Стычка языков сестер на поле боя за член

💣 👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Стычка языков сестер на поле боя за член
Москва моя, страна моя, ты самая любимая…
Автора книги «Война в тылу врага», Героя Советского Союза полковника Г. М. Линькова, в Отечественную войну мы звали Батей.
Я знаю его как одного из руководителей наших героических партизанских отрядов, нанесших огромный урон врагу.
С Батей мне приходилось встречаться в глубоком тылу противника и вместе бить фашистов там и тогда, где и когда они этого не ждали.
В своей книге воспоминаний Батя рассказывает и с наших совместных с ним действиях против фашистов. Рассказывает просто, скромно, без самолюбования о том, как организовывали народных мстителей, как великую волну народной ненависти обрушивали на врага.
Г. М. Линьков, как должно большевику, рассказывает о тех реальных трудностях, которые мы испытывали на первых порах на оккупированной врагом территории, и о тех больших боевых успехах, которые были достигнуты партизанами в труднейших условиях.
Г. М. Линьков на примере своей боевой работы показывает, как постепенно, от мелких вылазок до крупнейших диверсий, все более уверенно и эффективно, все с большим успехом выполнялась задача, поставленная великим Сталиным, — создать на оккупированной территории невыносимые условия для врага, как рос и ширился всенародный подвиг в тылу противника.
Великий советский народ — самый миролюбивый в мире.
Но это миролюбие советского народа сочетается с его способностью и умением отстоять целостность и независимость своего государства. Смелость, находчивость, исключительная выносливость, стойкость и мужество русских людей известны всему миру на протяжении многих веков.
Великое многонациональное Русское государство сумело отстоять свои необозримые исконно русские земли от многократных вторжений иностранных завоевателей. Немецкие псы-рыцари и шведы, польские шляхтичи и полчища Наполеона, английские, американские и японские интервенты, вторгавшиеся на русские просторы, были разгромлены русским народом и выброшены за пределы его государства.
Многомиллионный и многонациональный советский народ, поднявшись по зову вождя на священную защиту своей родины и завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции, в период Отечественной войны показал всему миру беспримерные образцы героизма и доблести на фронте и в тылу.
Одним из наиболее ярких проявлений народного патриотизма в Великой Отечественной войне явилось массовое партизанское движение в тылу врага, движение народных мстителей.
Партизанское движение в Белоруссии, которому посвящена эта книга, под руководством Центрального штаба партизанского движения и ЦК КП(б) Белоруссии достигло в годы Отечественной войны поистине гигантского размаха.
Партизаны Белоруссии вписали много славных страниц в историю этого народного движения. Они превратили территорию оккупированной врагом республики в арену жестоких и изнурительных для гитлеровцев боев. Смелые, самоотверженные люди проникали всюду: с автоматом, миной, гранатой они выходили на железные дороги и шоссе, появлялись у военных складов и фашистских комендатур, их партизанская месть настигала гестаповцев и предателей даже в их офицерских клубах, и сам обер-палач белорусского народа, друг Гитлера — Кубе не смог избежать их карающей руки. Всюду гремели взрывы, летели под откос вражеские поезда, горели цистерны с горючим и боеприпасами, взлетали на воздух железнодорожные мосты, горел тыл гитлеровских армий. В одной только «рельсовой войне» было разрушено много тысяч километров рельсов и свыше пяти тысяч поездов с гитлеровскими войсками и техникой были пущены под откос славными белорусскими партизанами. Десятки тысяч фашистских карателей из отборных частей СС и гестапо нашли себе могилы на белорусских просторах.
Это массовое, подлинно народное движение свидетельствует о глубокой преданности советских людей своей социалистической родине, коммунистической партии и вождю народа товарищу Сталину, В тяжкие годы фашистской оккупации, когда в жестоких боях Красной Армии с гитлеровскими полчищами под Москвой, под Сталинградом решалась судьба родины, красные партизаны представляли советскую власть в тылу врага, являясь активными помощниками нашей Армии.
Отразить в литературе все величие героической партизанской эпопеи, даже в пределах одной только БССР, — задача не одного автора и не одной книги.
