H.5.12 Разумеется, революция 1917 года в России доказывает, что авангардные партии работают? Часть 2

Приезд Ленина, по словам Троцкого, позволил влиянию радикальных рядовых членов победить консерватизм партаппарата. К концу апреля Ленин сумел завоевать симпатии большинства на своем посту партийного руководителя. Однако, это "апрельское столкновение Ленина с генеральным штабом партии не было единственным. Во всей истории большевизма... все лидеры партии во все важнейшие моменты развития оказывались вправо от Ленина." [Там же] Таким образом, если "демократический централизм" действительно работал так, как задумывалось, вся партия большую часть своего существования руководствовалась ложными позициями (предполагая, конечно, что Ленин большую часть времени был прав).

Согласно Троцкому, "натиск Ленина не был индивидуальным актом его темперамента; он выражал давление класса на партию, партии - на аппарат." Тем не менее, это был аппарат, который Ленин выковал, который воплощал его видение того, как должна действовать "революционная" партия, и который он возглавлял. Утверждать, что за партийным аппаратом стояла партия, а за партией - класс, означает утверждать банкротство ленинской организационной схемы. Более того, эта "отсталость" указывает на независимость партийной бюрократии от рядовых членов, а рядовых членов от народных масс. Поскольку Ленин неоднократно ставил перед партией задачу захвата власти (исходя из сомнительного предположения, что классовая власть будет выражена только через партийную власть, и идентична ей), эта независимость таила в себе серьезные опасности, опасности, которые стали очевидны после достижения этой цели. Это подтверждается, когда Троцкий задает вопрос: "Каким, однако, чудом Ленину удалось в течение немногих недель повернуть партию на новую дорогу?" Примечательно, но причину он находит "в личных качествах Ленина и в объективной обстановке." ["Сталин." Том 1] И речи не идет о демократических инструментах партийной организации, что говорит о том, что без Ленина рядовые члены партии не смогли бы победить партийный аппарат и склонить чашу весов в свою пользу. Похоже, Троцкий сам близок к тому, чтобы признать это:

"Движение классов и интересы партийных аппаратов пришли, как нередко, в острое противоречие. Даже партийные кадры большевизма, успевшие приобресть исключительный революционный закал, обнаружили на второй день после низвержения монархии явственную тенденцию обособиться от массы и принимать свои собственные интересы за интересы рабочего класса." [Там же]

Таким образом, партийная машина, воплотившая в себе принципы "демократического централизма", оказалась не в состоянии выполнить поставленную перед ней задачу на практике. Сомнительно, что рядовые члены без Ленина смогли бы победить партийный аппарат:

"Ленин был силен тем, что не только понимал законы классовой борьбы, но и умел подслушать живые массы. Он представлял не аппарат, а авангард пролетариата. Он был заранее убежден, что из того рабочего слоя, который вынес на себе подпольную партию, найдутся многие тысячи, которые поддержат его. Массы сейчас революционнее партии; партия - революционнее аппарата. Уже в течение марта действительные чувства и взгляды рабочих и солдат успели во многих случаях бурно прорваться наружу, в вопиющем несоответствии с указками партий, в том числе и большевистской." [Там же]

Неудивительно, что локальные партийные ячейки игнорировали партийный аппарат, практикуя автономию и проявляя инициативу вопреки партийной машине, склонной к консерватизму, инерции, бюрократизму и отстраненности. Этот конфликт между партийным аппаратом вкупе с принципами, на которых он базировался, и потребностями революции и рядовых членов систематически проявлялся на протяжении всего 1917 года:

"Короче говоря, успех революции потребовал действий против "высших партийных кругов", которые с февраля по октябрь не смогли сыграть абсолютно никакой революционной роли, которую они теоретически должны были взять на себя. Массы самостоятельно совершили революцию, с партией или, скорее, вопреки ей - это, по крайней мере, было ясно Троцкому как историку. Но Троцкий-теоретик не сделал правильного вывода, а продолжал утверждать, что массы не способны совершить революцию без вождя." [Daniel & Gabriel Cohn-Bendit, Op. Cit., p. 188]

Глядя на развитие революции с апреля и далее, мы поражаемся медлительности партийной иерархии. На каждом новом витке революции партия просто не справлялась с задачей удовлетворения потребностей масс и ближайших к ним местных партийных группировок. Это показали события июня, июля и, собственно, октября. На каждом шагу рядовые группы или Ленин должны были постоянно нарушать принципы собственной партии для того, чтобы действовать эффективно.

