Структура, отношения и многомерный порядок

НАУКА и ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ (конспект)

В такой упорядоченной циклической цепи, нервные импульсы достигают и преодолевают различные уровни с ограниченной скоростью, и поэтому в каждом случае — в определённом порядке. ‘Разум’ становится воплощением жизни организма-как-целого, что структурно не представляется возможным в некой выдуманной ‘изоляции’. ‘Быть’ значит зависеть. Зависимость предполагает многомерный порядок и приводит к структуре.

‘Выживание’, ‘адаптация’, ‘реакции’, ‘формирование привычек’, ‘ориентирование’, ‘обучение’, ‘отбор’, ‘оценка’, ‘интеллект’, ‘семантические реакции’ — под этими и прочими похожими терминами мы структурно предполагаем упорядоченный, взаимосвязанный структурный комплекс, в котором, и согласно которому мы живём и функционируем. ‘Всесторонне понимать’, ‘познавать’, ‘поступать разумно’., до-человеческим и человеческим способом, означает приспособленность наиболее полезным способом к такой упорядоченной, взаимосвязанной структуре, как мир и мы сами.

В нашем словаре ‘структуру’ мы считаем наивысшей абстракцией, потому что под ней предполагаем целое, взятое как-целое, состоящее из взаимосвязанных частей, отношения которых мы можем определить более простыми терминами порядка. ‘Знание’, в самом широком и в узком человеческом смысле, обусловливается структурой, и поэтому состоит из структурных знаний [knowings]. Во всех эмпирических структурах предполагаются отношения, которые зависят от многомерного порядка. Поэтому язык порядка представляет собой простейшую форму языка, схожую при этом по структуре с миром и с нами. Такой язык, ожидаемо, поспособствует адаптации и, вместе с ней, здравомыслию, что, в свою очередь приведёт к пониманию структурного, относительного, многомерного порядка в среде на всех уровнях.

Стоит подчеркнуть структурный факт о том, что введение порядка, как одного из основных терминов, позволяет отбросить некоторые причудливые и семантически вредные ‘бесконечности’. Если бы импульс мог перемещаться ‘без затрат времени’ или с ‘бесконечной скоростью’ — что в этом мире мы считаем структурно невозможным — такой импульс достигал бы своих назначений ‘мгновенно’, и в этом не имел бы место порядок. Но, как только мы находим действительный порядок, в котором импульсы достигают своих назначений, мы можем отбросить ‘бесконечные скорости’. Далее мы увидим, что ‘бесконечная скорость’ представляет собой бессмысленный звук; здесь мы лишь подчёркиваем мысль о её структурной невозможности, потому что под структурой предполагаются отношения и порядки, а порядок не мог бы существовать в мире с ‘бесконечными скоростями’.

Если же, в нашем анализе, мы не примем во внимание порядок, нам придётся пренебречь отношениями и структурой, и ввести воображаемые ‘бесконечные скорости’. Любой, кто рассматривает ‘разум’ в ‘изоляции’, позволяет себе структурно ложное предположение и неосознанно приписывает бессмысленные ‘бесконечные скорости’ перемещениям нервных импульсов.

Мы останавливаемся на этой теме настолько подробно по причине её общей структурной и семантической важности. Первый шаг к пониманию теории Эйнштейна состоит в убеждённости в вышесказанном. Ньютон пренебрёг порядком и тем самым ввёл неосознанное, ложное-по-фактам предположение о ‘бесконечной скорости’ света, которое неизбежно ведёт к таким овеществлениям как ‘абсолютное время’, ‘абсолютная одновременность’, и таким образом создаёт терминологию неподходящей структуры. То же мы можем сказать и об овеществляющих, ‘обособляющих’ утверждениях о ‘разуме’. В этих утверждениях мы пренебрегаем порядком, в котором распространяются нервные импульсы, и этим создаём немое ложное-по-фактам предположение о ‘бесконечной скорости’ нервных токов.

