Структурное бессознательное «Перцева и Гаазе»

В эти бездарные для отечественной истории дни я решил оставить в покое старика Лумана и наконец послушать нашумевший подкаст Андрея Перцева и Константина Гаазе о российской политике. Видимо, правильно основатель первой Чикагской школы Роберт Парк замечал, что социология – это как журналистика, только лучше. Потому что несмотря на публицистическую форму, в подкасте двух обозревателей нашлось не меньше актуального социологического содержания, чем в тех же творениях Лумана. Пока я послушал только несколько выпусков в обратном порядке, начиная с последнего. Однако мне хочется тут зафиксировать, на что именно меня навели беседы о «фракталах» и «папах».

Для начала я хочу поаплодировать ведущим за то, как им удалось собрать столько разнообразных «сказок». Мне кажется, что уже это само по себе – довольно крутая качественная социология (в смысле методов, но и в целом тоже). Хейтеры в комментариях могут сколько угодно негодовать, как ведущие могут так деликатно и уважительно рассказывать о ворах и убийцах. Им хочется ответить: друзья, сколько интервью вы провели в своей жизни? Сколько из них приходится на экстралегальные поля? Какие отношения у вас при этом сложились с информантами? С гейткиперами?

Вместе с тем, я слабо разбираюсь в тонкостях как методологических, так и этических дилемм, возникающих в сложных по своему доступу полях. Мне больше интересна социологическая теория, а рассуждения ведущих иногда явно, иногда прямо затрагивают многие ее вопросы. Самый главный из них: что такое государство? В каких отношениях оно находится с обществом?

Большинство flavors российской оппозиции: правые либертарианцы, либералы-центристы, левые анархисты часто сходятся на том, что государство – это в первую очередь монополия на насилие. Этот взгляд тянется к почтенной разнообразной «реалистической» традиции, которая включает в себя самых разных классиков, как Чарльз Тилли, Манкур Олсон, Вадим Волков и, конечно, Макс Вебер. С многим из того, что авторами из этой традиции было сказано, тяжело не согласиться. Тем не менее, с ней есть некоторые проблемы. Какие же?

Во-первых, оптика любой социологической традиции по определению имеет слепые пятна. Что-то из свойств объекта она выдвигает на первый план, а что-то задвигает. В моей терминологии это означает пренебрежение структурами и схемами в пользу агентов и ресурсов. Иногда полезно бывает переключиться между альтернативными оптиками, чтобы исследовательский взгляд не замылился. Во-вторых, что намного хуже, даже самые внимательные инсайты этой традиции широкой аудиторией зачастую примитивизируются до того, что государство – люди с автозаками и дубинками. Мне не кажется, что такое упрощение может поспособствовать трансформации нашего государства во что-то дельное. Не хочется снова и снова строить КПСС.

Я думаю, что материалы подкаста как раз позволяют отнестись к широко распространенному реалистическому взгляду на государство критически. Видение Перцева и Гаазе имплицитно куда ближе к тому, чему учит нас широко понятая структуралистская традиция социологии государства, происходящая от Маркса, Зиммеля, но главным образом – от Эмиля Дюркгейма. Как в той своей современной части, что занимается анализом внутриэлитных социальных сетей (e.g. Laumann, Knoke, Kim 1985; Burris 2005), так и в той, что анализирует государство как социальное поле (e.g. Bourdieu 1996; Denord, Lagneau-Ymonet, Thine 2018).

Я попробую кратко сформулировать несколько тезисов в духе этой традиции, опираясь на наблюдения обозревателей. Что-то я неизбежно примешаю от себя, но думаю, что это довольно последовательное развитие их собственного словаря. В любом случае, как структуралист, я не верю в первостепенную важность интенций авторов. Лол.

1) «Уважаемые люди» – это не автономные индивиды, а только наборы социальных ролей или позиции в системе власти. За последние десятилетия куча представителей элиты мигрировали, посажены, уничтожены другими представителями той же элиты. Тем не менее, их позиции воспроизводятся вместе с системой, даже если психофизиологические тела их носителей постоянно заменяются на более молодые.

2) Во-вторых, быть уважаемым человеком – это не просто иметь возможность инструментально распоряжаться ресурсами. Это в первую очередь знать, как именно это стоит делать, то есть играть по правилам и придерживаться практик. Агентность напрямую зависит от глубины социализации. Речь не только о том, что даже в такой несправедливо устроенной системе могут быть более и менее компетентные управленцы, более и менее честные. Речь о том, что власть в принципе не может обходиться без коммуникативного измерения, сколько бы автозаков и дубинок у вас ни было в распоряжении.

3) Отсюда вся система целиком включает в себя целый набор административно-экономических монополий, насилие в которых занимает далеко не первое место. Кто-то заведует пропагандой, кто-то строительством инфраструктурных объектов, кто-то проведением законов в жизнь. Даже представители верхнего эшелона ФСБ, пребывающие на самом верху российского порядка клевания элит, сильны не просто тем, что могут взять, да и подсыпать чего-нибудь кому-нибудь в кофе. Их сила в качестве своего рода метаэлиты в том, что они контролируют потоки максимально конфиденциальной информации, а только потом – само насилие.

4) Различные монополии только отчасти независимы друг от друга. В английском языке есть хорошее слово для этого – interlocking. Каждый «фрактал» не может воспроизводиться отдельно от остальных, потому что специализируется только на одной из управленческих или хозяйственных функций. Аппаратные конфликты внутри элит происходят постоянно, но это, скорее, часть автонастройки системы. Различные башни – это в первую очередь части одного и того же класса.

5) Вследствие предыдущего бессмысленно противопоставлять государство и бизнес. Это уже давно уже одно и то же. Рособоронэкспорт ориентируется на прибыль, Яндекс ищет аппаратных покровителей. Как любит замечать в таких случаях мой старый друг-айтишник: «Все со всеми перетрахались!» Даже криптовалюта уже давно часть этого расклада.

6) Перерастание какого-то крупного аппаратного конфликта в полноценный политический кризис тяжело предсказать, но оно явно расширит возможность демократического влияния на систему со стороны масс. К сожалению, это по определению будет означать еще и параллельный коллапс административно-экономической жизни в стране. Воюющие фракталы неспособны к координации.

7) Предыдущий пункт очень хорошо спонтанно осознает армия бюджетников всех рангов ниже элитных. Особенно провинциальная. В том числе именно отсюда корни ее лояльности и страха повторения 90-х. С другой стороны, именно здесь может заключаться легитимность новой власти, которая восстановит государственную систему в целом.

8) Кто бы после кризиса ни пришел к управлению, эту же самую систему придется восстанавливать в той или иной форме, потому что без нее невозможна жизнь нашего общества. Это, конечно, не означает, что все монополии должны будут оставлены за теми же клановыми образованиями. Скорее, структурные позиции фракталов необходимо будет перераспределить между психофизиологические телами. При этом неизбежно, что многие люди из нынешнего аппарата хотя бы отчасти сохранят нынешние позиции. Даже большевики оставляли буржуазных спецов.

Как и в случае методов, кому-то может показаться, что такого рода теоретическая рационализация государственных функций, ролей и позиций – это консервативное оправдания насилия элит. Я считаю совсем иначе. Представление о государстве как об искусственном для общества наросте – это и есть самое опасное консервативное заблуждение. Следует понять, что орган, пусть и пораженный раком, нуждается не в удалении, а в интенсивной терапии. В этом, по крайней мере для меня, и заключается настоящая социал-демократическая повестка, которая все актуальнее в свете происходящих событий.