Старый и Космонавт

https://mrakopedia.net/wiki/Старый_и_Космонавт

С 8 класса Ванюха серьёзно занимался пожарно-прикладным спортом, достиг на этом поприще кое-каких успехов, а потому, когда пришло время отдавать священный долг Родине, был сильно разочарован, что призывают его в войска связи, а не в МЧС. Он даже ходил со своей бедой к военкому. Немолодой, усталый подполковник, отнёсся к Ванюхе благожелательно: внимательно выслушал сбивчивую взволнованную речь, затребовал дело; полистал, усмехнулся и сказал:

— Не печалься, боец. Служить будешь в ВПК (военно-пожарная команда). Не смущайся, что связь — связисты разные бывают. А служба тебе интересная досталась…

Заинтриговал, чёрт!

На призывном Ванюха обнаружил в своей команде несколько парней, с которыми был знаком по ППС — и окончательно успокоился: не обманул его военком. Куда собираются отправлять — никто не говорил, и парни терялись в догадках. Потом за ними приехал подполковник с петлицами медицинской службы. Он был суров, немногословен; лично подолгу беседовал с каждым наедине; после этих бесед двоих из команды исключили. И лишь когда их привезли к поезду, подполковник сказал, где выпало им служить.

В Москве, на Ярославском вокзале, их встретил молодой, жизнерадостный лейтёха:

— Здорово, пацаны! Меня зовут Олег, а фамилия моя — Олежка, и если кто-то хоть слово скажет по поводу чувства юмора моих родителей — вырву гланды без наркоза. Потому что я ваш командир взвода, и обращаться ко мне следует «товарищ лейтенант». Всосали?

Пацаны, слегка охреневшие от Москвы и суеты Комсомольской площади, дружно заорали: «Всосали, тащ лейтенант!»

Часть была какая-то странная. Чем она занималась — было совершенно непонятно; но к связи, похоже, никакого отношения не имела — над входом в расположение взвода ВПК висел огромный транспарант с двумя эмблемами на чёрном фоне, но эмблемы были явно не связистов. На все вопросы ответ был один — придёт время, узнаете.

Часть явно знавала лучшие времена; а теперь — то ли была сильно сокращена, то ли вообще заново создавалась после расформирования — во всём ощущался какой-то лёгкий налёт неустроенности и бардака.

«Карантина» как такого не было — в две недели ухитрились уложить КМБ, без особой помпы приняли присягу и потекли суровые армейские будни. Жесткий режим, какая-никакая дисциплина и физические нагрузки Ванюху не пугали — серьёзно занимаясь ППС, он ко всему этому привык. Кормили хорошо. Дедовщины во взводе не было практически совсем, в роте — чуть похуже; но жаловаться, в общем, было грех.

С командиром им тоже повезло. Лейтенант Олежка был парнем довольно жёстким, но «своим в доску», и воспринимался скорее как старший брат и товарищ, чем как командир. Впрочем, гонял он их не по-детски, несмотря на то, что парни почти все были подготовленные, и в нормативы вполне укладывались.

Вскоре Ванька получил погоняло — Космонавт. Случилось это так: любимую бабуську Зинаиду Захаровну вдруг занесло в столицу по каким-то научным делам, и она не упустила возможность навестить внука. Ванюха в этот момент в старой «пожарке» проверял ТОК-200 — костюм, сильно похожий на космический скафандр. КПП был буквально в двух шагах, и он не удержался: желая произвести впечатление на бабуську, вышел к ней прямо в костюме. Впечатление он, несомненно, произвёл: боевая старушка, схватилась за сердце и закричала:

— Боженьки, Ванюша! Чем эти изверги заставляют тебя здесь заниматься?!

— Как — чем? — недолго думая отвечал раздолбай, — Не видишь: в космонавты готовят. На Марс лететь!

Бабуська подняла крик, её насилу успокоили. Ванюха получил «втык» от начальства, но шутка имела успех, и с тех пор иначе, как Космонавт его не называли.

А потом на них пришли «допуски», и они узнали, чем на самом деле занимается эта войсковая часть.

Объект Ванюху потряс. Он был большой и старый; он имел много имён; он таил множество тайн в полумраке бесчисленных ходков и направлений; он поражал роскошью кафеля на «парадных» линиях; от некоторых надписей на латунных табличках просто захватывало дух.

