Стоит москва

• • • • • • • • • • • • • • • •

Гарантии! Качество! Отзывы!

Стоит москва

▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼

Наши контакты (Telegram):☎✍

>>>✅(НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ)✅<<<

▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲

ВНИМАНИЕ!

⛔ В телеграм переходить по ссылке что выше! В поиске фейки!

• • • • • • • • • • • • • • • •

Стоит москва

• • • • • • • • • • • • • • • •

ВАЖНО!

⛔ Используйте ВПН, если ссылка не открывается или получите сообщение от оператора о блокировке страницы, то это лечится просто - используйте VPN.

• • • • • • • • • • • • • • • •

После тяжелого поражения советских войск под Вязьмой в начале октября года все пути на Москву оказались открытыми. Казалось бы, столица неизбежно падет под натиском врага. Гитлер уже готовился провести торжественный парад на Красной площади. Откуда ему было знать про силу духа русских воинов? Притаежная алтайская деревня Еронда в годину после победы над Германией гуляла шумно и весело. Ранней послевоенной весной день выдался яснехонький, аромат, сходящий с гор, поросших сосняком, пихтой, кедром, осиной, разбавлял прохладцей уже взопревшую от вешней влаги землю. Перед поселковой конторой прямо на улице стояли столы, принесенные из дома, клуба, школы. Стол во главе, что по размерам шире, выше и длиннее, был установлен поперек и придавал торжественный вид всей шеренге разноликого кухонного набора. Все бумаги, как секретные, так и простые, поглощали две огромные тумбы и ящики внутри верхней основы. Мужики с большим трудом впервые вынесли на свободу символ власти и установили на почетном месте. Как-никак, а самая красивая да дорогая вещь во всей округе. На столешнице стояла самая вкусная еда, и водка из магазина была налита в два графина, потому как прибыли гости из района. Они должны были кое-кому из фронтовиков вручить награды, которые во время войны не нашли своих героев. Начальство привезло с собой два ящика яблок да красную рыбу, аж пять штук, почти по метру каждая. Мы, ребятня, под тосты и речи во славу гениальности товарища Сталина ждали своей очереди, рассевшись чуть в сторонке на прожилинах ограды, словно воробушки на проводах. Знали, что и нам будет угощение, но позднее. Пара часов застолья — это, по плану деревенского парторга, тоже фронтовика Федора Игумнова , доклад, где не будет сказано о суровости законов в военное время или тяжком женском труде во имя победы. Однако сокровенные истины утрат, радости, все правдивые рассказы о героических поступках, о событиях страшных, жутких, кровавых, что побелили когда-то черные кудри, усы, бороды наших отцов и дедов, начнут звучать позднее и уже не за этим праздничным столом. После официального славословия в адрес руководителей государства и партийных деятелей фронтовики расположились отдохнуть, кто на завалинке, кто на крыльце и бревнах, что заготовлены были под строительство медпункта. А вот уж там, скучковавшись по роду войск и доверию меж собой, тихо, но не стесняясь крепких выражений, говорили всю правду о той кровавой жатве, что прошлась над ними, но каким-то чудом не лишила жизни. Причиной скрывать воспоминания о боях, победах и поражениях послужил недавний случай. Особо говорливый Кузьма Сысоев , удостоенный участия в великом Параде Победы над фашизмом, рассказывал в школе ученикам, что наравне с воинами-победителями шли в одном строю с солдатами и их помощники-собаки, состоявшие на воинской службе. Оказывается, овчарка Джульбарс, еще не оправившись от ран, накануне парада плохо двигалась, об этом якобы доложили самому Иосифу Сталину. И что же вы думаете? Наш главнокомандующий распорядился пронести Джульбарса на своей личной шинели по Красной площади, и все это было исполнено! Ну вот, Сысоев похвалился, что после Парада он выменял на немецкий кортик один погон с шинели