Я не ставил себе целью дать полную картину партизанской борьбы на территории Белоруссии, показать все партизанские формирования, которыми руководили представители ЦК КП(б) Белоруссии. В моей книге воспоминаний народная партизанская война изображается лишь в связи с теми операциями, которые проводило наше десантное подразделение, командированное в тыл противника для выполнения специальных заданий наших армейских органов. Я, как и в предыдущих изданиях, сохраняю лаконичность в изложении фактов и событий, коротко, сухо говорю о бойцах и командирах, их подвигах и героизме. Но ведь так было на поле боя, и мне хочется все это сохранить и в печати. Этой книгой мне хотелось сделать свой вклад в литературу о народном партизанском движении.
Если урок, преподанный недавнему фашистскому претенденту на мировое господство — Гитлеру, кажется кое-кому из числа современных англо-американских фашистов неубедительным и они ввергнут мир в третью мировую войну, то мы уверены: наш опыт будет использован сторонниками мира против поджигателей войны.
В ночь на 22 июня 1941 года я ехал поездом Москва — Горький. Утомленный хлопотами за день, с вечера я заснул крепким сном. Проснулся часа в три утра, и отдохнувший мозг вернулся к пережитым впечатлениям. В окно я наблюдал, как растворялась ночь, полупрозрачной синевой загорался воздух и исчезали меркнущие звезды.
В утренней мгле мелькали редкие колхозные деревни, а контуры владимирских лесов приняли резкость очертаний. Все предвещало ясный, тихий летний день. В поезде было мало пассажиров. Воздух, насыщенный запахом травы и хвои, приятно освежал голову. Два гражданина средних лет в купе беседовали о военных событиях, протекающих где-то в далекой Африке, на острове Крит, на Балканах. Никто из нас не знал, что в тот момент на наших западных границах начались первые бои.
Я сошел с поезда. На станции грузились в эшелон артиллерийские части. На платформы вкатывались снарядные ящики, тяжелые гаубицы, но переброски воинских частей обычны и для мирной обстановки. Я сел в ожидавший меня на станции пикап и поехал в деревню, возле которой с группой инженеров и техников я проводил испытания артиллерийских приборов.
За рекой Клязьмой на низменных лугах все утопало в изумрудной зелени. В озерах, в реке было много рыбы. Друзья собрались провести этот день за Клязьмой, поудить рыбу, на свежем воздухе сварить уху. Я принял приглашение.
И вот над нами бездонный голубой купол, море цветов и сочных трав под ногами, гудение шмелей и пчелок на медоносах. Разноцветные мотыльки трепетали над лугом, жирные караси и лини плескались в небольшом бредне. Предстояла вкусная уха, обед на бархатной лужайке у реки, купание в прозрачных струйках Клязьмы. Как хороша казалась жизнь в этот день! Только большие, злые оводы да мутно-грязные облака, выплывшие с западной части горизонта, несколько омрачали праздник.
Под бережком, на песчаной площадке, вспыхнули сухие прутья лозняка, бесцветные язычки пламени охватили ведра. Вдруг увидели мы двоих людей, бегущих к нам с высокого берега от деревни Они кричали что-то и махали руками. Переехав на лодке на наш берег, они сообщили, что фашистская Германия, нарушив договор о ненападении, начала против нас войну.
Мне кажется, в те дни многие реально не могли представить себе огромную опасность, нависшую над нашей родиной. Продвижение фашистских армий в первые дни войны представлялось сугубо временным успехом. Я ожидал со дня на день решительного контрудара советских войск.
Первые неудачи, постигшие нашу армию и страну, потрясли меня до глубины души.
Выступление товарища Сталина 3 июля 1941 года каждый слушал с огромным волнением. Вождь призывал биться насмерть и победить.
Живо вспомнился тогда Владимир Ильич Ленин. Он также открыто говорил с народом, не приуменьшая опасности, призывал рабочий класс и беднейшее крестьянство защищать молодую Республику Советов в 1918–1921 годах, когда ей угрожали интервенты.
