стагирит, «... очевидно, что определение и суть бытия вещи в первичном и прямом смысле относятся к сущностям.
Правда, они сходным образом относятся и к остальному, однако не в первичном смысле».
По Аристотелю, цель определения — познание внешней реальности, объективного существования, высшим воплощением которого является индивидуальное — эта истинная субстанция мира.
Как видно и из приведенной цитаты, он допускает и другие сущности, которые могут быть определены, — так называемые вторичные сущности. Т.
Ко- тарбиньский, сторонник реализма 64, ставит ему в упрек именно это отклонение от субстанциалистской концепции.
Номинальные определения (которые Аристотель выделяет, хотя и не использует для них специального термина) выражают содержание или смысл термина.
Они осуществляются в границах языка и устанавливают отношение взаимозаменимости различных его выражений, способствуют обогащению словаря того, кто дает определение, новыми выражениями и терминами.
Наконец, третья познавательная функция определений — служить первыми началами доказательств.
Действительно, чтобы обосновать доказательство, не впадая в дурную бесконечность,
следует принять некоторые определенные исходные понятия путем непосредственного их соотнесения с сущим.
Не вдаваясь здесь в детали аристотелевской концепции определения,
отметим, что по мнению Аристотеля определения выполняют по меньшей мере следующие три функции:
выражают сущность класса предметов, что достигается с помощью ранее добытых знаний и уже известных выражений;
уточняют или вводят новое значение термина или выражения; в доказательстве они играют роль его начал и облегчают саму процедуру доказательства.
Против аристотелевской точки зрения на роль определений в познании, господствовавшей на протяжении веков в формальной логике, активно выступил представитель скептицизма Секст Эмпирик, живший в конце II — начале III века н. э.
По его мнению, определения бесполезны и не играют никакой роли ни в познании, ни в процессе обучения.
Секст Эмпирик приводил следующие аргументы.
Человек, не знающий предмета, не может дать его определения.
Когда же он познал предмет и может его определить, то посредством определения он лишь выражает явно то, что уже узнал, но тогда определение не помогает ему познать природу вещи.
Определение не есть познание, оно выступает только как дополнение к уже осуществленному акту познания.
Допуская, что определения могут быть полезными в познании, и каждый раз строя определяющее с помощью новых терминов, в свою очередь, нуждающихся в определении, мы впадаем в дурную бесконечность.
Если же допустить, что некоторые термины можно считать понятными без определения и принять их в качестве таковых, то с точно таким же основанием можно допустить в качестве понятных и термины, которые до сих пор вводились через определение.
Определения не необходимы и в обучении, ибо если тот, кто осуществляет определение, пришел к познанию определяемой вещи без помощи определения, то таким же путем могут достигнуть соответствующего знания и другие люди.
Наконец, всякое определение опирается на предварительные знания, от которых оно так или иначе зависит; следовательно, оно не может способствовать их объяснению.
Определение увеличивает количество вопросов и сомнений.
Интерес к определению и использование определений в повседневной жизни
и в познании кажется Сексту Эмпирику чем-то искусственным и смешным.
«Так, например (скажем что-нибудь и ради шутки), если бы кто-нибудь, желая узнать от другого, не встретился ли ему человек, едущий на лошади и влекущий за собой собаку, поставил ему вопрос так: «о, разумное, смертное животное, способное к мышлению и знанию, не встретилось ли тебе животное, одаренное смехом, с широкими когтями, способное к государственной науке, поместившее закругление зада на смертное животное, способное ржать и влекущее за собой четвероногое животное, способное лаять?» *. Приведенный отрывок, действительно, вызывает улыбку. Это, однако, проистекает не из бесполезности определения в познании, а из замены общих имен в банальном предложении индивидными дескрипциями без соответствующей спецификации конкретных обстоятельств. Если отвлечься от иронии мыслителя- скептика, вышеприведенные критические замечания заслуживают внимания. Остановимся сначала на первом замечании. За определением не признается никакой роли в процессе получения новых знаний. Это мнение разделяют многие современные исследователи, которые полагают, что операция определения и вообще логические приемы осуществляются лишь после того, как завершился творческий этап познания.
