Стихийное бедствие

Блок «Вода»

Корабль был мёртв.

Он больше не держал курс, не вспарывал волн, не пел под ветром. Его тело, сгнившее до самой сердцевины, покоилось на водной глади, как старый зверь, задремавший среди зыбких глубин. Команда исчезла — унесённая штормами, слита с шёпотом бездны. А капитан… капитан просто отдал свою душу морю. Без сделки. Без молитвы. Будто прошептал: «Забери. Я устал быть».

Остался только он.

Тот, кого уже нельзя было звать человеком. Скелет — но в полостях костей всё ещё жила душа. Ни светлая, ни тёмная. Просто — оставшаяся. Заблудшая искра, не пожелавшая гаснуть.

Имя своё он забыл. Не знал, сколько веков слилось в бесконечную тишину. Он мерил время скрипами досок под ногами, всплесками волн о пустой борт, шелестом ветра в разорванных парусах. Бродил по палубе без цели — как призрак сна, забытого даже сновидцем. Иногда заходил в каюту, где когда-то жила жена капитана. Единственное место, что почти не тронула вечность. Пыльное зеркало, вросшие в стены бархатные шторы, застывшая в воздухе тоска. Он не знал, зачем приходил. Просто приходил. Как возвращаются к воспоминанию, в котором больше чувств, чем смысла.

В ту ночь в каюте появился свет.

Сначала — едва уловимый, как отражение луны в дрожащей воде. Он подошёл ближе. Дверь, иссечённая временем, была приоткрыта. И сквозь щель он увидел её.

Русалку.

Она сидела у трюмо, расчёсывая влажные волосы. Её плечи отливали холодным серебром, губы шептали беззвучную песню, а хвост тяжело лежал на полу, будто оторванный от мира, которому принадлежал. Мгновение — и она вздрогнула. И он — если можно так сказать о бесплотной душе — тоже.

— Ты… кто ты? — её голос звучал, как прибой, пойманный в раковину.

Он остался в тени.

— Я… остаток. Отголосок. Призрак любви к морю. Ты первая, кто увидел меня за… целую вечность.

Она медленно обернулась. Не испугалась. Только смотрела — пристально, с непередаваемой, почти нежной печалью. Не было отвращения. Только узнавание.

— Ты один?

Он кивнул.

— А ты?

— Всегда, — прошептала она.

Они молчали. И молчание это было живее любой беседы.

Он повёл её по кораблю. Она скользила рядом, её хвост шуршал по доскам, как шёлк по камню. Где-то смеялась — особенно у обломанной лестницы, где он, по его словам, "умудрился умереть дважды".

Она слушала. Много. И внимательно. И, наверное, впервые за всё это забытое время он говорил не потому, что хотел рассказать, а потому что хотел, чтобы она слушала.

— У тебя голос… — вдруг сказала она. — В нём будто нет времени.

Он ничего не ответил. Только смотрел. И чувствовал — в груди, где не билось ни сердце, ни боль, зарождается тепло. Едва ощутимое сначала. Но с каждой её улыбкой, с каждым взглядом — всё сильнее.

Когда она ушла — растворилась в воде под звёздами — он остался на палубе. Долго смотрел в небо. И вдруг почувствовал: боль. Живую. Острую. Как укол иглы в давно уснувшее тело.

Блок «Земля» 

Корабль, словно подчиняясь чьей-то неведомой воле, безмолвно прибился к берегу одного из забытых островов. В этой тишине было нечто странное — она не звенела пустотой, а наоборот, была наполнена тонким пением неведомых птиц и едва различимым шорохом листвы, в которой слышался шёпот веков. Казалось, сам остров знал: его время пришло.

И на песчаной кромке стояли они: он — скелет, лишённый плоти, но не души; она — всё ещё русалка, дитя морских глубин.

Влажный шелест волн лениво облизывал её хвост, и с каждой новой отливной волной в нём происходили изменения. Сначала — едва ощутимый зуд, будто сама природа хотела стряхнуть с неё прежнюю кожу. Он заметил, как её хвост сжался, затрепетал, словно в нерешительности, и стал преобразовываться — обретая новые формы.

Появились ступни — тонкие, мягкие, уязвимые. Человеческие.