генералиссимуса. Хотел и золотую пуговицу также заиметь, но пожалел второй подобный трофей, символ фашистского офицера-моряка, слишком уж он красив и изящен. Как говорится, восхвалял вражеское оружие, забыв, что не во всей достоверности о прошедшей войне можно молвить. Да к тому же возьми да и взболтни юным пионерам:. Все вроде бы ничего, да только в один из воскресных дней к домику Кузьмы подъехал черный воронок с людьми в кожаных пальто, долго что-то искали, пока не обнаружили тот злосчастный знак отличия да немецкий трофей. Припомнили и его непотребные слова, что Москву отстояли сибирские дивизии, а не москвичи. За все это Кузьму в одних кальсонах вывели посредь двора, но с собой не увезли. Все село стояло и смотрело, как боевой рубака кавалерийской дивизии Доватора, кавалер трех боевых орденов, стоял на полусогнутых ногах с лицом белее, чем памятник Ленину напротив клуба. Окаменел он от страха и с тех пор не говорил, а все только пальцами изъяснялся. Избежать же сурового наказания ему помогло то, что среди приехавших сотрудников был его дальний родственник. Вот и попритихли участники войны с тех пор, остерегались рассказывать о своих подвигах. Толковали также деревенские, что вроде бы сержант запаса Тимофей Молодых с самолета совершил прыжок на позиции неприятеля без парашюта. Сколько раз потом односельчане, а особенно мы, любознательная ребятня, пытались выведать у Тимофея подробности, но участник войны на примере разговорчивого Сысоева понял, что язык не только до Киева, но и до Колымы может довести, и никому не рассказывал о происшедшем. А нам жуть как хотелось прознать про тот случай. Вот не укладывалось в нашем детском понимании, как это с самолета, который летит выше облаков, прыгает дядька Тимофей без главного средства спасения? Не могли мы тогда уразуметь, что не о всех фактах тех событий можно говорить так, как это было на самом деле. Оно и правда: Красная армия воюет, не имея парашютов, и какими такими коврижками либо грозными приказами можно было заставить солдата пойти на такую чудовищную погибель? Кто из журналистов, писателей рискнул бы в то время рассказать о десанте на боевые части фашистов не десантников-парашютистов, а простых сибирских мужиков, которые самолет-то впервые видели. Это ж полное признание безысходности в нашей армии в глазах всего мира. Мне же, как и моим друзьям: Петьке Пономареву, Надьке Нагайцевой и карапузу-первокласснику Никитке Косареву — ну прямо-таки позарез хотелось услышать подробности той необычной высадки в логово врага нашего земляка-молчуна. Уж мы и так и эдак крутились вокруг Тимофея. Наконец-то дождались, уважаемые участники боев закончили торжественную трапезу. Четверо фронтовиков, среди которых были ветеран с двумя орденами Кузьма Неверов, а также Тимофей Молодых, расположились на взгорке, в тенечке под ветвистой черемухой, давшей уже белый цвет и дурманящий запах. Через полчаса мы услышали то, что навсегда врезалось в мою память, поразило, взбудоражило, заставило поверить и словно наяву увидеть то необычное сражение, невероятное, по сути, противное всей логике военного искусства. А главное, я уяснил, что истинная вера моих земляков привела к победе в том малом сражении в далеком Подмосковье. А теперь, дорогой читатель, прошу извинить, что буду излагать рассказ Тимофея Ивановича своим языком, без колорита того сибирского говора и оборотов речи. Мы, четыре сотни солдат с алтайских мест, наспех сформированные в отдельный пехотный батальон й Сибирской стрелковой дивизии, прибыли в Бийск на станцию погрузки слишком поздно. Вот уже эшелон должен был уходить, а запасы теплых вещей, иного обмундирования да снаряжения для нашей части так и не подвезли. Потому мы в чем из дома вышли в начале ноября года и с котомками снеди, которые наши мамки успели собрать, вот с тем нас и втолкнули в товарные вагоны, которые прицепили в