Какую позицию здесь занять?
Прежде всего следует различать формально-логическую теорию определений как изучение его механизма и общих условий и конкретные способы применения определений в актах научного творчества, в дидактическо-воспита- тельной деятельности и в повседневной жизни.
Неправильное применение тем или иным исследователем операции определения в процессе своего научного творчества столь же мало влияет на справедливость логической теории определения, сколь неумелое применение каким-нибудь инженером или экономистом *
См. : Секст Эмпирик. Три книги Пирроновых положений С. -П. , 1913, II, 211. ** См. : W. 1. В е v е г i d g e. Arta cercetarii stiintifice, Bucuresti, 1968, p. 86, 119. 179 алгебраических теорем — на их истинность. Построение ученым оригинального определения в большинстве случаев есть спонтанный логический акт, не изолированный от психологических, лингвистических или материально-технических компонентов познания.
Для объяснения акта выработки совершенно нового, оригинального определения нам представляются важными два аспекта.
Первый аспект — это структура и словарь ранее усвоенного исследователем специального научного языка, второй аспект — собственный научный опыт ученого, осуществленные им наблюдения и эксперименты, ощущения и образы, возникающие при непосредственном контакте с предметом познания. В эмпирических науках введение нового определения часто является формой перевода информации, полученной познающим субъектом индивидуально через код восприятий, в языковое выражение, обладающее общезначимым смыслом. Оригинальное определение — это новый способ организации значимых элементов, выражений с определенным смыслом, которыми оперирует наше мышление. Определяя новое понятие и формулируя новое имя для него, мы тем самым вводим в обращение новый значимый элемент, который в последующем смогут употреблять и другие субъекты. Конечно, введение нового определения можно понимать и исключительно как следствие анализа понятий некоторого установленного научного языка, когда автор определения не имеет опыта непосредственных действий с определяемыми предметами. В таком случае язык выступает как потенциально бесконечный ряд выражений, в которых сконцентрирован социальный опыт и с помощью которых могут осуществляться последовательности операций по переработке информации, установление тождества значения и смысла двух выражений. Первичный акт определения, тесно связанный с пониманием исследуемых предметов и событий, активно участвует в процессе получения новых знаний, будучи общим приемом формирования понятий и анализа их содержания на основе других ранее усвоенных понятий. Что касается второго довода Секста Эмпирика, то еще Аристотель сознавал, что определение понятий не может уходить в бесконечность. 1*0 Наши определения в конечном итоге должны опираться на нечто иное, нежели термины и выражения.
Денотатом начальных определяющих выражений являются материальные предметы и события.
В основе операции определения лежит остенсивное познание, непосредственное восприятие предметов реальности в процессе практической деятельности.
Обращение к онтологии неизбежно, таким образом, как для логики, так и для теории познания.
Третий аргумент Секста Эмпирика (отрицающий пользу определений в обучении и воспитании) с самого начала кажется наиболее сомнительным из всех.
Мыслитель-скептик, по-видимому, игнорирует тот факт, что познание осуществляется индивидом не изолированно, а во взаимосвязи с обществом, взаимосвязи, которая опосредствована языковым общением. С помощью определения, адресованного обучающемуся субъекту (или субъектам) и содержащего понятные ему термины, воссоздается содержание понятий. Оно обозначается единым термином (Dfd), принадлежащим субъекту, осуществляющему определение. Таким образом, определение предстает перед нами как форма коммуникации двух или более субъектов логической деятельности. Его познавательная эффективность выявляется в рамках коммуникативного процесса и состоит в усвоении субъектом логической деятельности нового термина, в уточнении его значения и смысла. Посредством определения — фундаментальной операции в рамках коммуникации людей — отдельный познающий субъект имеет возможность воспользоваться информацией, добытой, проверенной и объективированной человечеством в процессе ее практического применения, в ходе исторического развития познания. Вопреки мнению Секста Эмпирика операция определения играет полезную роль в процессе обучения, в актах передачи накопленных знаний от старших поколений к последующим. После того как дети остенсивным путем усваивают значение первых слов, смысл большинства выражений и терминов, составляющих словарь взрослого индивида, постигается с помощью явных или неявных определений. Сообщение .