Когда они ступили на песок, он всё ещё не мог поверить увиденному. Она шла, будто всегда принадлежала этой земле, её походка была полна естественной грации, почти танцевальной — и изумрудные чешуйки медленно растворялись в воздухе, уступая место гладкой, тёплой коже, сияющей в лучах заката.

Скелет, ошеломлённо:

— Ты… можешь ходить?

Русалка (улыбаясь с лёгкой, едва уловимой иронией):

— Только там, где земля решает принять меня. Этот остров… будто знал, что я приду.

Они долго стояли на границе воды и земли, где лёгкий солёный бриз касался их, как чья-то неведомая, почти нежная ладонь. Океан и остров — оба молчаливые, оба понимающие, оба не требовавшие слов. Она стряхнула песчинки из волос, взглянула на него — когда он подошёл ближе.

Он всё ещё не мог до конца осознать происходящее. Его тело по-прежнему оставалось скелетом — холодный каркас, лишённый жизни. И всё же… в нём что-то менялось. Неуловимое. Тонкое. Незаметное глазу.

Они остались на острове. Жили вместе — не в изоляции, но в уединении, которое не давило, а наоборот, обволакивало теплом. Она собирала плоды с деревьев: их аромат был насыщенным, терпким и сладким одновременно, будто сама земля делилась с ней воспоминаниями. Он строил укрытие из пальмовых листьев и древесной коры — тень, прохлада, маленькое убежище от палящего солнца.

Они говорили. Часто. Долго.

О прошлом. О жизни. О том, что каждый из них однажды потерял.

Скелет:

— Я был навигатором. Мечтал о картах. Искал пути, которых ещё не существовало. У нас была команда… сумасшедшие, но родные.

Русалка:

— Ты действительно был там. Среди них. Но остался.

Скелет:

— Я не смог уйти. Потому что море все, что у меня было… до сих пор, а сейчас…

Он умолк. И вдохнул воздух — так, словно делал это впервые за долгие годы. Посмотрел на неё. Она больше не была просто русалкой. Она была женщиной. И одновременно — чем-то большим. Тем, что он не мог до конца объяснить, но чувствовал всем своим оставшимся существом.

Русалка:

— Ты много потерял. Но у тебя ещё есть душа. А это больше, чем у большинства живых.

Он хотел что-то ответить. Но не смог. Он не чувствовал её прикосновений. Его кости оставались холодными. Но где-то глубоко внутри, в том месте, где не было ни кожи, ни крови, ни сердца, — что-то тянуло его к ней. Что-то живое.

Однажды вечером он сидел на берегу, глядя в небо. Она подошла и села рядом. Его руки казались ему пустыми сосудами, тяжёлыми и неподатливыми. Но она взяла его за запястье — и прикосновение её не было холодным. Оно было… настоящим.

— Почему ты всегда рядом со мной? — спросил он, не отводя взгляда.

— Потому что ты не один, — ответила она. — Ты — часть меня.

Это было её признание, её уверенность, которую она не скрывала. И хотя он не мог понять до конца, что это значит, он почувствовал, как что-то в его груди начинает биться. Но ещё не сердце. Это было нечто большее. Это был пульс жизни.

И в ночи, когда тени тянулись длинными, почти прозрачными фигурами, а звёзды, казалось, висели совсем близко, они лежали рядом. Он — всё ещё скелет, она — человек. Их разделяла пропасть, казалось бы, непереходимая. Но она всё равно была рядом. Это было естественно. Словно так было всегда.

Он не знал, сколько ещё пройдёт времени.

Но знал точно: каждый момент с ней — был смыслом.

Так и шли дни. Он оставался скелетом, а она — женщиной. Но он начал меняться. Незаметно. По крупицам. Он чувствовал, как что-то новое, нежное и живое, обрастает на его костях. Он ещё не был человеком. Но становился им.

Каждым взглядом. Каждым её словом. Каждым её прикосновением.

В тот вечер, когда тени удлинились, а её волосы под луной приобрели оттенок серебра, он внезапно почувствовал, как в его груди сжалось нечто — не кость, не мышца…

Сердце.

— Ты это чувствуешь? — спросила она, не отводя взгляда.

— Я… чувствую, — прошептал он. И в его голосе была дрожь. Не от холода. От жизни.