Примере обсуждения вопроса об отмене центральным комитетом запланированной на 10 июня петроградскими большевиками демонстрации указывает на крайнюю инертность партийной иерархии. "Выступления Ленина и Зиновьева [оправдывающих свои действия] ни в коей мере не удовлетворили Петербургский комитет. Если что, их объяснения, по всей видимости, подкрепляли ощущение, что партийное руководство в лучшем случае действовало безответственно и некомпетентно и существенно далеко от понимания реальности." Действительно, многие "упрекали ЦК в том, что он так долго реагировал на призывы Военной организации к проведению демонстрации." Во время дискуссий в конце июня 1917 года о том, следует ли предпринять прямые действия против Временного правительства, возникла "большая пропасть" между оценкой текущей ситуации, сделанной низшими органами, и оценкой Центрального комитета. [Rabinowitch, Op. Cit., p. 88, p. 92 and p. 129] Действительно, среди делегатов от большевистских боевых ячеек только Лашевич (старый большевик) высказался в пользу позиции ЦК и отметил, что "часто невозможно разобраться, где заканчивается большевик и начинается анархист". [quoted by Rabinowitch, Op. Cit., p. 129]

В июле разрыв между локальными партийными ячейками и центральным комитетом увеличился. Против этого стихийного восстания выступило большевистское руководство, несмотря на ведущую роль в ферментации партии их же большевистских боевиков (наряду с анархистами). Хотя руководство партии призвало собственных активистов обуздать массы, рядовые члены проигнорировали указания, сыграв активную роль в восстании. Разъяренные тем, что им предложили сыграть роль "жандармов", партийные боевики отвергли партийную дисциплину, выбрав доверие рабочего класса. Рядовые члены, учитывая постоянный прирост движения, продемонстрировали тотальное несогласие с ЦК. Один из них утверждал, что "был не в курсе последних событий, когда принял решение выступить против уличных протестов". В конечном счете призыв ЦК "к обузданию масс... был снят с печати в газете "Правды", и нерешительность партии воплотилась в большом пустом месте на первой странице." [Rabinowitch, Op. Cit., p. 150, p. 159 and p. 175] В конечном счете, нерешительность руководства можно объяснить тем, что оно не было уверено в том, что сможет захватить государственную власть ("Состояние сознания народных масс... исключало... возможность захвата большевиками власти в июле" [Троцкий, "История русской революции." Том 2]) 

Разумеется, колебания партийной иерархии оказали эффект. В то время как анархисты Кронштадта рассматривали демонстрацию как начало восстания, большевики "нерешительно колебались посередине" между ними и левыми эсерами, которые рассматривали демонстрацию как средство оказания давления на правительство. Это было вызвано тем, что им "передалась нерешительность ЦК партии." [Rabinowitch, Op. Cit., p. 187] Неудивительно, что столь многие большевистские организации развивали и защищали собственную автономию и независимость в действиях!

Примечательно, что одна из главных большевистских группировок, которая помогала организовывать и поддерживать июльское восстание, Военная организация большевиков издала свою собственную газету после того как ЦК после неудачного восстания издал постановление, согласно которому газеты нельзя было издавать ни этой организации, ни Петербургскому комитету. Она "гневно настаивала на том, что считала своими справедливыми прерогативами", и "ничуть не сомневаясь в этом, подтвердила свое право на издание независимой газеты и формально протестовала против так называемой «системы преследований и репрессий крайне своеобразного характера, начавшейся после избрания нового ЦК»". [Rabinowitch, Op. Cit., p. 227] Центральный комитет отступил, несомненно, в связи с тем, что не мог обеспечить выполнение своего решения.

Это был всего лишь один из примеров того, на что указывали братья Кон-Бендит, а именно, что "через пять месяцев после революции и за три месяца до октябрьского восстания массы все еще управлялись самостоятельно, а большевистскому авангарду просто пришлось смириться с этим." [Там же] Внутри этого авангарда ЦК оказался изолирован от рядовых членов партии, которые предпочли проигнорировали его постановления, вместо того, чтобы порвать со своими товарищами-рабочими.