самый хвост уходящего эшелона на Москву. Ни холод, ни скудность питания и даже то, что везли защитников в скотских вагонах, словно на убой, ни грубость и безразличие воинских чинов к нашим невзгодам в том пути нас, сынов суровых мест, не обидело. Понимали мы, что война есть война. Запрещалось не только удаляться от того поезда, но порой даже выходить из него. Сунулись было несколько ребят самовольно сбегать на вокзал, так повязали смельчаков, а потом на виду у всех, по законам военного времени, так сказать, для острастки тем, кто еще пожелает покинуть расположение части, расстреляли. А делали все это, чтобы мы меньше видели и не знали, как тысячи молодых, здоровых мужиков, упитанных и в добром здравии, тепло одетых, весело, шумно расположившись в шикарных, добротных купейных вагонах — драпали из столицы. На ходу выбрасывая из окон окурки, пустые бутылки из-под дорогих вин, жирные мясные объедки. Непонятно нам — Москва в такой опасности, а эта публика нагло бежит, подобно крысам с тонущего корабля, беззастенчиво, открыто, оставляя защищать родной дом чужому мужику из Сибири, с Урала, Дальнего Востока. Остались в городе только работяги на заводах, старики, больные, немощные да часть истинных патриотов Отчизны, вот из этих оставшихся потом и формировали народное ополчение. Для всей этой публики, кроме зеков, остановку делали на первом пути, напротив вокзала, где вовсю хозяйничали разного рода барыги, продавая, обменивая продукты — от жареной картошки до ананасов, гусей, кур и поросят. Мы же, защитники Отчизны, на самых дальних путях часами ждали, когда дадут несколько ведер угля для обогрева да сухой солдатский паек, а в лучшем случае горячую кашу и кипяток. Холодные, голодные, измотанные недосыпанием, мы наконец-то прибыли на станцию Подольскую. Наши надежды на некий отдых, на получение положенного снаряжения и оружия не оправдались. Разных войск много, а боевой техники кот наплакал. А еще снег такой, на редкость даже в наших таежных краях, а здесь навалило сугробы по два, а то и более метра высотой. Вот такой снежный ноябрь в Подмосковье в самый разгар наступления фашистских войск сыграл на руку нашей армии. До нас, одетых по гражданке да с сидорами за спиной, никому дела нет. Бедный наш комбат капитан Волков, куда уж ни бегал, к кому ни обращался, везде один ответ — одеть, обуть и вооружить ваше подразделение нет никакой возможности. Ждите приказ. А какой и когда — неизвестно! Вот наше войско, видя такую чехарду, понимая, что мы только обуза для вышестоящего командования, сгрудились у барака на окраине старинного города Истры. Костры разожгли и, естественно, в поисках жратвы подразбрелись. К тому же большая часть земляков, будучи верующими в душе и крещеными, прознав, что рядом монастырь, уломали-таки нашего добросердечного, порядком измученного командира отпустить их на несколько часов в эту обитель. Только успокоились, расположились, малость обогрелись, видим, легковая черная машина к нам подъезжает. В общем-то, мы к представителям этой организации особых симпатий не питали, но относились с должным уважением. Оно и понятно, все фильмы, газеты, наглядная агитация и реальные факты о том, как доблестные чекисты обезвреживают шпионов, диверсантов, доказали нужность этой системы. Людям этой профессии было дозволено вершить суд над любым из нас, и воспринималось это как справедливая законность. Появление же этого майора в новой форме в облипочку, ростом метр с шапкой, в хромовых сапогах с высокими набойками на каблуках, насторожило нас: эта личность не из породы настоящих чекистов, а выскочка и карьерист, мы это сразу поняли. Брезгливо оглядел наше войско и как заорет: это что еще за табор, откуда, кто командир? И так далее. Попытался было наш комбат объяснить причины такого вида своих подчиненных и что прибыли только что из Сибири, но защитить нас у него не