На эмпирических и структурных основаниях мы знаем о неврологических и общих фактах на двух уровнях. (1) Макроскопически, мы имеем дело со структурой в уровнях — стратифицированной — с организациями, происходящими из общей коллоидной физико-химической структуры организма-как-целого. (2) Общая субмикроскопическая, атомная и субатомная структура всех материалов даёт нам устойчивость макроскопических характеристик как относительную инвариантность функции, за счёт динамического баланса, отражённую и обусловленную этой субмикроскопической структурой всех материалов. В таких действительных структурных условиях такие термины как ‘вещество’, ‘материал’., и ‘функция’, ‘энергия’, ‘действие’., становятся взаимосвязанными — во многом, проблема предпочтения или необходимости выбора уровня, с которым мы хотим работать.

На субмикроскопических уровнях, ‘железо’, или что-либо другое, означает только устойчивость, в ограниченный период ‘времени’, некоторых видимых характеристик, которые представляют процесс (структурно четырёхмерное понятие, в котором учитывается ‘время’), который становится вопросом структуры. С простой частицей, известной нам в 1933 году как ‘электрон’, которая проявляется как фактор ‘энергии’, относительная устойчивость или инвариантность динамической субмикроскопической структуры даёт нам, на макроскопических уровнях, усреднённую, или статистическую, устойчивость видимых макроскопических характеристик, которые мы обозначаем ‘железо’.

Вышесказанное стоит тщательно переварить и понять. Как правило, все мы отождествляем порядки и уровни абстракций, и поэтому мы испытываем трудности в попытках удерживать их порознь вербально (и, тем самым, ‘концептуально’). Хорошо поняв это, мы сможем выработать новые, полезные с.р.

В таких структурных эмпирических условиях язык порядка, который предполагает отношения и структуру, если его применять к порядку абстракций или уровню рассмотрения, и видится во многом сознательным, становится единственным языком схожим по структуре со структурой мира, включая нас самих, и поэтому приносит больше семантической пользы.

Стоит понять, что на структурных основаниях, такие термины как ‘субстанция’ [‘сущность’] и ‘функция’ становятся — в 1933 году — вполне взаимозаменяемыми в зависимости от уровня абстракции. Например, ‘субстанция’ на макроскопическом уровне становится ‘инвариантностью функции’ на субмикроскопическом уровне. Отсюда следует, что то, что мы знаем о макроскопической (‘анатомической’) структуре, мы можем расширить тем, что мы знаем о функции (структуре на разных уровнях). Эта взаимозаменяемость и дополняющая роль свидетельств обусловливается структурными соображениями и тем фактом, что ‘структура’ характеризуется многопорядковостью. На общих анатомических основаниях мы знаем многое об этой структуре нервной системы. В связи с ограниченностью экспериментов, мы знаем мало о структурных субмикроскопических событиях, но мы можем говорить о них полезными функциональными терминами; например, ‘стимуляция’, ‘обеспечение’, ‘сопротивление’, ‘психогенетические эффекты’, ‘рассеивание’, ‘проницаемость’, ‘угнетение’,.

В такой циклической цепи как нервная система, если мы говорим об энергии,не существует финальной стадии процесса. Если не происходит двигательной реакции или другого рефлекса, то происходит семантическая или ассоциативная реакция с ‘угнетающими’ или запускающими последствиями, которые служат функциональным эквивалентном двигательной реакции. На каждой стадии, ‘конечным’ рецептором служит реагирующий орган в цепи.

Мы хорошо знаем из психиатрии, как нервная энергия может отклоняться от конструктивных, полезных каналов и направляться в деструктивные, губительные каналы. Энергия не теряется, а направляется в ложном направлении, или применяется без пользы. Например, ‘эмоциональный’ шок может заставить некоторых людей высвободить свою энергию в полезные каналы; например, сконцентрировать усилия на чём-либо, что не получилось бы сделать без этого шока; но, с другими людьми, ‘эмоциональный’ шок приводит к болезненным ‘умственным’ или физическим симптомам.

