ТАЙНА ГЕРБЕРТА ЛОУ

Сталин пригласил Герберта Лоу посетить СССР.

Герберт Лоу был знаменитым английским писателем. Социалист по своим политическим убеждениям, и, как он сам себя называл, «социальный реалист» в творчестве. Три десятка романов, сборники рассказов, пьесы и статьи. Мировая слава. Премии, переводы на все языки – на русский тоже, начиная с 1910-х годов. Кстати, именно с тех времен к нему прочно прилипло слово «великий». Очевидно, после смерти Льва Толстого в литературе образовалась вакансия.

Сейчас Герберт Лоу был почти старик. У него была длинная борода, седая и косматая, и этим он в самом деле был немного похож на Льва Толстого. Он был чуть выше среднего роста, но очень тощ, и любил запрокидывать голову и размахивать руками, и из-за этого казался долговязым. У него были маленькие синие глаза и слегка юродивая улыбка: как будто он всех любит и заранее прощает, целует и обнимает.

Сталину хотелось, чтобы великий Герберт Лоу одобрил его великие дела. Двое великих всегда найдут, о чем поговорить.

Герберта Лоу доставили из Лондона на новом советском пассажирском самолете. Пилотами были лучшие летчики Страны Советов – Творогов и Пивницкий. Один – от Лондона до Берлина, второй – от Берлина до Москвы. В Берлине на аэродроме великого писателя приветствовали советский полпред Хинчук и германский министр Геббельс. «Хинчук – вылитый Ленин, даже страшно!» – подумал летчик Творогов и посмотрел на товарища своего Пивницкого, словно приглашая полюбоваться. Летчик Пивницкий незаметным движением глаза согласился и в уме добавил: «Не жилец!». Угощали просто – бутерброды с колбасой и легкое белое вино. Общего разговора не получилось: полпред Хинчук все время стоял между Гербертом Лоу и министром Геббельсом. Тот, однако, передал привет Сталину.

На московском аэродроме Герберта Лоу встречал военный оркестр, почетный караул, пионеры и комсомольцы, женщины-работницы и рабочие-машиностроители. Колхозники поднесли хлеб-соль. Советский переводчик опаздывал (потом выяснилось, что его этой ночью по старой разнарядке арестовали; вечером того же дня арестовали и майора, по халатности которого произошел столь несвоевременный арест). Пилот Творогов – он знал английский – объяснил Герберту Лоу, что надо делать – отломить краешек, макнуть в соль и съесть. «Оу, тэйсти!» – сказал Герберт Лоу, разжевав и проглотив.

Писателей на встрече не было. «Горький хворает, а остальные – не доросли!» – так решил Сталин. Да и вообще никаких литературных встреч не было. Не в том задача. Надо было не о стилистике трепаться, а показать главному европейскому писателю все наши достижения. Индустрия. Колхозный строй. Расцвет культуры, науки и образования. Дружба народов. И под конец – встреча с самим товарищем Сталиным.

С дружбой народов было проще всего. По личному указанию товарища Сталина ее встроили во все остальное. Среди рабочих, ученых и артистов то и дело мелькали смуглые черноволосые люди в тюбетейках и шелковых халатах. Были также посланцы оленеводов Чукотки и виноградарей Грузии.

Золото и красный бархат Большого театра. Брызги металла на «Серпе и Молоте». Задумчивые академические лысины и бороды на фоне пробирок и манускриптов. Детские песни и танцы.

Одно лишь неприятное происшествие омрачило этот фестиваль. На второй день Герберту Лоу подали телеграмму. Летчик Творогов подал, которого по указанию НКВД определили к писателю в собеседники и спутники.

- Мне так неловко вас огорчать, – сказал Творогов. – Наверное, надо было потом, но я решил, что вы человек мужественный…

В телеграмме было написано, что в Англии, в городке Амберклауд, внезапно скончалась племянница Герберта Лоу, семнадцатилетняя Джун Лоу-Фостер.

- Если бы я был верующим, – вздохнул старик, – я бы сказал что-то вроде «на все воля Божья, даруй ей, Господи, жизнь вечную в райском блаженстве». Но я, увы или к счастью, атеист! Все там будем! – он сложил телеграмму и сунул в наружный карман пиджака. – Хотя бедняжку Джун, конечно, жаль, – и своей знаменитой почти буддийской улыбкой показал, что разговор на эту тему окончен.

Тем более что надо было ехать на очередной обед.

О, эти бесконечные обеды и ужины! Потом Герберт Лоу признавался, что за эту неделю съел всяких кулинарных шедевров больше, чем за всю свою жизнь – хотя обедал с королями, с президентами, и даже с иранским шахом, не говоря уже о всяких Морганах и Рокфеллерах.

- Меж тем сейчас в России голод… – на очередном обеде шепнул Герберту Лоу незнакомый польский журналист.

- Чепуха! – рассмеялся тот, орудуя вилкой в тарелке. – Я никогда и нигде не ел такой осетрины! И таких перепелов!