и определение, приемы дискурсивного познания вообще экономят силы познающего субъекта, помогают ему усвоить уже сформировавшиеся в ходе истории познания понятия и идеи, избавляя его тем самым от трудностей, сопряженных с приобретением этих понятий на собственном опыте. Мы остановились столь подробно на воззрениях Аристотеля и Секста Эмпирика потому, что они сформулировали свои позиции особенно четко и категорично, и эти позиции радикально противоположны. Аристотель видит в определениях средство, дающее возможность познать предмет, раскрыть его сущность. Секст Эмпирик, наоборот, отрицает какую бы го ни было роль определений в познании. Последующая история проблемы представляет собой колебания между этими двумя концепциями. В ходе ее в понимание функций определений в процессе познания были внесены дальнейшие уточнения. Отметим вкратце некоторые из них. Для Декарта определения — средство обретения ясных и отчетливых идей. Он, как позднее Лейбниц, подчеркивал необходимость определения терминов, видя в этом условие эффективности рационального действия.
Арно и Николь, авторы «Логики Пор Рояля», продолжали картезианскую традицию, формулируя требование исключать неясные термины путем использования явных определений.
Они подчеркнули роль определений в разработке дедуктивных систем. Заслугой Арно является указание на такую функцию определения, как сокращение. Паскаль также считал, что роль определений в познании состоит в уяснении терминов и сокращении выражений нашего языка. Он показал важность номинальных определений в геометрическом рассуждении. Назначение определений состоит не в раскрытии природы определяемых вещей, а в том, чтобы опосредовать обозначение предметов67. По мнению Джона Локка, которое уже приводилось в главе I, определение служит для раскрытия значения одного слова при помощи нескольких других несинонимичных терминов *. Разделяя взгляд на опре- * Д ж. Л о к к. Избр. филос. произв. в двух томах, т. 1, стр. 420. 182 деление как на средство установления содержания и объема термина, Локк не сводил его виды к определениям через ближайший род и видовое отличие, он допускал, что можно определять термин, указывая раскрывающие его смысл идеи. Следует отметить, что Локк, как и Аристотель, считал, что определение есть процесс, осуществляющийся между двумя или несколькими собеседниками *. В этом мы видим некоторое предвосхищение трактовки определения с точки зрения семиотической концепции коммуникативного процесса. Лейбниц среди других функций определений отмечал их роль в исчислении, в дедуктивной системе. Эта функция базируется на возможности замещать определяемое определяющим и наоборот. Построение современных логико-математических систем раскрыло новые логические и методологические функции определений и привело к формулирова- них дополнительных требований к их употреблению. Для Фреге, как и для Декарта, основное достоинство определения состоит в таком уточнении значения и смысла термина, чтобы в отношении любого предмета можно было решить, приложим ли к нему данный термин или нет. Определение должно исключать двусмысленность, использование одного и того же термина в различных смыслах, устранять возможное смешение предмета и его имени. У Фреге теория определений является как бы дополнением его стремлений построить искусственный язык, адекватный дедуктивному изложению логики и математики. Вместе с тем для интерпретации определений он использует некоторые понятия логической семантики **.
Для большинства современных логиков определение— это соглашение относительно использования языка ***, лингвистическое средство сокращения * Там же. ** См. : С. Р о р a. Theoria definitiei la Frege, «Revista de f i- lozofie», № 1, 1968. *** См. : A. C[hurch], Definition, в: «The Dictionary of Philosophy», N. Y. , 1942, p. 74—75; R. С а г n a p. Introduction to Semantics and Formalization of Logic, Cambridge (Massachusets), 1959; X. Б. К а р р и. Основания математической логики. М. , 1969, стр. 163—161 183 выражений в символическом языке или правило взаимной замены двух формул. Взгляды некоторых современных логиков мы рассмотрим в ходе дальнейшего изложения.