Даже к октябрю партийный аппарат отставал от потребностей революции. Фактически, Ленин мог навязать свое мнение только минуя ЦК. Согласно Троцкому, он "не ограничивается на этот раз свирепой критикой" "гибельн[ого]... кунктаторств[а] петроградского руководства" "и, в виде протеста, подает в отставку из ЦК." [History of the Russian Revolution, vol. 3, p. 131] Троцкий процитировал следующие слова Ленина:

"Мне приходится подать прошение о выходе из ЦК, что я и делаю, и оставить за собой свободу агитации в низах партии и на съезде партии." [процитировано Троцким, там же]

Таким образом, Октябрьская революция была спровоцирована вопиющим нарушением принципов, за которые Ленин выступал всю свою жизнь. Действительно, если бы это сделал кто-то другой, кроме Ленина, нет сомнений, что Ленин и его многочисленные последователи отвергли бы это как действие "мелкобуржуазного интеллектуала", который не может обеспечить партийную "дисциплину". Это само по себе уже немаловажно, как и тот факт, что Ленин решил апеллировать к "рядовым членам" партии - вместо того, чтобы быть "демократическим", партийный аппарат скорее эффективно блокировал коммуникацию и пресекал движение инициативы снизу вверх. Глядя на более радикальных членов партии, он "мог навязать свое мнение только вопреки своему ЦК." [Daniel and Gabriel Cohn-Bendit, Op. Cit., p. 187] Он позаботился о том, чтобы его нота протеста была отправлена "Петроградскому и Московскому комитетам" и также удостоверился в том, "чтобы копии попадали к наиболее надежным работникам районов." К началу октября ("уже минуя ЦК") он "пишет непосредственно Петроградскому и Московскому комитетам", призывая к восстанию. Он также "призывает петроградскую партийную конференцию сказать твердое слово в пользу восстания." [Троцкий, там же]

В октябре, Ленину пришлось бороться с тем, что он назвал "шатания" "в верхах партии", которые вызвали "боязнь борьбы за власть, склонность подменить эту борьбу резолюциями, протестами и съездами." [Цитируется Троцким, там же] Для Троцкого это представляло собой "почти прямое восстановление партии против Центрального Комитета", необходимое потому, что "дело шло о судьбе революции" и потому "все другие соображения отступали на задний план." 8 октября, когда Ленин поднял эту тему в обращении к большевистским делегатам предстоящего северного областного съезда, он сделал это "лично", так как "партийного решения" не было и на тот момент "высшее учреждение партии еще не высказалось." [Троцкий, там же] В конечном итоге Центральный комитет занял позицию Ленина, но сделал это под давлением метода, противоречащего принципам партии.

Это расхождение между образом большевиков и реальными большевиками объясняет их успех. Если бы партия применяла или оставалась верной принципам "демократического централизма", сомнительно, что она сыграла бы важную роль в движении. Как утверждает Александр Рабинович, большевистское организационное единство и дисциплина "сильно преувеличены" и, по сути, большевистский успех в 1917 году сводится к "внутрипартийной относительно демократической, толерантной и децентрализованной структуре и методам работы, а также к ее существенно открытому и массовому характеру - что разительно контрастирует с традиционной ленинской моделью." В 1917 году, продолжает он, "подведомственным партийным органам, таким, как Комитет Санкт-Петербурга и Военная организация, была предоставлена значительная инициатива и независимость... Самое главное, что эти низшие органы могли в быстро меняющихся условиях приспосабливать свою тактику и призывы к своим конкретным избирателям. В партию было набрано большое количество новых членов... Среди новичков были десятки тысяч рабочих и солдат... которые мало что знали о марксизме и совершенно не заботились о партийной дисциплине." Например, в то время, как лозунг "Вся власть советам" был "официально снят на шестом [партийном] съезде в конце июля, на местном уровне эта перемена не состоялась." [The Bolsheviks Come to Power, p. 311, p. 312 and p. 313]

Без преувеличения можно утверждать, что если бы какой-нибудь член нынешней партии авангарда действовал так же, как это делал в 1917 году рядовой большевик, то его быстро исключили бы из партии (это, вероятно, объясняет, почему с тех пор ни одна из таких партий не добилась значительного успеха). Однако эти низовые фракции быстро были подавлены внутри партии с началом Гражданской войны. Именно начиная с этого периода "демократический централизм" фактически стал применяться внутри партии и разъяснялся как организационный принцип:

"Это был весьма значительный поворот после анархических дней, предшествующих Гражданской войне. Центральный Комитет всегда отстаивал добродетели послушания и сотрудничества, но рядовые члены партии в 1917 году мало заботились о таких вещах, как и об апелляциях к другим высшим инстанциям. Чрезвычайное положение военного времени предоставило возможность подробнее развить данную тему." [Service, Op. Cit., p. 91]

Роберт Сервис подчеркивает, что "весьма примечательно, как быстро большевики, годами праздно говорившие о строгой иерархии командования внутри партии, наконец-то начали воплощать идеи в жизнь." [Там же]

Другими словами, преобразование партии большевиков в полноценную "демократически централизованную" партию произошло в период вырождения революции. Это было одновременно и следствием растущего авторитаризма внутри партии, государства и общества, и одной из причин такого роста, поэтому довольно иронично, что модель, используемая современными ленинскими последователями, - это модель партии периода упадка революции, а не пика ее развития. Это неудивительно. Придя к власти, большевистская партия навязала российскому народу государственный капиталистический режим. Стоит ли удивляться тому, что партийная структура, которую она создала для содействия этому процессу, также базировалась на буржуазных установках и организационных принципах? Партийная модель, за которую выступал Ленин, возможно, не была очень эффективной во время революции, но она была чрезвычайно эффективной для продвижения иерархии и власти в послереволюционном режиме. Она просто заменила старую правящую элиту на другую, состоящую из членов радикальной интеллигенции и смеси бывших рабочих и крестьян.