получилось. Построили всех, и выяснилось, что больше половины бойцов отсутствует, потому как многие были отпущены посетить церковь в городе, а стоявшие в строю — это наши алтайские старообрядцы, которые не посещают иные храмы. Да это ж недобитки-раскольники! Ну что, не спасли вас кержацкие скиты, тайные жилища среди гор и тайги, всех вас оттуда воевать выковырнули да выкурили. Будь моя воля, я бы всех вас вместе с Богом вашим живыми в землю закопал. Не доверяю я ни вам, ни вашему Богу. Отожрались там на своих заимках. Ишь бороды поотращивали. Сейчас я вам их быстренько укорочу. Подскочил к шеренге солдат, что из селения Старая Барда, на фланге шеренги за старшего Степан Куранов стоял, он же и глава общины староверов, и зацепился взглядом за него разъяренный начальник:. Да прямо рукой в кожаной перчатке хвать за авторитет мужчины старой веры. А бородища у Степки что надо, густая да черная, но ухоженная, что всей личности придает солидность, вызывает уважение. Да вот нарвался чекист на человека не робкого десятка. Земляк наш на голову выше сотрудника суровых органов, хоть тот и на высоких каблуках. Да и возраст Куранова 33 года, для уроженца Алтая что ни на есть зрелый. А главное, хватка этого деревенского мужика особая, он ведь срочную служил на границе с Японией, где и освоил рукопашный бой какого-то особого направления. Так мы даже и не заметили, как Степан молниеносно перехватил кисть вояки карательных частей, да так сильно, что обидчик возопил от боли, разжал свою клешню и, назад отпрянув, запнулся. Упал и при этом угодил местом мягким на кучу из мотков колючей проволоки. Видно, укололся, дернулся, да неудачно — галифе порвались на самом срамном месте. Торопясь вскочить, майор своими блестящими тонкими перчатками оперся на острые шипы, да так, что кровь брызнула. Произошло все это настолько быстро, что нам, свидетелям этого позорища, показалось, что сотрудник госбезопасности всего-то лишь руку протянул к лицу воина, которую, словно разрядом тока, откинуло от бороды, и отбросило все тело законника на груду колючего металла. Картина, скажу вам, ребята, не из приятных, и последствия были страшные для всех нас. Только видим, как земляк наш перекрестился, судя по губам, молитву какую-то прочтя, а с места так и не сдвинулся. Стоит как ни в чем не бывало по стойке смирно. От такой неожиданности майор НКВД растерялся, как-то утратил весь запал злости, ненависти, вроде даже ростом ниже стал, вмиг изменил тон разговора и уже спокойным голосом приказал комбату, чтобы тот через три часа построил весь батальон. А ежели хоть одного бойца не досчитается, то капитана Волкова разжалует до рядового, а остальных всех нас — под трибунал. Видно, этот случай раскрутил маховик дальнейших действий. Через полчаса нашли для нас старые шинели не по размеру, ботинки без портянок и упаковки медицинских бинтов. Снега по горло, а мороз к вечеру нас в сосульки превратит. А домашнюю одежду забрали. Ту, что выдали — насквозь продувалась. Что делать? Опять же кто-то из старообрядцев вспомнил, что за год до войны приезжал к брату, который устроился в охрану монастырских складов, и что одежды там монашеской со времен царя Петра хранится множество. Не замерзать же нам! Тем более неизвестно, сколько еще здесь пробудем. Недолго совещались староверы, отправили на разведку пару человек, и точно, нашли нашего земляка. От него и узнали, что склады уже с неделю как не охраняются, а вот черной шерстяной одежи с подкладом на зимнюю пору, что для монахов пошита, не то что на батальон, а на дивизию хватит. Среди этих одеяний оказался такой фасон, что шился по образцу старой веры. Рукава узкие, а не расклешенные, как у нынешних представителей православной церкви, так что через час все мы оделись в эти черные одежды и уже не боялись никакого холода. Бедный наш командир понимал, что злопамятный чекист наверняка