Так как нервная структура работает циклически, как большинством своих частей, так и в целом, и так как эти циклы напрямую или косвенно взаимосвязываются, взаимодействие этих циклов может производить самые сложные паттерны поведения, о проявлениях которых мы можем говорить с точки зрения порядка. В силу того, в каждом важном нервном центре имеются входящие и исходящие нервные волокна, стимуляция, или усиление, или рассеивание нервных токов может проявляться в наших с.р обращением порядка в некоторых аспектах. Неврологически, на субмикроскопическом уровне, это считалось лишь случаем стимуляции или рассеивания, или ‘угнетения’., но никогда проблемой обращённого порядка в нервных токах.

Семантические проявления порядка и обращённого порядка мы считаем ключевыми по важности, потому что мы можем обучить индивидуума различать порядки и распознавать обращение порядков. Такая процедура неврологически предполагает стимуляции, усиления, рассеивания, ‘угнетения’, сопротивления, и другие типы нервной деятельности, которые без формулировки психофизиологии представлялось невозможным подвергать обучению. Структурный факт о том, что порядок и обращение порядка в семантических проявлениях, — которые пребывают на непроизносимом уровне объекта — мы тесно связываем с такими базовыми нервными процессами как стимуляция, усиление, рассеивание, проницаемость, ‘угнетение’, сопротивление., и получаем за счёт него новые возможности в обучении и развитии здравомыслия, а также средства и методы влияния на нервную деятельность и с.р, что раньше делать психофизиологически не могли. Одним из самых ценных аспектов настоящей работы я считаю открытие физиологических средств для обучения человеческой нервной системы ‘здравомыслию’.

Читателю стоит знать, что когда мы говорим о порядке или обращении порядка, мы имеем в виду порядок и обращение порядка в непроизносимых с.р, но неврологический механизм, как мы уже объяснили, носит другой характер. Наш анализ простых семантических проявлений включает оценку и следовательно порядок, что допускает наиболее сложное переобучение нервной системы, которого не получилось бы достичь прежними методами.

Экспериментальные свидетельства, по-видимому, поддерживают наши идеи, а анализ, с точки зрения порядка, представляется практически значительным за счёт схожести структуры, ведущей к оценке, за которой следуют надлежащие с.р.

Для нашего анализа с точки зрения порядка, мы начнём с простейшего нервного цикла. Стоит открыто понять, что такие простые циклы на деле не существуют, и что наши диаграммы имеют ценность только в том, что ими мы наглядно показываем циклический порядок, ничего излишне не осложняя. Повторим, что в анализе с точки зрения порядка или обращения порядка в проявлениях мы предполагаем другие нервные деятельности, которые до этого по момента не поддавались обучению. По структурным соображениям, нам не придётся учесть больше, чем (грубую) разницу между низшими и высшими мозговыми центрами и рассмотреть низшие центры в связи с таламусом и мозговым стволом (возможно, и другие подкорковые центры), а высшие центры в связи с корой. Недостаток точности мы допускаем здесь нарочно, потому что нам потребуется разобрать лишь определённую структурную стратификацию, чтобы показать порядок, и мы упростим себе эту задачу, если учтём лишь хорошо известный минимум структуры.

Мы уже упомянули абсолютную индивидуальность организма, и, более того, индивидуальность всего остального на уровнях объекта. Читателю не придётся впадать в метафизическую дрожь от такой крайней индивидуальности на не-произносимых уровнях. В нашей человеческой экономике, нам требуются как схожести, так и отличия, но мы до сих пор, в нашей A-системе, большей частью фокусируем внимание — в частности, в обучении — на схожестях, пренебрегая отличиями. В этой работе мы начинаем структурно ближе к природе, с непроизносимых уровней, и делаем отличия частью основы, в то время как схожести появляются на более поздней стадии (порядке) в результате более высоких абстракций. Проще говоря, мы получаем схожести, пренебрегая отличиями, через процесс абстрагирования. В мире абсолютных отличий, без схожестей, распознавание, и вытекающий из него ‘разум’, не смогли бы происходить.

