«Сырьевое проклятие» России. Что происходит с религией барреля

Добывать нефть становится все труднее. Россия либо ответит на технологический вызов, либо столкнется со снижением добычи.

В конце прошлого века в России появилась своеобразная «религия барреля». Все ключевые события общественной жизни начали объяснять через динамику цен на нефть.

Тогда же группа экономистов выдвинула тезис о «сырьевом проклятии» России. Они полагали, что углеводороды — источник легких для страны денег; ресурсное богатство снижает мотивацию крупного бизнеса к инновационным решениям, а власти — к трансформации политической системы.

Эти стереотипы подхватила не только массовая среда, но и значительная часть истеблишмента. Возникла довольно странная коллизия: основа экономики страны как бы противоречила идее национального развития. Но поскольку заменить эту основу нечем, возникал неизбежный логический тупик. За последние годы ситуация стала кардинально меняться.

Изменения связаны с исчерпанием старой модели описания нефтяного сектора. Проведенное социологическим центром «Платформа» интервьюирование 30 ведущих отраслевых экспертов, от крупных чиновников Минэнерго до руководителей нефтяных бизнесов и сотрудников профильных центров («Сколково», нефтяная академия им. Губкина и др.), демонстрирует серьезный сдвиг в восприятии отрасли.

Эксперты говорят о смене технологических периодов и переходе к этапу, который мы назвали эпохой «трудной нефти», связанной с разработкой принципиально другого типа месторождений — трудноизвлекаемых запасов. Если коротко, суть перехода состоит в том, что нефтяная отрасль, которая раньше неспешно двигалась на верхних уровнях цифровой воронки и казалась наиболее консервативной.

Что послужило триггером смены подходов? В первую очередь, завершился период открытий новых крупных месторождений в относительно комфортных, инфраструктурно обустроенных регионах.

Второй фактор — санкционное давление, ограничения, связанные с экспортом технологий.

Применительно к России это означает постепенное исчерпании советского наследия. Наиболее значительные месторождения на суше, открытые в последние годы, давали компаниям прирост запасов в лучшем случае в 30 млн тонн; для сравнения, доказанные извлекаемые запасы Самотлорского месторождения, открытого в 1967 году, составили 2,7 млрд тонн.

За последние 10 лет общие расходы мировой нефтяной отрасли в разведке и добыче выросли на 400%, при этом рост самой добычи составил не более 15%. Проблема не в самих ее объемах — нефти в земле по-прежнему много, а в технологиях извлечения.

Маневр, который применяют в этих условиях российские нефтяники, состоит в постепенном смещении фокуса добычи либо в шельфовую зону, например в Арктику. Пропускная способность нефтеносных пород очень низкая, их разработка требует совершенно других подходов. Вот в этих условиях меняется вся парадигма бизнеса.

Как разворачивается цепочка изменений? Выход из зоны комфорта требует принципиально других технологий, другие технологии — иного качества человеческого капитала и другой организации процессов. В борьбе за кадры нефтяным компаниям приходится всерьез доказывать, что они — не динозавры уходящей эпохи, в них возможны области развития и прорывов, возможна конкуренция идей.

В опросе по привлекательности корпоративных брендов на рынке труда первое место оказывается за компанией, которая занимает только третье место по уровню добычи.

Сейчас компании ищут свой путь практически в одиночку, реальный технологический обмен между ними находится на низком уровне. Корпоративная замкнутость — традиционный для российской среды феномен. Однако есть ощущение, что ряд вызовов оптимальнее преодолеть через консолидацию и обмен компетенциями. А вот механизмов такой консолидации практически нет. Неслучайно ряд экспертов предлагал создать при правительстве отраслевой центр по трудной нефти. Хорошая, продуктивная идея.