найдет причину отомстить, так оно и произошло. Поступил приказ самой ставки Верховного, суть такова, что в нескольких километрах от Истры передовые немецкие части уничтожили полк московских ополченцев и остатки стрелковой дивизии. В общем, фронт оголился почти на пять—шесть километров. Двинули бы фашисты и дальше, да вот глубокий снег для пехоты и техники стал временной преградой. Снега в начале ноября года в месте прорыва было под три с лишним метра. Еще несколько часов — и немецкое командование наверняка найдет нужную технику и, используя полное отсутствие наших войск, двинет всю армаду на Москву. Вот тут-то обиженный офицер Подольского НКВД доложил наверх, что из Сибири прибыл не просто батальон, а батальон десантников, готовый к бою, имея в виду подразделение капитана Волкова, и что перебросить эту часть ничего не стоит на аэропланах, которых в достатке на Подольском аэродроме. Штабисты быстро все это оформили нужным приказом: используя авиатехнику, нашу часть немедленно загрузить в самолеты и десантировать в снег, чтобы закрыть прорыв фронта. Уже после объявления приказа комбат пояснил, что прыгать-то нам предстоит без парашютов вдоль противотанковых рвов над склоном, где снега наметено в несколько метров, что и смягчит падение. Самолеты над этим местом снизятся до 30—40 метров, а потому приземление будет скользящим. Ну а парашюты, оказывается, ушлые интенданты, считая, что поражение наших войск неминуемо, сбагрили спекулянтам. Как-никак самый что ни на есть чистый шелк, любая баба на белье иль платье с руками оторвет. Одно нам утешение после такого дикого приказа — оружием и боеприпасами нас тут же обеспечили сверх нормы. Для поднятия настроения выкатили несколько бочек спирта, которые также обещали сбросить в точку нашего десантирования. Те мужички, которые были к спиртному неравнодушны, быстро сообразили, и, невзирая на замечания политрука, чтобы не утерять столь ценный груз в глубоком снегу, сняли несколько кумачовых транспарантов с большевистскими призывами и обмотали эти емкости так, что шлейф в несколько метров от места падения столь необычного груза будет ярким пятном на белом снегу. Каждому выдали аж по семь банок настоящей тушенки, изготовленной, оказывается, в родном городе Бийске, а в придачу — по две банки сгущенки. Такого ведь еще ни в одной армии не было, и ни в каком уставе не прописано, чтобы здравомыслящий солдат прыгал в логово врага с самолета, но без парашюта. Здесь дядька Тимофей замолчал, было заметно, что решает он, сказать аль нет что-то очень важное. Помолчал с пару минут, потом, махнув рукой — а, была не была! Гляжу, братцы, а остальные-то тоже побелели, да не от холода, а от того же колючего страха, пронзившего от макушки до пяток. Вот оно как получается, вначале порыв, желание скорее убраться с этого места, а затем чутье, чисто звериное, неизбежности жуткой опасности. И знаете, такое странное, тревожное затишье наступило. Замер батальон. Мысль у каждого так и бьет: либо смерть на миру да на свету, либо, ежели откажешься, то примешь смертушку в сыром да темном застенке, пуля в затылок и всё. Было очень заметно это всеобщее волнение, испуг перед совершением такого поступка, того и гляди проломит силу приказа и побежит один, затем другой, третий. Спасло то, что неожиданно из обреченных рядов спокойной твердой походкой вышел Степан Куранов, повернулся к молчаливому, отягощенному страхом строю и четким голосом обратился к своим землякам:. Крест, против которого любая дьявольская вражья сила теряет свою мощь, крепость. Наши первые прославленные апостолы свершили великое движение вперед и вверх к вере в Создателя Мира, и примером своим повели за собой вначале малую, а затем большую лавину людскую к Богу. Так неужели мы, освященные через Крещение этим великим апостольским подвигом, не свершим малый, земной, за дарованную нам Исусом