Она прикоснулась к его щеке. Его кожа оставалась холодной. Но внутри, под костяной маской, что-то пробуждалось. Это было не сердце — но это был первый зов к человечности.

Она улыбнулась.

— Ты снова живёшь, — сказала она. И её голос был легче, чем сам воздух.

Блок «Огонь» 

На корабле, покидая воды, где началась их история, они больше не нуждались в словах. В тесной каюте воздух дрожал от невыраженного — взгляды, прикосновения, немые признания вплетались в ткань пространства, как дыхание между строк. Она, ее тело, изгибы и голос — все казалось заколдованным, в ее глазах он видел бесконечность, в них рождалось пламя, которое сжигало его. Кожа — влажная, будто только что рожденная из пены — покрывала кости, ещё вчера казавшиеся холодным напоминанием о смерти — его тело менялось. Он становился человеком, но с каждой секундой, с каждым ощущением — внутри него зияла пустота. Живая оболочка не наполнила душу. Одной любви было мало чтобы заполнить ее, но теперь он чувствовал насыщение.

Она — больше не просто русалка, не дитя морской стихии. Сердце её билось с новой силой, ритмом, которого она прежде не знала. Она больше не просто искала в нем человека, она искала того, кого могла бы любить. Но любовь — как огонь: согревает и опустошает, жестока и непредсказуема. И чем жарче она становилась, тем острее жгла.

С каждым днём их связь крепла, с каждой тенью на парусах страсть разгоралась. Он был неидеален. Но и она — тоже. Он чувствовал: эмоции, когда-то чуждые, теперь бушевали в нём, как шторм. Это была не просто любовь — это было пламя, обжигающее изнутри. И вместе с ним в сердце закрадывался страх. Страх потерять.

И вот, когда они прибыли на остров, поселение встречало их новым миром. Это был тихий, спрятанный уголок, где земля чувствовалась под ногами, а воздух был наполнен запахом растительности и соли. Местные жители встречали их с интересом, но и с осторожностью. Здесь не было тех привычных звуков и образов, что он знал на корабле. Здесь, на суше, всё было другим. И его тело уже не было тем, чем оно было прежде — это был уже не просто скелет, но и человек с человеческими слабостями.

Они поселились в скромной хижине, укрытой от мира пальмами. Они были вместе, разделяя все: горе, радость, любовь, и кажется, даже, сердца ради друг друга, как это делают в так хорошо знакомых нам романах. По вечерам они сидели у огня, молчали, как будто каждое слово могло всё разрушить. Он учился жить. Она — помнить, что значит быть частью земли. Это было начало. Страстное, живое. Но в самом пепле этого начала уже тлела искра разрушения.

С каждым днём всё труднее было сохранять гармонию. Их любовь трещала — не от холода, а от жары. В него вернулась жизнь, но вместе с этим и человеческие чувства: горечь, ревность, тревожное предчувствие потери.

В один из вечеров, когда солнце сгорело в багровом закате, он вернулся в хижину и увидел её — она говорила с местным. Молодой, живой, смеющийся. Он видел их издали, он видел её улыбку и искренний интерес в её глазах, и что-то внутри него дернулось.

— Кто это был?

Она не ответила сразу. Лишь опустила взгляд и тихо, едва слышно, произнесла:

— Он просто помогает.

Но это "просто" ударило сильнее любых слов. Он не знал, что именно в этом было опасного, но сердце его уже горело.

— Вы часто разговариваете?

Она не подняла головы.

— Я доверяю ему. Но это не значит, что ты должен беспокоиться.

Он молчал. Он уже не был скелетом, но и человеком до конца не стал — тело налилось теплом, а душа оставалась открытой раной. Он не умел сдерживать огонь, который в нём зажгла она. Он не умел быть уязвимым.

Их вечера становились тяжёлыми. Слова — редкими, взгляды — колючими. Всё, что связывало их, казалось, вот-вот оборвётся. Но между ними всё ещё была страсть — мучительная, как жара в полдень.

— Ты что-то скрываешь, — говорил он, чувствуя, как голос его дрогнул от боли, которую он не мог скрыть. — Я чувствую это. Почему ты не можешь быть со мной, как раньше?