Ванюха имел доступ почти всюду; он старательно и почтительно знакомился с Объектом, поражаясь его величию и былой мощи. Он как-то сразу стал воспринимать Объект как огромное, живое, и разумное существо — как если бы это был какой-нибудь неведомый и могучий, но израненный зверь, нуждавшийся в его, Ванюхи, заботе и участии. Пацан чувствовал, как недоверчивый зверюга принюхивается к нему, привыкает, ходит вокруг кругами, присматривается; подпускает всё ближе и — наконец! — уютно укладывается у ног, урча, словно огромная кошка.

Ванюха порой сам пугался этого странного чувства; иногда он почти с ужасом ловил себя на том, что на полном серьёзе говорил с Объектом; рассказывал ему то, что не доверил бы даже лучшему другу. Объект, конечно, ничего не отвечал — но слушал очень внимательно. Так они и подружились — Ванюха и Объект. Восемнадцатилетний раздолбай и огромный таинственный подземный монстр с длинной и славной историей…

Ванюха любил бывать на Объекте — здесь ему всегда было спокойно и хорошо. А Объекту нравилось, когда рядом был Ванюха: в его смену ни разу не случалось серьёзных происшествий или аварий, а во время обходов Объект доверчиво жаловался парню на свои болячки: почему-то, никто кроме Ванюхи не замечал, что в S-ходке искрит проводка, а в длинном перегоне сопливит тюбинг. Впрочем, может просто никому, кроме Ванюхи, не было до этого дела...

К тому времени Объект был уже «на пенсии» — основные подразделения покинули его, перебравшись в новые, более удобные и безопасные сооружения; разве что на узле связи ещё теплилась жизнь — но и то лишь потому, что заменить установленное там оборудование и каналы связи было не так просто. Остатки инженерно-технической роты лишь не давали умереть этому древнему исполину. У Объекта было много имён, но Ванюха, обращаясь к своему диковинному другу, просто называл его «Старый»: — Привет, Старый, как дела? — Пока, Старый, доброй ночи! — Объект не возражал.

Вообще, на Объекте было много чего интересного; но Ванюхе, почему-то, больше всего нравился Центральный ствол и его эскалатор. Да — в этом бункере был эскалатор! Длиннющий, не меньше, чем на ближайших станциях метро. Ванюха просто оторопел, когда впервые увидел этого таинственно поблескивающего тёмными панелями монстра. Увы, эскалатор давно не работал, а Центральный ствол, который он обслуживал когда-то, наверху был наглухо закрыт. Немногие нынешние обитатели Объекта вполне обходились двумя лифтами. Однако, осматривать и наклонный ход, и машзал, и сам ствол полагалось по регламенту. Там оставались узлы и механизмы, которые нужно было обслуживать, а потому Центральный был вполне себе обитаем.

Более того, машзал эскалаторов в Центральном у солдатни считался очень престижным местом — начальство туда практически не заглядывало, а потому, в машзале и прилегающих к нему окрестностях, в рабочее время собирались «деды» и приближённые к ним лица и занимались дедовскими своими делами. Командиры подразделений, конечно, об этом «шалмане» прекрасно знали, но закрывали глаза, поскольку между срочниками и офицерами отделов всегда существовали некие негласные договорённости; и это работало гораздо лучше, чем уставная дисциплина.

Ванюха очень любил бывать в машзале. Вечером, на смене — после того, как вся эта дедовская шобла отчалит в расположение. Ему было совсем не влом в тяжёлом пожарном снаряжении взбираться по глухо громыхающим тёмным ступеням, и на него охотно свалили эту обременительную обязанность — обход Центрального.

Когда-то, во времена былой славы, на верхней площадке эскалатора был заботливо устроен цветник, превратившийся теперь просто в мусорницу. Ванюха, совершенно не понимая, зачем он это делает, выгреб из цветника весь сор; натаскал земли; тайком нарезал в штабе отводков. В цветоводстве он совсем ничего не понимал, и большая часть черенков почти сразу сгинула; но когда один из них дал новый листок, Ванюха был счастлив. Много ли солдату нужно для счастья? И Объекту это тоже очень понравилось.

Его особые отношения с Объектом не укрылись от внимания общественности — солдатня, она всё примечает, её не проведёшь… Над Ванюхой, по началу, посмеивались; но вскоре к странной этой «дружбе» с Объектом стали относиться даже с каким-то почтением — может быть, из уважения к Ванюхиной «упёртости», может быть, потому что невозможно было отрицать — Ванюха и вправду «чувствует» Объект, и он много раз обнаруживал источник проблем в самом зародыше, или там, где пасовали дипломированные инженеры отделов…

Наверное, всё это началось в том самый день, когда Ванюха, забравшийся, по обыкновению, в безлюдный машзал во время ночного обхода, вдруг обнаружил в учебном классе гитару. Гитара, как и сам Объект, была старая, потрёпанная, исписанная многочисленными автографами, и было не особо понятно — откуда она тут взялась. Играть Ванюха не умел. Когда-то пробовал было научиться, но терпения не хватило. Но он всё равно зачем-то снял куртку, взял инструмент, пристроился на древнем скрипучем стуле и…

— Ты-ды-ды-дын-дын! — пальцы как-то вдруг сами собой скользнули по струнам, и в пронзительной тишине заброшенного учебного класса прозвучала странноватая, но вполне складная и смутно знакомая музыкальная фраза. Ванюха удивился.