Только великие вожди великой коммунистической партии, глубоко верящие русскому народу, в такой критический момент могли так напрямик говорить о «смертельной опасности», угрожавшей социалистическому государству.
Как члену партии мне казалось, что очень большая доля ответственности за наши неудачи падает лично на меня. Мне было стыдно смотреть людям в глаза — особенно женщинам и детям.
В них я читал упрек: «Эх вы, командиры!»
На работе могли меня заменить другие. После речи вождя меня не покидала мысль уйти на фронт или в тыл врага на партизанскую работу. В качестве кого меня могли использовать на фронте, я и сам не представлял. В армию я был призван как узкий специалист, и воинскими частями никогда не командовал. Другое дело во вражеском тылу. Там главное распознать человека, завоевать доверие, поднять советских граждан на вооруженную борьбу и повести их за собой.
Эта мысль настолько овладела мной, что когда я во время очередного дежурства шагал по крышам своего института, то мне казалось, что даже подошвы моих сапог на ходу выговаривали: «В тыл, в тыл, в тыл к врагу…»
14 июля я вернулся в Москву и подал рапорт по линии командования. Мне отказали. Я написал обстоятельное заявление в ЦК ВКП(б). Шли дни, мое заявление оставалось без ответа. Я тщательно продумывал каждую мелочь, и мне с каждым днем становилось все яснее, что только в тылу противника я смогу все свои силы и способности, весь свой жизненный опыт отдать на борьбу с врагом.
Партизанская война имеет свои особые формы и методы. У меня уже был некоторый опыт партизанской борьбы в годы гражданской войны. Мне казалось, что и опыт по устройству засад на хищных зверей тоже будет в какой-то мере полезным. Мне пришел на память случай из охоты за волками в Оренбургских степях.
Волки перед вечером шли по дороге к селу. Я находился от них в двух-трех сотнях метров, на небольшом пригорке. Зверям не хотелось сворачивать с дороги в глубокий снег, и они, заметив меня, остановились. Я потихоньку спустился с пригорка и дал полный ход на своих хорошо подогнанных лыжах. За тридцать-сорок минут я пробежал около шести километров, зашел и замаскировался в снегу с противоположной, подветренной стороны. Я не знал, что будут делать звери: пойдут ли они вперед, не меняя маршрута, повернут назад или свернут в сторону. Это было так интересно, что я готов был лежать сколько угодно, наблюдая за поведением хищников. Но ждать пришлось недолго. От стаи отделился волк и пошел к селу, мимо меня. Шел тихо, осторожно. Когда он отошел метров на двести от стаи, тронулся второй. Пять остальных оставались на месте и только тогда, когда второй волк отошел метров на сто, следом за ним пошли еще четыре; пятый же остался для наблюдения с тыла. Это уже получилось совсем по-военному: впереди — разведка, за ней — дозор и позади — «боевое охранение». Я это учел своим охотничьим инстинктом и пересек дорогу за шестьсот — восемьсот метров от моей засады. Волки не видели меня, но, вероятно, чувствовали мою лыжню. Они принюхивались и поминутно останавливались.
Пропустив мимо себя первых двух и дождавшись четырех волков, идущих один за другим, я сделал два выстрела: первым убил матерую волчицу, вторым — тяжело ранил переярка…
Впрочем, фашисты — эти полчища хищников, ворвавшихся в нашу страну, были во сто крат хуже волков. И надо было бить, уничтожать их беспощадно всеми возможными средствами и способами.
Вспоминались десятки случаев, когда я один блуждал на охоте в якутской тайге или по лесам и болотам Ленинградской и Калининской областей, по степям Казахстана. За долгие годы у меня выработались большая выносливость и умение приспосабливаться к любым условиям местности. Я умел ходить по лесам и болотам, мог везде добыть себе пищу, устроить ночлег и жилище. Мне ничего не стоило поплыть за убитой уткой ранней весной или поздней осенью, — простуды я не знал никогда. Товарищи по охоте в шутку звали меня «тюленем» или «лосем», а я им говорил, что и это когда-нибудь пригодится. И вот теперь это «когда-нибудь» наступило, и все, что накоплено долголетней спортивной практикой, могло быть использовано в суровых условиях вражеского тыла. Этого я и добивался.