Мы можем продемонстрировать, как ‘разум’ и абстрагирование работают вместе и происходят из физико-химической структуры протоплазмы. Весь живой материал, называемый протоплазмой, обладает, в некоторой степени, нервными функциями раздражимости, проводимости, интеграции,. Мы чётко видим, что стимул S не влияет на примитивную протоплазму A ‘полностью и сразу’ (на бесконечной скорости), а только в определённой области B так, что волна раздражения распространяется на ограниченной и, обычно, падающей скорости в более отдалённые области A. Стоит также отметить, что эффект стимула S на A не тождественен самому стимулу. Падающий камень не тождественен боли, которую мы чувствуем, когда камень приземляется нам на ногу. Подобным образом наши чувства не могут представить полный отчёт о характеристиках камня, о его внутренней структуре, химическом составе,. Поэтому мы видим, что протоплазма подвергается влиянию стимула лишь частично и определённым образом. В физико-химических условиях, в том виде, в котором они существуют в жизни, не находится места для ‘всеобъемлемости’. В жизни мы имеем дело структурно только с ‘не-всеобъемлемостью’, и поэтому термин ‘абстрагирование по разным порядкам’ видится нам структурно и уникально подходящим для описания эффектов внешних стимулов на живую протоплазму. Любой ‘разум’ состоит в отношениях с абстрагированием (не-всеобъемлемостью), характерным для всех протоплазменных ответов. Схожести воспринимаются лишь когда отличия отходят на незаметный план, и поэтому этот процесс мы называем абстрагированием.

Новизна в моём подходе заключается в структурном факте о том, что я обращаюсь с термином ‘абстрагирование’ не-элементалистическим образом. Мы обнаруживаем, что вся живая протоплазма ‘абстрагирует’, и поэтому я делаю термин абстрагирование одним из основных и присваиваю ему множество значений в соответствии с фактами жизни, вводя абстракции разных порядков. Такое обращение даёт значительные структурные преимущества, которые мы рассмотрим подробнее в Части VII.

Так как нас, в первую очередь, интересует ‘Смитn’, мы далее продолжим говорить, в основном, о нём, хотя язык, которым мы пользуемся, подходит для характеристики любой жизни. ‘Абстрагирование’, в этом контексте, становится физиологическим термином со структурными, действенными, физико-химическими и не-эл подоплёками.

По случаю, мы можем затронуть ‘проблему эволюции’. В действительной объективной жизни, каждая новая клетка отличается от клетки, от которой она образовалась, и каждый ребёнок отличается от своих родителей. Сходства проявляются лишь в результате действий нашей нервной системы, которая не распознаёт абсолютных отличий. Мы распознаём сходства, которые рассеиваются, когда наши средства исследования становятся тоньше и точнее. Сходства вписываются в природу нашей нервной системой, и поэтому мы считаем их менее структурно фундаментальными в сравнении с отличиями. Менее фундаментальными, но не менее важными, потому что жизнь и ‘разум’ не имели бы возможности существовать без абстрагирования. Нам становится ясно, что проблему, которая вызвала такие оживлённые с.р жителей США и стала частью досуга человечества, — ‘Эволюция — это «факт» или «теория»?’ — мы заслуженно можем считать нелепой. Мы никогда не наблюдали сына идентичного отцу — об этом мы можем с уверенностью говорить как о структурном ‘факте’ — поэтому нам не приходится волноваться о более высоких абстракциях, таких как ‘человек’ и ‘обезьяна’. Фанатичные и невежественные нападки на теорию эволюции могут показаться жалкими, но нам не стоит о них волноваться, потому что мы никогда не исключаем вероятность, что они произойдут. Прискорбным, тем не менее, мне кажется то, что биологам приходиться ‘защищаться’, основываясь на спутывании порядков абстракций, и что ‘философам’ не удалось заметить эту простую зависимость. Проблемы ‘эволюции’ происходят вербально, и не относятся к жизни как таковой, которая всецело состоит из разных индивидуумов, в то время как ‘схожесть’ представляется структурно произведённым предметом, стараниями нервной системы наблюдателя.