— Тын-дын-дын! — уверенно закончили фразу пальцы — словно бы безо всякого его участия. Ванюха испугался. Он отбросил гитару, она ударилась о стену и жалобно загудела.

Объект, кажется, обиделся. Как Ванюха это понял? А чёрт его знает… Разве что в ушах как-то странно зазвенело… Ему стало стыдно. Он взял гитару, аккуратно вытер гриф, словно извиняясь, примерился, и попробовал сыграть ту же незамысловатую фразу. Ничего не получилось. Ванюха прислушался — Объект явно чего-то от него ждал. Ванюха попробовал ещё раз — нет. Не выходит Каменный Цветок.

— Слушай, Старый! — громко сказал Ванюха Объекту, — Ну, не понимаю я, чего тебе от меня надо. Скажи — так, чтобы понятно было, а?

Он долго сидел, боясь пошевелиться, и старался не очень громко дышать — чтобы услышать, если Он вдруг ответит. Но Старый не ответил. Просто у Ванюхи начало сильнее звенеть в ушах и стало клонить в сон. Он покосился на часы, и решил, что вполне может вздремнуть минут тридцать. Он забрался на необъятный учебный стол, вытянулся во весь рост, и как-то неправдоподобно быстро задремал…

В этом странном состоянии — между сном и реальностью — он вдруг отчётливо услышал ту простую и смутно знакомую музыкальную фразу — словно бы кто-то рядышком осторожно наигрывал на гитаре: «ты-ды-ды-дын-дын… тын-дын-дын…» А потом был ещё голос — мужской, хрипловатый, но приятный. Он пел чего-то уж совсем знакомое, но по англицки... Смысла слов Ванюха не понимал и песню узнать не мог:

«So, so you think you can tell

Heaven from Hell,

blue skies from pain.

Can you tell a green field

from a cold steel rail?

A smile from a veil?

Do you think you can tell?»

Ванюха ещё подумал, что это здорово похоже на колыбельную. Ему было тепло и уютно, как в детстве, когда он засыпал, положив свою вихрастую голову матери на колени, а она гладила его непослушные льняные лохмы, напевая грудным голосом какие-то непонятные заунывные мотивы… Он и не заметил, как заснул.

Проснулся Ванюха ровно через полчаса от странного чувства — будто бы кто-то тряхнул его за плечи. Ванюха вскочил — неожиданно бодрый, живой и отдохнувший. Он приятно потянулся, хрустнув суставами, увидал гитару, ухватил её без малейшего колебания, и вдруг непостижимо естественным и простым движением ударил по струнам…

И тогда впервые Объект испугал Ванюху — ибо Ванюха играл; играл легко и свободно, без малейших усилий, словно бы учился много лет. Это было странное, кайфовое, но очень пугающее ощущение: с одной стороны — полный восторг: ух ты! вот я как могу! А с другой — леденящее душу понимание, что этого не может быть, и это — не он, Ванюха, так ловко струны перебирает…

Доводилось ли вам летать во сне? Тогда вы, должно быть, помните это удивительное ощущение лёгкости и восторга: блин, да как же это просто! И чего же я раньше так не делал? Вот и с гитарой этой было что-то похожее. «Может, я просто не проснулся ещё?» — подумал Ванюха. Наваждение… С одной стороны, хотелось разбить эту гитару к чёртовой матери; с другой — это доставляло совершенно невыразимое блаженство. Ванюха отчаянно ударил по струнам, набрал в грудь воздуху, и…

И тут хлопнула входная дверь. Ванюха отчётливо услышал, как кто-то спускается в машзал по гулкой металлической лестнице. Шаги глухие и мягкие — значит, кто-то из смен: они в тапках ходят, не в сапогах.

— Эй, кто это там? — недовольно крикнул Ванюха, но никто не отозвался. Он с сожалением отложил гитару и выглянул из класса — никого. Мерещится, что ли? Ванюха обошёл машзал — никого! Чёрт, наверное, почудилось спросонья. А гитара? Тоже почудилось?