Христом Вечную жизнь? Нельзя завоевать страну, над которой никогда не исчезает светило Божье. Сегодня на закате солнца многие из нас уже полягут на поле брани, но сияние небес в то же время утренней зарей окрасит наши родные сибирские просторы, и лучи восхода принесут весть, что мы, сыны этой малой родины, достойно почили за землю Русскую. Прикомандированный к нашей части политработник, который потом так и остался на аэродроме, вдруг ни с того ни с сего громко нам прокричал:. В предстоящей сече врагов более, чем нас, но не один в поле воин, коль он по-русски скроен, а это уже рать. Далее Степан Куранов попросил разрешение свершить молебен перед схваткой с врагом. Подошло вначале человек тридцать—сорок. Остальные, потоптавшись три-четыре минуты, полностью примкнули к этой небольшой группе уже творивших молитву. И тоже встал в один ряд с этими православными. Обращение нашего земляка и общая молитва придали спокойствия и храбрости, и мы дружно погрузились в самолеты. А природа этот день для себя, видно, выходным выбрала. Солнце раскалилось где-то там, в небесной высоте, до ослепительной яркости. Безоблачное небо чистейшей голубизны, белейшие снежные сверкающие кристаллики на земле, необычайная тишина. Немцы в своих окопах пригрелись у малых печек. Наступление готовилось через сутки, тем более фашистское командование уже знало, что в полосе наступления русские находились на удалении тридцати—сорока километров и не обладали никакой наступательной силой. А главное, что успокаивало немецких головорезов, — это необычно глубокий для этих мест снег. Только где-то в этой небесной выси вдруг появилась стая ворон: ищут место, где должна пролиться кровь, предчувствуя, прилетели к месту предстоящего боя. И вот началось: вначале легкое жужжание, затем неясный далекий гул. Яркие лучи солнца мешали немцам увидеть причину непонятных звуков. Гудение уже стало вызывать беспокойство и еще неизведанный страх у тех, кто находился в немецких блиндажах под толстым, снежным одеялом. Все гансы, курты и иоганны, выскочив из теплых укрытий, задрали головы, пытаясь уяснить причину враждебного гула, и, оглушенные свистом и гулом низко летящих краснозвездных машин, от испуга вжались в свои окопы. А из чрева этих серебристых самолетов вдруг на головы фрицев пачками выпадает нечто живое, похожее на огромных черных птиц. И кричат те существа диким голосом страшное русское ура! Черные небесные ангелы! Часть фрицев, твердя это на своем языке как заклинание, упали ниц, некоторые стали молиться. А черные птицы падали и падали, кто на передовую, кто в окопы, кто дальше, и вдруг с привязанным кроваво-красным полотнищем падает бочка со спиртным, со страшным гулом падает рядом другая, третья и т. Черные ангелы, словно пловцы, ныряют в белую пелену рыхлого, мягкого белоснежного покрова. На секунду, словно касаясь дна, они вдруг выныривают, и оказывается, что это люди — русские солдаты, обезумевшие от такого жуткого падения, но продолжающие кричать свое ура, держа в одной руке саперную лопатку, а в другой винтовку, бросаются на онемевшего от ужаса фашиста. После рукопашной с немчурой все-таки нашлись любители остограммиться. Таких оказалось пять-шесть бойцов. Узрев по красному полотнищу место падения емкостей с горячительным не где-то рядом, а в глубине вражеских позиций, забыв про все опасности, надеясь на русское авось, ринулись спасать сие добро. Встретившиеся на их пути немцы, не понимая причины порыва этой кучки черных людей, уже и так напуганные необычным нашествием и ожидая еще большей опасности, разбежались без боя. Бой, если таковым можно назвать ту сумятицу и неразбериху, как у русских, так и у немцев, превратился в погоню одного черного ангела за тремя-четырьмя зелеными фрицами, которые от испуга прятались в своих теплых блиндажах, а черные люди просто бросали одну-две гранаты в печную