Русалка молчала. Она смотрела в окно, будто не замечая его слов.

— Мы не можем вернуть того, что было раньше, — ответила она наконец. — Я не могу... я не могу быть с тобой так, как ты хочешь.

Он хотел ответить. Сказать, закричать, умолять. Он чувствовал, как его сердце снова разрывается, как внутри него всё превращается в огонь, который, казалось, не сможет утихнуть, он оставлял после себя лишь пепел.

Блок «Воздух»

Какая-то великая напасть, та, что рушит всё, что когда-то казалось незыблемым, набросилась на них. В сердце разгоралась буря, так жарко, как огонь, кипели страсти. То, что когда-то было любовью, становилось ненавистью. Восхищение сменялось разочарованием, а доверие медленно, но верно исчезало. Некогда счастливая пара, строившая мечты и верившая в светлое будущее, вдруг стала чуждой друг другу. В словах любви больше не было искренности, они были закопаны под слоем обжигающих необдуманных слов, которые они не могли вернуть. В памяти всё чаще мелькали воспоминания, но они уже не приносили утешения — они просто ускоренно проносились перед глазами, как мимолетные тени.

И вот, спустя какое-то время, они начали забывать друг друга. Раны были все ещё живы, боль оставалась, но она уже не была такой болезненной. Теперь она стала частью их нового мира. Всё, что когда-то связывало их, казалось почти ненастоящим. Огонь, который горел в их жизнях, давно погас. Слова, которые они когда-то произносили с такой страстью, не могли вернуть того, что было.

Она уже не смотрела на него так, как раньше. Он тоже перестал быть тем, кто мог понимать её без слов. Они словно двигались в разные стороны, не оглядываясь назад, не пытаясь вернуть былое. Их миры разошлись, и в этом расхождении не было трагедии — это было естественным исходом того, что они не смогли остановиться вовремя.

Сначала, конечно, было тяжело. Гордость брала своё. Боль была, как и раньше, но со временем она затихала. И вот они двигались, каждый в своём направлении, как порывистый ветер, не желающий оставаться в одном месте. Он стремился к своей цели, она к своей. Но теперь они не пересекались. И так, как ветры не могут вернуться на одно и то же место, так и их жизни разошлись.

Её голос в его ушах звучал уже как отголосок далёкого прошлого. Он знал её смех, её дыхание, знал, как её взгляд искрился, когда она была счастлива. Но теперь всё это казалось таким далеким. Она тоже, возможно, всё ещё помнила его. Может, в её мыслях иногда возникала его тень. Но теперь это была не та любовь. Это была любовь, что пережила свою смерть, но не оставила за собой даже пепел.

Они оба поняли — каждый из них теперь был частью другой реальности, двух разных миров. Она осталась там, где её жизнь была связана с тем, что олицетворяло её прошлое. А он, по-прежнему, искал что-то, что не мог найти. И хотя они оба знали, что эта любовь была не навсегда, она разрушена из-за неспособности вовремя остановиться и договориться, всё равно было что-то в этом, что заставляло бы думать, возможно, они ещё встретятся.

Судьба, как будто специально, разрушила их, чтобы заставить искать новые пути. И теперь их жизни двигались, как ветер, не встречаясь, но зная о существовании друг друга. Где-то внутри них что-то тлело, оно не могло исчезнуть, но уже не было тем, чем когда-то являлось. Они были чужими друг для друга, но всё-таки каким-то образом связаны этой невидимой нитью. Это не был конец. Это, даже, не было новым этапом. Это всего навсего жизнь. И хотя любовь была разрушена, была ли она окончательно утеряна? Возможно, в их сердцах она ещё жила. Возможно, они всё ещё помнили, что когда-то было.

Судьба не даёт нам ответов на все вопросы. Иногда она лишь даёт время, чтобы мы поняли, что всё, что мы имели, ушло, но это не конец, это просто часть пути. И кто знает, может быть когда-нибудь они снова встретятся, но только после того, как пройдут через воду, землю, огонь и воздух. Каждый из них был частью того великого движения, которое никто не мог остановить.

Иван Пашков специально для коллекции dzeronbf «Стихийное бедствие»

Посвящается той, что любила до конца, потеряв себя и не сумев простить.