Это было связано с иерархическим характером партии, организованной сверху вниз, созданной Лениным. В то время как партийная база была представлена в основном рабочим классом, руководство - нет. Штатные партийцы были либо интеллектуалами среднего класса, либо (иногда) бывшими работниками и (еще реже) бывшими крестьянами, которые покинули свой класс, чтобы стать частью партийной машины. Даже делегаты на партийных съездах не отражали в полной мере классовую основу партийного электората. Например, на шестом партийном съезде в конце июля 1917 года в числе делегатов по-прежнему доминировали "белые воротнички"(59,1% по сравнению с 40,9% представителей прочих слоев). [Cliff, Lenin, vol. 2, p. 160] Таким образом, хотя в 1917 году партия и завербовала множество представителей рабочего класса, нельзя сказать, что это отразилось на партийном руководстве, в котором по-прежнему доминировали нерабочие классовые элементы. Большевистская партия, вместо того, чтобы быть подлинной организацией рабочего класса, была иерархической группой, возглавляемой нерабочими классовыми элементами, классовая база которых не могла эффективно контролировать эти элементы даже во время революции 1917 года. Она была эффективной только потому, что эти вновь присоединившиеся и радикально настроенные члены рабочего класса игнорировали структуру и определяющую идеологию своей собственной партии.

После революции большевики увидели, что количество их членов начало уменьшаться. Примечательно, что "сокращение численности, произошедшее с начала 1918 года", начало происходить "вопреки расхожему мнению, еще за несколько месяцев до декрета ЦК в середине лета о том, что партия должна быть очищена от "нежелательных" элементов". Потеря этих членов отражала две вещи. Во-первых, общее сокращение численности промышленного рабочего класса. Это означало, что радикально настроенные новые члены, жители сельской местности, которые стекались к большевикам в 1917 году, вернулись на родину. Во-вторых, потеря народной поддержки из-за реалий большевистского режима. Об этом свидетельствует тот факт, что в то время как большевики потеряли множество своих членов, численность левых эсеров увеличилась почти вдвое и достигла 100 000 человек (меньшевики утверждали, что их число приблизительно такое же). Вместо оттока из партии непролетарских элементов, "гораздо более вероятно, что именно промышленные рабочие уходили в массовом порядке. В конце концов, было бы странно, если бы растущая непопулярность Совнаркома в заводской среде повлияла бы исключительно на небольшевиков." Неудивительно, что, учитывая положение класса в иерархии, "доля представителей рабочего класса снижалась, а доля представителей среднего класса возрастала; происходил устойчивый дрейф в сторону партии, в которой промышленные рабочие уже не преобладали численно." К концу 1918 года число членов партии снова начало увеличиваться, но "среди вновь прибывших не было представителей рабочего класса... доля большевиков-представителей рабочего класса сократилась с 57% в начале года до 48% в конце." Следует отметить, что не уточнялось, сколько лиц из числа выходцев из рабочей среды по-прежнему были заняты на рабочих местах. [Robert Service, Op. Cit., p. 70, pp. 70-1 and p. 90] Таким образом, благодаря внутреннему устройству авангардных партий и применению авангардных принципов, ранее игнорировавшихся, родилась новая правящая элита.

Подводя итог, можно сказать, что опыт русской революции, на самом деле, никак не может быть обоснованием применения "авангардной" модели. Большевистская партия в 1917 года играла в революции ведущую роль только постольку, поскольку сами ее члены (включая Ленина) нарушали собственные организационные принципы. Столкнувшись с реальной революцией и наплывом более радикальных новых членов, партия была вынуждена практиковать анархистские идеи автономии, локального действия и игнорирования центральных приказов, которые были оторваны от реальности на местах. Когда партия все же попыталась выстроить вертикаль сверху вниз и применить иерархические принципы "демократического централизма", она не смогла приспособиться к потребностям момента. Более того, когда эти принципы наконец были применены, они обеспечили вырождение революции. Этого и следовало ожидать, учитывая природу авангардизма и большевистское видение социализма.