трубу. Тот бой был скоротечен — за тридцать—сорок минут немецкие позиции были заняты русскими. Итог боя: из четырехсот пятнадцати бойцов, что десантировались, девяносто человек погибли, умерли от падения наземь, от ранений, другие, попав в снежную пелену пространства, так и не смогли выбраться. Но молодец наш командир, сумел-таки из оставшихся солдат вновь создать военное подразделение. Вместо того чтобы вместе с вами погулеванить, косточки начальству помыть, я бороду отпустил и материться перестал, курить бросил и вообще проторил дорожку к общине староверов. Видно, уже подзабыли: как войну-то объявили — вы ведь все нательные кресты надели, про Бога вспомнили. Помню, что в церквах крестиков не оказалось на такую великую потребу, так мне мать свой отдала. Как до дрожи, до слез проняло, когда Сталин, словно батюшка в церкви с амвона, обратился, братьями да сестрами нас назвал. Не забыл я, мужики, и поступок проповедника истинной веры нашего земляка Степана Куранова, как он за собой повел нас, было растерявшихся. Я понял, что вера принесла мне спасение. Когда я получил тяжкое ранение, то командир наш успел-таки меня и других, исходящих кровью бойцов, пристроить к отходящей в тыл части. А в лазарете, чуток оклемавшись, я и узрел того майора-энкавэдэшника, что нас, сибиряков, на лютую смерть бросил. Может, в чем-то и была его правда, на лжи да ненависти замешанная, потому как надо было кем-то заткнуть тот участок от неприятельского прорыва. Да скажи этот законник нам по-человечески, по-доброму, не пугая трибуналом, не угрожая выдрать бороды у верующих людей и не проклиная Господа, неужто мы усомнились бы в надобности требуемой жертвы? Нет, конечно. От санитарок узнал, что майор из-за незначительной царапины, полученной от колючей проволоки, на которую хряпнулся, получил заражение крови. Руки-то ему и оттяпали по самые локти. Кара небесная настигает богохульника. И неспроста от ржавой проволоки он получил рану, эта колючка как шипы венца тернового на голове Исуса Христа. Я бы, земляки, тогда, может, и не узнал бы в искаженном ужасом лице и кровоточащих сквозь бинты обрубках после операции того офицера-щеголя, да вот глаза. Глаза его вперились в меня, культями к себе манит, шепчет, а голоса не слышно. Понял я, мужики, кто передо мной. И, знаете, пропало у меня зло на этого несчастного, губы его что-то жалобное шепчут, слезы из глаз щеки омывают, взгляд умоляющий, будто бы я его последняя надежда во всем мире. Я и сам-то еле живой, начал только ходить на костыльках, а все-таки пересилил свою немощь, наклонился. Слышу сквозь рыдание, что он просит найти священника, дабы исповедоваться. Вот те на, думаю, Савл новоявленный, гонитель нашего Господа из легиона железного Феликса, и вдруг обрел веру в Бога! Я это мигом сделал, глядь, на груди грешника крестик нательный. Это как уразуметь, осмыслить? Побег я на улицу, и надо же, навстречу батюшка с наперсным крестом поверх одеяния священнослужителя. Сколько я смертей перевидел, но как отошел в мир иной этот человек, истинно покаявшийся в своих злодеяниях… Нет, ребята, не забуду, по гроб свой буду помнить. Лицо погубителя моих однополчан после упокоения словно просветлело, обрело благодатный и спокойный вид. Так что, други мои, с тех пор я по-настоящему уверовал в силу и справедливость суда Божьего. Тимофей с неким сожалением поведал, что оставшиеся бойцы, словно триста спартанцев, и далее были готовы выполнять новый боевой приказ, но такового не получили. Командование, узнав об успешном завершении операции по устранению прорыва гитлеровских войск, вообще забыло о нашем подразделении, оно было занято выдвижением основных войск на другие участки фронта. Вот на этой грустной ноте и оборвалось повествование нашего земляка о единственном за всю историю войн массовом воздушном десантировании на позиции противника без использования