В своей практике, я познакомился с подобным расхождением в выработанных с.р некоторых профессоров биологии, которые часто пытались проинформировать меня о том, что ‘в жизни наблюдаются пересечения характеристик’, и что ‘определить чёткую разницу между «человеком» и «животным»’ не представляется возможным. Они забывают или не знают, что структурно действительная ‘жизнь’ состоит из абсолютных индивидуумов, каждый из которых проявляется уникально и отличается от всех других индивидуумов. Каждому индивидууму следует давать своё индивидуальное имя, учитывая математические экстенсиональные методы; например, x1, x2, x3,...xn; или Смит1, Смит2, или Файдо1, Файдо2,. ‘Человек’ и ‘животное’ служат лишь ярлыками для вербальных выдумок, но не для действительного живого индивидуума. Так как эти вербальные выдумки, ‘человек’ и ‘животное’ не являются живым индивидуумом, их ‘пересечение’ или ‘не пересечение’ зависит только от нашей изобретательности, нашей способности наблюдать, абстрагировать и вводить не-эл функциональные определения.

Давайте посмотрим на то, как адаптация может работать на практике. Рассмотрим трёх гусениц [англ. caterpillar], которых назовём C1, C2, C3, потому что каждую из них мы рассматриваем как абсолютного индивидуума, отличного от других. Предположим, что C1 проявляет положительный гелиотропизм, что означает, что она продемонстрирует склонность ползти к свету; C2 проявляет отрицательный гелиотропизм, и продемонстрирует склонность ползти от света; C3 не проявляет гелиотрпизм, и свет, в её случае, не повлияет на выбор направления движения. К определённому времени, C1 заползёт на дерево неподалёку от места, где она появилась на свет, достигнет листьев, съест их и сможет за счёт этого завершить своё развитие. C2, и, скорее всего вместе с ней С3, умрут, потому что не заползут на дерево к достаточному количеству пищи. Таким образом, мы видим, что среди неопределённого числа возможных индивидуальных наборов для жизни Ck (k = 1, 2, 3,...n), каждый из которых отличается от других, только положительно гелиотропные выжили бы в условиях нашей земли, а остальные бы умерли. Положительно гелиотропные гусеницы продолжили бы размножаться, сохраняя свой положительный гелиотропизм, а отрицательно гелиотропные или не-гелиотропные, вероятно, вымерли бы. Это бы произошло, однако, только в мире, где деревья растут корнями в землю, а листьями к солнцу. В мире, где деревья росли бы корнями к солнцу, а листьями в землю, произошло бы обратное; конкретно, отрицательно гелиотропные и не-гелиотропные выжили бы, а положительно гелиотропные вымерли. Мы не можем предсказать жили бы вообще в таком мире гусеницы; мы просто приводим гипотетический пример.

Эксперименты с такими гусеницами показывают, что положительно гелиотропные из них ползут к солнцу, даже по растениям, которые перевёрнули корнями к солнцу. Они ползут от пищи и умирают. Из этого мы видим, что внешние условия среды определяют, какие характеристики выживают, и с этим мы подходим к понятию адаптации.

Практический результат этих условий состоит в том, что не смотря на то, что неопределённое число индивидуальных вариаций существует, они редко попадают под наше внимание, потому что те вариации, которые не подходят условиям среды, не становятся наследственными, вымирают и впоследствии мы почти никогда не наблюдаем их вне лабораторных условий.