Одна его подружка, упёртная по «осознанным сновидениям», однажды пыталась ему втолковать — как отличать сон от яви. Ванюха посмеялся. Но ему, почему-то запомнилось, как определить — спишь ты или нет. Он несколько раз посмотрел на часы — нет, стрелки показывали одно и то же время. Он потряс руками перед глазами, даже ущипнул себя за ухо — и вдруг разозлился: да какого чёрта? Не психопат же он какой-нибудь — сна от яви не отличить? Только вот с непонятно откуда взявшимся умением играть на гитаре — с этим как быть?

Он вернулся в класс и, сделав над собой некоторое усилие, взял гитару. Нет, это был не сон — Ванюха играл, свободно и уверенно. Играл мелодию, название которой даже не мог вспомнить... А что если, к примеру, «Мурку» забацать? Облом — «Мурка», почему-то, не игралась. Ванюхе стало страшно.

— Старый, это твои проделки? — крикнул он дрогнувшим голосом, оглядывая обшарпанные стены учебного класса. Объект, конечно, ничего не ответил. Зато Ванюха вдруг услышал, как наверху кто-то неторопливо начал спускаться по полотну эскалатора. По спине пробежала противная дрожь.

— Эй! Кто там? — заорал Ванюха, — А ну-ка, стой!

Он вихрем взлетел на верхнюю площадку. В длинном наклонном ходу горело едва ли пять-шесть фонарей, тёмное полотно терялось в полумраке, но Ванюха отчётливо разглядел где-то почти на середине наклонного хода тёмную фигуру в «оперативке» и пилотке. Как это он так быстро ухитрился спуститься?

— Стой, кому говорю! — рявкнул Ванюха, и припустил вниз. Тип в оперативке на его окрик не отреагировал, и продолжал спускаться. Странное дело: он, вроде бы, шагал не спеша; но Ванюха, мчавшийся со всех ног, нагнал его уже почти у нижней посадочной. Вернее, не совсем нагнал… Бежать по эскалатору в сапогах и широких штанах БОП было страшно неудобно, Ванюха запнулся, и последние несколько метров буквально скатился кубарем по ступеням, каким-то чудом ухитрившись не свернуть себе шею.

Ударился он, всё же, знатно; с трудом поднялся и кое-как уселся на ступеньке. Голова гудела, как колокол, в ушах противно звенело. Ванюха отдышался и вдруг вспомнил о том, кого догонял. Он поднял взгляд и вздрогнул: этот тип, оказывается, никуда не делся — стоял прямо у гребёнки полотна, в нескольких метрах от Ванюхи, засунув руки в карманы штанов, и смотрел на него с лёгкой усмешкой. Это был молодой пацан, его ровесник. Чуть выше среднего роста, ладный и стройный. Ванюха разглядел на погонах ефрейторскую лычку — значит, срочник.

— Ты живой, Космонавт? — спросил пацан, и Ванюху царапнула какая-то неправильность происходящего. Что-то было не так, но что — он не мог сообразить, видимо, ещё не успел прийти в себя после падения.

— Живой, — нелюбезно отозвался он, — А ты кто такой? И чего здесь шляешься?

— Я — Макс, — коротко ответил паренёк в оперативке, словно бы это всё и объясняло. Ванюха присмотрелся: ну, пацан как пацан. Физиономия самая обычная, вполне располагающая — но Ванюхе явно не знакомая.

— Ты из кабельного взвода, что ли? Какой ещё, к чёрту-дьяволу, Макс?

Паренёк спокойно посмотрел Ванюхе в глаза, и сказал:

— Ну, называй меня «Старый», если тебе так больше нравится.

Ванюха не сразу осознал смысла прозвучавших слов, но ему вдруг сделалось как-то неуютно, он даже поёжился:

— Да ты кто такой-то? — с нажимом выпалил Ванюха, но ефрейтор лишь улыбнулся:

— Не узнал, стало быть? А мог бы и догадаться!

И тут Ванюха понял, что ему сразу показалось неправильным: когда говорил он, Ванюха — его голос гулко отражался от выложенных дорогущим кафелем стен нижней посадочной. А когда говорил ефрейтор — никакого эха не было, Ванюха слышал его слова, словно бы они возникали сразу внутри головы.

Волна иррационального, животного ужаса ударила словно ледяной шквал, и на несколько мгновений парень полностью потерял над собой контроль: он позорно засучил ногами, и судорожно цепляясь руками за ступени, каким-то непостижимым образом изловчился забраться на несколько метров вверх по эскалатору; попытался подняться; оступился; упал — и, наконец, понял, что никуда ему не деться от этого спокойного и страшного взгляда незнакомца. Он скорчился, полулёжа на ступенях; сердце бешено колотилось, в висках тяжело стучало; уши резал противный то ли звон, то ли свист.