А про себя решил, что поляки издавна ненавидят Россию, вот и сочиняют про СССР всякую клевету. Нет, нет! Если в стране голод, то это всегда видно хотя бы по магазинам – а его возили в знаменитый «Елисеевский», и в маленькие лавочки тоже.

Летчик Творогов, через своего друга Пивницкого, который был женат на дочери замнаркома обороны, выпросил у Сталина разрешение показать Герберту Лоу новый советский маломестный сверхлегкий самолет.

Сталин, как передал Пивницкий, спросил: «Самолет не военный?» «Никак нет, пассажирский». «Тогда ладно, но, если что, он головой отвечает! Он это понимает?» «Еще как, товарищ Сталин! – пошутил в ответ Пивницкий. – Если что, то двумя головами сразу! Писателевой и своей! Ды-дых – и нету!» Сталин, рассказывал Пивницкий, долго хохотал и тыкал его мундштуком трубки в живот. «Вот, даже синяк остался!» – Пивницкий расстегнул френч, задрал фуфайку и показал.

- Нет, я не испугаюсь! – говорил Герберт Лоу. – Я старый авиатор, вы не поверите, но это так! Я летал на Фарманах и Ньюпорах. Я даже немного побомбил в великую войну, это ужасно, но это реальность современной стратегии. Я не мог, подобно Ромену Роллану, оставаться в стороне от схватки. Может быть, я старомоден…

Был июнь. Вылетели в два часа утра, незадолго до рассвета.

Творогов показал несложные фигуры пилотажа. Герберт Лоу радостно верещал, вцепившись в поручни.

Порезвившись в небе Подмосковья, самолет взял курс на восток.

Через полчаса приземлились на гладком поле.

- Пойдемте – сказал Творогов.

- Куда?

- Я покажу вам цену московских обедов. И вообще цену всех наших успехов.

Деревня спала.

Двери в иные избы были открыты. Кто-то – кажется, ребенок – лежал на лавке, укрывшись лохмотьями. Такой нищеты английский писатель не видел даже на картинках к романам Диккенса.

- Вы, наверное, удивляетесь, почему не лают собаки? – спросил Творогов, когда они снова садились в самолет. – Собак давно съели. Меня за этот полет, скорее всего, расстреляют. Если узнают, конечно. Но вас не тронут. Вы поедете в Англию. Вы можете рассказать, как в СССР живут три четверти народа.

- Но почему мы прилетели именно сюда? – сощурился Лоу.

- Ткните пальцем в любое место, – Творогов показал ему карту.

Они летали еще три раза.

Как-то утром Герберту Лоу принесли еще одну телеграмму. В Англии погиб еще один его племянник, двадцатилетний Генри.

- Грустно, грустно… – бормотал он, перебирая жилеты в своем чемодане.

Вечером он собирался на встречу со Сталиным.

Попросил, чтоб переводчиком был именно летчик Творогов. Кремлевские начальники согласились – тем более что Сталин своих летчиков просто обожал. Осыпал орденами и медалями, дарил автомобили и квартиры в новых домах.

На тротуаре, на пути от «Метрополя» до интуристовского «Линкольна», Герберт Лоу, чуть-чуть замедлив шаг, сказал:

- Мистер Творогов, я все понял. Но прежде даю вам слово джентльмена, что никому не расскажу о наших путешествиях и беседах. Я понял главное. Все это – театр. Инсценировка. Сталин хотел испытать меня. Насколько я верен идеям социализма. Насколько сильны мои симпатии к СССР, родине мира и прогресса. Вы хорошо сработали, мистер Творогов. Но я выдержал экзамен.

Творогов ничего не ответил, потому что они уже подошли к машине.

Адъютант открыл заднюю дверцу семиместного лимузина. Уселся рядом с шофером. Машина проехала по Лубянской площади, потом по Новой, свернула на Ильинку и через Спасские ворота въехала в Кремль.

- Пока вы здесь развлекались, – сказал Сталин вместо приветствия, – наша разведка в Англии работала! И что же они там разведали нового? Они разведали, что буквально позавчера знаменитое издательство «Пеликан» приняло решение выпустить новое собрание сочинений крупнейшего писателя Герберта Лоу! Поздравляю!

Он встал из-за стола и протянул руку.

Герберт Лоу пожал смуглую худощавую ладонь великого вождя без глубокого поклона, достойно – но с огромным почтением.

Не смог сдержать радостной улыбки – не только от встречи с самим Сталиным, но и от его сообщения. «Пеликан» – это карманного формата книги в мягкой обложке, но – огромными тиражами. «Макмиллан», конечно, престижнее, но в смысле роялти – «Пеликан» впятеро выгоднее. Ему странно было, что в такой славный миг он думает о столь пошлых вещах, но потом решил, что это хорошая тема для эссе, и он непременно его напишет.

Но прежде всего – напишет о волшебной стране СССР и о великом Сталине, милом, обаятельном, умном собеседнике, и самом решительном и мощном политике ХХ века. О своем восхищении и преклонении перед ним.