парашютов. Всем нам хотелось узнать о дальнейшей судьбе участников того боя, но дядька Тимофей, разомлевший от весенней теплоты, уснул здесь же в тени и прохладе. Кто-то из однополчан принес тулупчик, и мужики уложили земляка на меховую подстилку. Я же, уже окончив военное училище, проходя службу в подразделении разведки, согласно плану боевой подготовки многократно десантировался на разные участки местности, так сказать, готовился к возможным боевым действиям. И каждый раз во время таких тренировок в моем сознании всплывал образ Тимофея Молодых. Пытался я найти хоть какие-то данные о том необычном боестолкновении, но, увы, мои поиски не достигли желаемого. Только через полсотни лет я впервые случайно прочитал заметку писателя Владимира Дегтярева о волнующем меня событии. Стал тогда копаться дальше. Первое, что я выяснил, еще в г. А в м в городе Истре монахи наравне с солдатами отчаянно сопротивлялись немецко-фашистским головорезам. Даже немецкие капелланы-священники взывали к милосердию, ибо это кощунство. Нет, зло тогда восторжествовало, и что же? К вечеру десант перешел к круговой обороне, так как немецкие автоматчики зашли к ним в тыл, тут комбат Волков созвал последний военный совет. Ходячих бойцов осталось семьдесят человек, комбат принял решение атаковать. Перед этим он написал боевое донесение и отправил в тыл самого проворного бойца — Маркова. Ночью семьдесят сибиряков, скинув одежду, в одних гимнастерках пошли в последнюю атаку. Ошеломление немцев от внезапной ночной атаки упавших буквально с неба бойцов привело к тому, что фашистов отбросили и за третью линию обороны. Однако к утру сибиряки наткнулись на более крупные части немцев, которые в конце концов уничтожили последних защитников рубежа. Марков сразу попал под подозрение о дезертирстве. Повертев в руках донесение и назвав десантирование в снег без парашютов враньем и наглой ложью, главный энкавэдэшник бумажку спалил, а дезертира отправил на расстрел. По дороге к месту казни на расстрельный конвой наткнулся командир второго батальона го полка й дивизии, который узнал Маркова и рассказал обо всем, что произошло, вышестоящему командиру. Остался ли кто из живых наших земляков-сибиряков — неизвестно. Расстрел Маркову заменили штрафбатом, войну он закончил одноногим инвалидом и до конца жизни преподавал в подмосковной школе военное дело, не помышляя о возвращении в Сибирь. Продолжая поиски, нашел я среди немецких документов то, что касалось наших сибирских дивизий, которые, по большому счету, предотвратили большую беду, ценой своей крови выиграли время для усиления обороны Москвы. Ныне память о сибирских дивизиях отображена на мемориальной стеле, что на сорок втором километре Волоколамского шоссе, где высечены имена девятнадцати Героев Советского Союза. А также одна из первых дивизий, я стрелковая полковника Белобородова, названа Гвардейской. Всего же за годы войны из Сибири было отправлено 82 дивизии, каждая третья сражалась в Подмосковье. Лучшая благодарность за нашу работу — это подписаться на наши каналы в социальных сетях и поделиться ими со своими друзьями! Сибиряки-фронтовики Притаежная алтайская деревня Еронда в годину после победы над Германией гуляла шумно и весело. От автора. Он обнаружил мин и неразорвавшихся снарядов большой мощности, некоторые из которых до полутонны весом. Он работал в Праге, Вене, Румынии. Джульбарс обнаружил замаскированное взрывное устройство во Владимирском соборе в Киеве. Не заметь этого собака, не любовались бы мы сегодня старинным зодчеством. Понравился материал? Комментариев пока нет Отменить ответ. Восстановление пароля. Авторизация Регистрация. Продолжая пользоваться сайтом, Вы даете свое согласие на их обработку. Хорошо Политика конфедициальности.

Стоит москва

Метамфетамин Иркутск

Стоит москва

Таганский купить Кокс

Стоит москва

Ровинь закладки Лирика 300