Это также показывает постоянную связь и взаимозависимость фактов природы. Структурный факт о том, что деревья растут корнями вниз и листьями вверх, мы не считаем независимым фактом; он обладает некоторой связью со структурой мира и положением и эффектами солнца,. Поэтому факт о том, что у нас водятся положительно гелиотропные гусеницы особого вида, и не водятся отрицательно гелиотропные гусеницы, состоит каким-то образом в связи со структурой остального мира.

Для того чтобы нагляднее показать эту взаимосвязь и взаимозависимость в природе, давайте рассмотрим гипотетический вопрос. Как условия, испытываемые нами на этой земле, мы могли бы сравнить с условиями на земле с диаметром шире, скажем, на полтора километра? Некоторые люди пытаются гадать, но ответить на этот вопрос не представляется возможным. Диаметр этой земли зависит строго от всех преобладающих в этом мире структурных условий. Так как мы не можем знать, как бы мы испытывали такую вселенную, в равной степени мы не можем предвидеть, существовала ли бы на такой выдуманной земле, в такой выдуманной вселенной жизнь. В силу того, что структура мира происходит так, как мы знаем она происходит, наше солнце, наша земля, наши деревья, наши гусеницы и наконец, мы сами, обладают свой структурой и характеристиками. Нам не следует вдаваться в вопросы детерминизма против не-детерминизма, потому что с этими вопросами мы имеем дело лишь вербально, полагаясь на наши порядки абстракций, на ‘логику’, которую мы принимаем, и на наши предпочтения. Мы не можем решить этот вопрос удовлетворительно в A, эл системе с её двузначной ‘логикой’. Эти моменты мы разберём подробнее далее.

Согласно свидетельствам в нашем распоряжении в 1933 году, ‘Смитn’, представляется одним из самых недавних обитателей этой земли, и, одновременно с этим, выступает субъектом в проверке на выживаемость. Мы не можем сказать, что несколько тысяч лет, которые какой-либо ‘Смитn’ просуществовал, оказалось бы достаточно, чтобы с некоторой достоверностью оценить его способности к выживанию. Мы знаем о множестве особей животных, и человеческих рас, от которых почти не осталось следов. Мы знаем об их истории во многом благодаря некоторым ископаемым, которые сегодня храним в музеях.

Внешний мир изобилует опустошающими энергиями и стимулами, настолько сильными, что некоторые организмы не могут их выдержать. Мы знаем, что выжили только те организмы, которые смогли успешно себя защитить от чрезмерных стимуляций, или же оказались в обстоятельствах, послуживших им защитой. Если посмотреть на ряд выживающих индивидуумов, обращая особое внимание на высших животных и на человека, мы обнаружим, что нервная система решает задачу не только проводить возбуждение., но и задачу так называемого ‘угнетения’. Ответы на стимулы, в контексте выживания, оказались полезными, но умаление или избежание ответов на некоторые стимулы, в том же контексте, тоже оказалось полезным. Мы знаем, что верхние или самые недавние слои нервной системы служат такими защитными слоями, которые предотвращают незамедлительные ответы на стимуляцию. В развитии нервной системы от простейшей к самой комплексной мы видим, что её поведение становится более модифицируемым или индивидуально адаптируемым. С точки зрения порядка, и говоря старым языком, ‘чувства’ [‘senses’] появились первыми по порядку, а ‘разум’ следующим, во всех своих формах и степенях.

Если воспользоваться неврологической терминологией, мы можем сказать, что текущая нервная структура характеризуется тем, что входящие нервные токи обладают естественным направлением, обусловленным выживанием; в частности, сначала они проходят по стволу головного мозга и таламусу, затем через подкорковые слои, затем через кору, и по различным путям возвращаются трансформированными. Опыт и наука в 1933 году показывают, что этот порядок сформировался высокой ценой уничтожения и не-выживания в системе адаптации, и поэтому нам следует считать его ‘естественным’ порядком — из-за его ценности в выживании.