Прошло тринадцать дней. Я подал второе заявление в ЦК, а через два дня выехал на строительство оборонительных укреплений вокруг Москвы. Но и там, в горячке круглосуточной работы, меня не покидала мысль о партизанской войне. Наконец 17 августа утром я получил телефонограмму с вызовом. Мне следовало явиться за назначением. К вечеру я был в Москве.
Моя комната пахла нежилым. Осколки выбитого стекла и белая пыль от штукатурки, осевшая на мебели, указывали на то, что прошедшей ночью вблизи упала крупная фугаска. Воздушная тревога застала меня в постели. Усталость была очень сильной. В бомбоубежище я не пошел, как не ходил ни разу и до этого. Дом, в котором я жил, был очень прочный. Угрожало только прямое попадание авиабомбы, но это было так же мало вероятно, как попадание в головы людей осколков, падающих от разрыва зенитных снарядов. Закрывшись с головой подушкой, я старался заснуть, но не мог, — не столько от грохота разрывов фугасок и частых ударов зениток, сколько от тяжелых дум о судьбе страны.
Мне вспоминались годы гражданской войны, когда молодая Республика Советов была в кольце блокады, когда товарищ Сталин по заданиям Ленина мчался с одного фронта на другой, спасая положение. Всплыл в памяти 1919 год. Тридцатая стрелковая дивизия была отрезана под городом Кунгуром. Белые рвались к городу Вятка (ныне — Киров). С севера, к Вологде, на соединение с Колчаком лезли американцы и англичане. В тылу разруха, голод, саботаж, беспорядки.
И вот в такой момент приехал к нам на фронт он — Сталин. Все обернулось по-иному, в несколько дней положение коренным образом изменилось, победителями вышли мы. Можно ли победить нас в сорок первом?
18 августа в 14 часов я получил приказ: приступить к подбору людей для отряда добровольцев и готовиться к отправке в тыл противника.
Мне предстояла большая и кропотливая работа.
Наш лагерь был расположен в одном из красивейших районов Подмосковья. На холмистой местности белели молодые березовые рощи. На колхозных полях бурела рожь. Колыхались зеленые овсы, цвела пшеница. На опушках ярко рдели полевые цветы и земляника. Нам часто приходилось подниматься в воздух на самолетах. Красивые, синие цветы-озера были вкраплены между квадратами полей и лесных массивов. Здесь не было еще ни рвов, ни окопов. Но уже в воздухе по ночам нередко раздавался отвратительный гул, прерывистое урчание фашистских бомбовозов, слышался ожесточенный треск наших зенитных батарей.
В лагере было несколько сот добровольцев: люди Москвы, Московской, Ивановской, Ярославской областей, — преимущественно молодежь, учащиеся различных институтов, освобожденные от призыва в армию. Но они рвались в бой.
Помню, с какой нежностью рассказывал мне Коля Захаров, футболист сборной команды из Иванова, о своей матери и какая жажда мщения врагу горела в его больших серых глазах, часто вспоминал о своих родителях и молодой коммунист Иван Библов, вспоминал ненароком, при этом на щеках у него занимался яркий юношеский румянец. Гневом и ненавистью к врагу пылали сердца этих людей. Они не могли себе представить, чтобы по священной советской земле разгуливали иноземные захватчики. Такую молодежь воспитывали наша партия, комсомол, растили передовые советские предприятия и институты.
И вот они в лагере. Все их нравственные и физические силы наряжены до предела, как у людей, готовящихся к схватке с врагом не на жизнь, а на смерть.
Десантники проходили ускоренную подготовку по подрывному делу и обучались владеть трофейным оружием, взятым у противника. Выбрав из своей среды командиров, они переходили или перелетали через линию фронта, в тыл противника.
В лагере появились также товарищи, успевшие уже побывать за фронтом. Выполнив боевое задание, они с таким же риском перебирались через фронт обратно, чтобы доложить о результатах и получить новое задание. Большинству из них, не имевшим жизненного опыта, было трудно обосноваться на занятой врагом территории. Они не могли там связаться с коммунистами-подпольщиками, наладить прочные связи с населением и, следовательно, не могли стать вожаками и организаторами партизанского движения.