Чувак в оперативке криво усмехнулся и сказал:

— Не ссы. Солдат ребёнка не обидит.

Он ещё какое-то время смотрел обалдевшему Ванюхе прямо в глаза, потом вдруг подмигнул, сделал несколько шагов назад, повернулся и уверенной походкой удалился в направлении КДП.

Страх тут же схлынул, но в себя Ванюха пришёл не скоро: он долго сидел на ступенях, пытаясь понять — что это было. Глюк? Розыгрыш? Что за чудной ефрейтор такой? Чего шляется по наклону? И говорит странно, и оперативка у него какая-то необычная... И Ванюхе уже было совершенно непонятно, чего это он вдруг испугался... "Может, догнать его, сволоча?" — мелькнула в голове тоскливая мысль; но догонять ефрейтора ему почему-то совсем не хотелось...

В машзал всё равно пришлось подниматься — за курткой. Ванюха долго пялился на гитару, потом решился — взял в руки и попробовал сыграть хоть что-нибудь. Но — нет. Играть на гитаре Ванюха не умел.

Об этом случае Ванюха никому не рассказывал. Он пытался было поговорить с Объектом, но — странное дело! — впервые ощутил какое-то отчуждение: Старый, почему-то, не хотел об этом слышать.

Между тем, не прошло и недели, как ротные деды вдруг почему-то стали настойчиво интересоваться у Ванюхи — не замечал ли он чего странного на Объекте? Ванюха пожимал плечами и уверял, что ничего особого не замечал. Врать он не умел, и проницательные старшие товарищи поняли, что чего-то Ванюха не договаривает. Дедам это очень не понравилось, и вечером в умывальнике роты состоялась довольно неприятная беседа. Ванюха впервые ощутимо получил пиздюлей, но всё равно ничего не сказал. Да и чего бы он мог сказать-то?

Готовясь к следующей смене, Ванюха вдруг отчётливо осознал, что ему впервые не хочется спускаться на Объект. Но... куда было деваться…

С Объектом явно было что-то не то. Физически это ощущалось как довольно неприятный звон в ушах. А не физически — как некая отстранённость. Ванюха не чувствовал обычного «контакта», этого дружелюбного, обволакивающего присутствия…

В тот день, при выполнении довольно незамысловатых работ, серьёзные травмы получили три человека из роты. По странному совпадению, именно эти трое «метелили» Ванюху вчера в умывальнике…

Вечером взводный позвал его в канцелярию. Олежка демонстративно закрыл дверь на замок, велел сесть, и сказал:

— Я слышал, у тебя рамсы какие-то были с ротными? Ну, чего молчишь?

— Если жаловаться стану, ты же первый меня уважать перестанешь, — просто ответил Ванюха.

— Да срать мне на ротных, — Олежка был прям до невозможности, — И если они тебе пиздюлей дали — тоже насрать. Не маленький, сам должен разобраться. Меня другое интересует — из за чего были рамсы?

— Ротные спрашивали — не замечал ли я в последнее время чего странного на Объекте, — осторожно ответил Ванюха.

— И — что?

— Я сказал, что не замечал ничего… Они не поверили.

— Почему, почему не поверили?! — Ванюха подумал, посмотрел на Олежку, и честно ответил:

— Наверное, потому что я врать совсем не умею.

Олежка вдруг сделался очень серьёзен, и даже слегка побледнел.

— Послушай, Иван, — тихо сказал он, — Кроме шуток. Я хочу знать, что происходит. Если можешь — расскажи. Если — нет, объясни — почему не можешь.

Ванюха долго колебался. Ну, что, собственно, он мог рассказать? Фантастическую историю, как он во сне выучился играть на гитаре одну-единственную мелодию? Или про ефрейтора, который без эха говорит? Так Олежка, после таких рассказов, должен допуск ему аннулировать — кому нужны психи в пожарной команде? Но даже не это было не главное… Рассказывать кому-то о Старом... ну, это было как-то совсем немыслимо.

Олежка не торопил, ничего не говорил, но исподлобья наблюдал за Ванюхой очень внимательно. И сомнения его от взводного не укрылись. Олежка печально вздохнул:

— Ну, ладно. Давай, попробуем по-другому. Ну-ка, двигайся сюда, к монитору…

Лейтенант вывел на экран фотку, и Ванюха икнул от изумления.

Продолжение>