Мы все знаем на практике об ‘ощущениях’ и о ‘мысленном образе’ или ‘идее’. В силу того, что ‘ощущения’ часто оказывались обманчивыми, из-за чего они не вели к выживанию, нервная система, которая каким-то образом сохраняла следы или ‘воспоминания’ ранее испытанных ‘ощущений’ и могла их перекомпоновывать, смещать., оказалась более полезной в выживании, и поэтому ‘разум’ развился до более высокой степени.

Опыт и эксперименты показывают, что естественный порядок проходит ‘ощущением’ в первую очередь и ‘идеей’ во вторую; при этом ‘ощущение’ служит абстракцией некоторого порядка, а ‘идея’ — абстракцией от абстракции, или абстракцией более высокого порядка.

Опыт также показывает, что среди людей, этот порядок иногда обращается в поведении; в частности, некоторые индивидуумы начинают с ‘идеи’, с некоторых воспоминаний, и только затем испытывают ‘ощущения’, без какой-либо внешней причины для ‘ощущений’. Такие люди считаются ‘умственно’ больными; юридически их называют ‘невменяемыми’. Они ‘видят’ что-то, что не находится перед их глазами, ‘слышат’ звуки, которые не издаются в пределах их слуха, их может ‘парализовать’ без какой-либо наблюдаемой причины, они могут испытывать боль без источника, причиняющего боль, и так далее, без конца. Их шансы выживания — если о них никто не позаботится — стремятся к нулю. Это обращение порядка, но в меньшей степени, часто встречается в наши дни среди всех нас, и служит одной из основных причин человеческих несчастий и не-здравомыслия.

Такое обращение порядка, в меньшей степени проявления, фигурирует в отождествлении или спутывании порядков абстракций; в частности, когда мы поступаем так, будто ‘идея’ является ‘опытом’ наших ‘чувств’, и тем самым повторяем — в меньшей степени — механизмы поведения ‘умственно’ больных. Мы считаем это нервными расстройствами, потому что мы нарушаем естественный (необходимый для выживания) порядок деятельности нашей нервной системы. С этим обращением порядка мы также связываем механизм проекции. Обращение трансформирует внешний мир в совершенно другую, выдуманную сущность. Таким нежелательным нервным эффектам обращения порядка и оценкам не способствующим выживанию обычно способствуют невежество и старая метафизика. Если мы пользуемся способом, идущим против структуры выживания, мы можем ожидать только не-выживание. История человечества началась не так давно, но у нас уже накопилось множество случаев вымирания.

То, что такое обращение порядка в проявлениях функционирования нервной системы носит крайне губительный характер, становится очевидным, если мы обратим внимание на то, что в таком случае верхние слои нашей нервной системы (кора) не только не защищают нас от чрезмерной стимуляции из внешнего мира и из нас самих, но и способствуют этой стимуляции тем, что производят хоть и выдуманные, но действующие раздражители. Эксперименты на некоторых пациентах показывают, что их состояние может физически улучшится, когда их внутренняя энергия перенаправляется от борьбы с фантомами к борьбе с коллоидными нарушениями. Такие примеры мы можем найти практически в каждой области медицины и жизни. Проблема ‘обращения порядка’ видится не только важной семантически, но и очень сложной; мы проанализируем её далее.

Читателю не стоит упускать факт, что анализ с точки зрения порядка проливает новый свет на старые проблемы, и этим показывает научную пользу применения такого термина. Но этим его польза не ограничивается; применение термина порядок позволяет нам увидеть перспективные практические применения знаний, которыми мы уже располагаем, и из которых мы пока что не извлекли никакой систематической пользы.

Мы знаем, что деятельность нервной системы обеспечивается повторением, и мы можем вырабатывать полезные навыки с таким же успехом, с каким обзаводимся вредными привычками. В особом случае с.р мы также можем обучить себя в обоих направлениях, как с бо̀льшими так и с меньшими шансами на выживание. Проблема, в очередной раз, состоит в порядке, и помимо этого, в экстенсии и интенсии, как мы уже несколько раз упоминали.