Добровольцы стали подавать заявления о зачислении их в формируемый мной отряд. В числе наших первых бойцов было человек пятнадцать коммунистов и столько же примерно комсомольцев.
Коммунист Добрынин, студент медицинского института, двадцати двух лет, выделялся на занятиях своей исключительной сосредоточенностью. По-ребячески застенчивый и добродушный, как большинство русских людей, обладающих большой физической силой, смелый и решительный, презирающий смерть и трусость, он добивался одного — как бы скорее ринуться в бой с фашистскими захватчиками, вторгнувшимися на нашу землю. Твердый и непреклонный в достижении цели, он отличался безукоризненной дисциплинированностью при исполнении боевых заданий.
Ему подстать был Федор Волков, человек крепкого телосложения — сгусток мускулов и воли, такой же скромный, на первый взгляд даже незаметный. В свои двадцать пять лет он работал секретарем партийной организации большого предприятия и был членом пленума районного комитета партии.
Иван Библов — внешне несколько нерасторопный молодой человек. Но нужно было видеть, как он подтягивался, когда получал задание, и какой спокойной решимостью поблескивали его глаза при ожидании встречи с противником.
Вообще весь отряд, состоявший из пятидесяти пяти бойцов, радистов и командиров, был подобран тщательно — один к одному.
Хочется особо сказать о Павле Семеновиче Дубове, человеке пятидесяти двух лет, случайно оказавшемся в лагере среди молодежи. Небольшая темно-русая бородка, аккуратно подстриженная клинышком, короткие усы и умные светло-серые глаза — таким запомнился мне его облик. Он вечно был на ногах, даже обедать предпочитал стоя. Участник гражданской войны, старый член партии, бывший строгальщик, он работал на многих крупных заводах столицы в выдвигался не раз на партийную работу. Война застала его на должности сменного мастера на крупном заводе. Когда эвакуировалось предприятие, он лежал в больнице. У него был аппендицит. Он перенес неудачную операцию, и его долго выдерживали после осложнения. Выйдя из больницы, Дубов стал добиваться посылки его в армию, и вот он в нашем лагере. Мы несколько раз с ним встречались и подолгу беседовали. Он был назначен командиром небольшой группы и готовился к вылету за линию фронта.
— Значит, готовишься, Павел Семенович? Конечно, встретишь нас тати уже с накопленным опытом? — сказал я ему однажды при встрече.
— Да, знаете, откровенно говоря, побаиваюсь. Хлопцев я отобрал надежных. А вот командовать ими, не знаю, смогу ли. В гражданской-то я участвовал рядовым. На заводе я хотя и руководил людьми, но то дело другое. Если бы вот с вами…
Этот человек, казалось, мог бы подойти на должность комиссара отряда. Он выслушал, подумал и отказался:
— Данных нет… В одиночку бы я больше сделал. Но одного не пускают…
На первых порах он пошел в мой отряд рядовым.
Подготовка людей и формирование отряда проходили ускоренно по нормам военного времени. В район Вязьмы, где стоял штаб Западного фронта, отряд был переброшен на автомашинах и размещен в землянках одного из прифронтовых аэродромов.
Несколько дней пришлось ожидать летной погоды. Настроение ребят было бодрое.
Помнится сухая заросшая бурьяном небольшая полянка среди берез, серый, осенний день с холодным ветром и стая серых облаков, бегущих с северо-запада. Облака шли в несколько ярусов. Люди, одетые в ватные куртки, искали защиты от холода. Ветер свистел и буйствовал, предвещая непогоду.
Гитлеровские полчища продолжали продвигаться на восток. Юхновскому аэродрому и всему району угрожала оккупация. Мы с капитаном Старчаком предпринимали все для ускорения выброски отряда. Но вылет наш откладывалс
Золотоволосая леди нагая на кожаной софе
Сексуальные ножки
Блондинка перед скрытой камерой строчит любительский минет и трахается