Так он и написал, и никому и никогда не рассказал о тайных полетах в голодные советские деревни, об опасных словах советского пилота Творогова. Хотя он прожил почти сто лет, и читал газеты, и знал про «разоблачения культа личности», но не отказался от своих восторгов.

Летчик Творогов тоже умер в почтенной старости – генерал-лейтенант авиации, дважды Герой, автор популярных мемуаров «Пропеллер над льдинами». Однако он оставил тайный дневник, написанный, вы будете смеяться, по-английски, но русскими буквами, по системе «как слышу, так и пишу».

В начале 2010-х этот документ попал в руки молодого исследователя Игоря Лоскуткова. Он долго расшифровывал этот нелепо записанный текст – и понял, где ответ на вопрос, десятилетиями мучивший литературоведов. Почему честнейший и умнейший Герберт Лоу, «совесть Европы», как называли его в 1930 годы – поддался обаянию Сталина? Почему не понял, что его бессовестно обманывают этими концертами и банкетами? Почему он не принял живых доказательств, которые ему предъявил летчик, рисковавший жизнью ради правды?

Ответ простой: угроза и подкуп. Кнут и пряник одновременно.

Две внезапных смерти молодых членов большой семьи Герберта Лоу – предупреждение. Племянница. Племянник. Кольцо может сомкнуться. Скажешь не то, не так и не там – сам понимаешь… Литературовед Лоскутков был почти уверен, что Джун и Генри были убиты чекистами, советскими агентами в Англии. Убиты просто так, ради устрашения. И – пряник. Издательский договор с «Пеликаном» – это, в перспективе, сотни тысяч фунтов. Такой подарок из рук самого Сталина. Тут уж никакой Хрущев со своим ХХ съездом не переубедит.

В 2020 году Лоскутков оказался в Англии. Разыскал потомков Герберта Лоу – через дом-музей великого писателя, в городке Амберклауд. Но увы – никто из них не захотел разговаривать с русским исследователем творчества их знаменитого предка.

Почти никто – кроме весьма пожилой Джейн Лоу-Шафферт, правнучатой племянницы. Она внимательно выслушала Лоскуткова и улыбнулась:

- Нет, мой друг, вы ошибаетесь. К сожалению, ваши выводы ложны. Русские агенты убили Джун и Генри, чтоб запугать старика? Ах, если бы…

- Простите? – Лоскутков ничего не понимал.

- Все гораздо хуже. Я скажу вам правду, как тот летчик сказал правду старому Герберту, но не был услышан. Не уверена, услышите ли вы меня. Так вот: Джейн запороли плетьми. Насмерть. То есть она умерла через неделю после экзекуции. У нее было слабое сердце. А палачом был ее троюродный брат Генри. Кажется, влюбленный в нее. Потом он перерезал себе горло на ее свежей могиле…

- Что?! Что-что?!

- Я же говорила, что вы мне не поверите. Старый Герберт унаследовал большое состояние своего отца. У него было шесть сестер и один брат-алкоголик. Он сумел всех их лишить наследства, и стал их опекуном. Все жили в его громадном поместье в Амберклауде. У него не было жены. Но его сестры рожали детей от своих законных мужей, каких-то ничтожеств. И все они были под властью старого Герберта. Несчастные женщины, сестры и племянницы, и забитые мужчины. И парочка садистов, которые, впрочем, тоже боялись Герберта. А он был типичный викторианский самец. Хозяин безответной стаи. Говорят, какие-то племянницы на самом деле были его дочерями. Говорят, еще две племянницы тоже родили от него. Содом и Гоморра! Или, если угодно, классическая викторианская семья. У себя в Амберклауде он устроил, как сейчас говорят в России, настоящий  GULAG. Все служили ему. Его литературе. Жили ради него. Записывали под диктовку. Редактировали, перепечатывали… Тридцать романов по восемьсот страниц! Думаю, они сильно ему помогали. Жуткая дисциплина. Спали общих в дортуарах. А за провинности – карцер или жестокая порка. Вы думаете, Сталин его запугал? Что вы! Он искренне обожал Сталина, и… и не только… – она тактично замолчала.

- Сумасшедший дом… – сказал Лоскутков.

- Простите?

- Он был сумасшедший?

- О, нет! Я не видела старика своими глазами. Только рассказы матушки и бабушки. Но я работала медсестрой в психиатрической клинике. Как сказал один известный психиатр, не надо списывать на патологию все мерзости нормы.

- Но, может быть, Сталин его подкупил? Новое собрание сочинений в «Пеликане»? Это же громадные деньги!

- Нет. Сталин тут ни при чем. Моя бабушка говорила, что это ему сделал германский министр доктор Геббельс. Через сэра Освальда Мосли, у нас в Англии тогда было много таких, как бы это выразиться, странных джентльменов.

Она улыбнулась легко и отстраненно, и этой улыбкой показала, что разговор окончен.