Способный ученик. "Жизнь А.Г." Вячеслава Ставецкого

Смех, собственно, и спас меня. Пройдя все ступени ненависти и отчаяния, я достиг той высоты, откуда видно как на ладони смешное. Расхохотавшись, я исцелился, как тот анекдотический мужчина, у которого "лопнул в горле нарыв при виде уморительных трюков пуделя". Перечитывая свои записи, я вижу, что, стараясь изобразить его страшным, я лишь сделал его смешным, – и казнил его именно этим – старым испытанным способом.

Что для Набокова было ключом к рассказу, для его ученика стало способом осмыслить феномен диктатуры – и того, как любой мечтатель в какой-то момент кажется смешным.

Вопрос в том, что он со своей мечтой делает – и каковы последствия. И если для героя "Облака, озера, башни" мечтой было найти "свое" место, где он бы мог спастись от утаскивающего его вслед за бравурными идеями мира, то для Аугусто Гофрено Авельянеды мечтой стал космос, но для начала – вся Европа под сапогами разодетых на манер легионов испанского диктатора. Ведь, как писал Камю, авантюрист и завоеватель схожи в одном – они осознают свою смертность и принимают ее, живут в свое удовольствие, пока не отлили еще ту пулю, что отправит их в последнее путешествие.

Вот только Авельянеда еще только едет в красивом мундире по Пуэрта-дель-Соль в окружении преданных чернорубашечников, и пока что не догадывается, что его посадят в железную клетку.

Нежелезные сердца

Для начала замечу, что "Жизнь А.Г." – не дебютное произведение Ставецкого. Журнал "Знамя" уже печатал его повести (которые рекомендую к прочтению), которые вместе с "Жизнью А.Г." встроены в целую писательскую вселенную, которая именуется ни много ни мало "Необъявленными хрониками Запада". Судя по всему, вселенная Ставецкого со временем охватит всю альтернативную Европу сороковых, ну а пока на карте горят яркие маркеры – "рыцари в картонных доспехах", как их сам называет Ставецкий. Его героев объединяет то, что они оказываются заложниками ситуации, к которой были практически непричастны, и у них нет преданного Санчо Панса, который помог бы им не чувствовать себя такими одинокими перед лицом провала, кажущегося неизбежным.

Герой повести "Квартира" Иосиф Григориану – румынский солдат, оказавшийся в разгар Сталинградской битвы замурованный в квартире советского партийного функционера. Вслед за богатыми запасами консервов Григориану обнаруживает семейный фотоальбом бывших жильцов – и вот уже проникается теплотой к людям, которых никогда не встречал. Мечта попасть домой и обрести семью, вернуть некое подобие нормальной жизни сталкивается с судьбой в виде двух немецких тяжелых орудий, которые вот-вот грозятся превратить убежище Иосифа в труху.

Но разве это так уже важно, когда обретаешь мир сам с собой?..

Так и козни партийного аппарата нацистов оказываются совершенно не важны, когда немецкий астронавт из одноименной повести, всю жизнь мечтавший отправиться в космос, находит счастье в мелких вещах, в каких-то явлениях вокруг, кажущихся незначительными, но которые и делают человека существом мыслящим, стремящимся освободиться от мещанской приземленности и двинуться куда-то ввысь, к космосу.

Космос для героев Ставецкого – что-то вроде кафкианского замка, место, куда ты очень хочешь попасть, о котором грезишь, но которое останется недосягаемым.

Предчувствие этого дня жило в Кемпке еще в ту пору, когда он был простым пилотом люфтваффе и испытывал новые модели истребителей и штурмовиков. Уже тогда, выписывая в воздухе виражи на «Юнкерсах» и «Мессершмиттах», он чувствовал: подлинный удел человечества находится в небе, только оно может стать домом человеческому духу, для которого земля с ее городами слишком обременительна и тесна.

А вот что чувствует Аугусто Авельянеда, посмотрев немецкий фильм о полете в космос

Авельянеда понимал, что полет, показанный в этом фильме, — пока лишь предчувствие, лишь мечта, но нисколько не сомневался, что уже завтра ученые облекут мечту в железную плоть, ракета встанет на старт, и новые испанские аделантадо отправятся на покорение Вселенной.

С той знаменательной ночи космос прочно завладел сознанием Авельянеды.

Только если астронавт Кемпке готовиться взлететь с космодрома, то Авельянеда строит свой, и даже деревянный макет ракеты – потом это кажется, конечно, карго-культом или памятником несбывшейся мечте, вот только для Авельянеды этот космодром – скорее символ намерений, letter of intent, которое никогда не будет отправлено.

И понятно, почему – Ставецкому важен не космос как пространство, для его поэтики это слишком материалистично. Нет, автора интересует космос как поиск внутренней гармонии, как выход за пределы земной юдоли к высшей осознанности, и в этот момент становится очевидно, кто стал главным литературным ментором и вдохновителем Ставецкого.

– Еще мгновение. Мне самому смешно, что у меня так позорно дрожат руки, – но остановить это или скрыть не могу, – да, они дрожат, и все тут. Мои бумаги вы уничтожите, сор выметете, бабочка ночью улетит в выбитое окно, – так что ничего не останется от меня в этих четырех стенах, уже сейчас готовых завалиться. Но теперь прах и забвение мне нипочем, я только одно чувствую – страх, страх, постыдный, напрасный…

Всего этого Цинциннат на самом деле не говорил, он молча переобувался.

Прозу Ставецкого критики успели сравнить с Маркесом или Кортасаром, ухватившись, видимо, испанской темой. И хотя "Жизнь А.Г." действительно нечто роднит с Кортасаром (это у него герой мечтал вырваться из Буэнос-Айреса в воображаемый Париж), общего с маг. реалистами у писателя из Ростова мало. Зато здесь много Набокова, и сам писатель нисколько не стесняется признавать ВВНа своим литературным учителем.

Гностицизм Цинцинната перемножается с комичной активностью Дон Кихота: в результате прежде, чем отправиться во внутреннее путешествие, которое ведет их к своеобразному просветлению, герои Ставецкого кажутся наивными дебилами – ну, так же, как и "прозрачный" Цинциннат во вселенной "Превращения". Рыцари в картонных доспехах отправляются творить модерн.

Вот Авельянеда ухаживает за Испанией, как за возлюбленной, и не стесняется совершать экстравагантные поступки вроде полета на дирижабле:

Это была небесная агитационная машина, оснащенная собственной типографией, радиостанцией, мощными громкоговорителями и вместительным бомболюком для сброса листовок, партийных значков и подарков благодарному населению. На «Палафоксе» Авельянеда летал по стране и с замиранием сердца наблюдал в подзорную трубу, как рождается из руин новая Испания

А вот герой повести "Первый день творения" (религиозных аллюзий в прозе Ставецкого довольно много) изобретает гигантский бур, способный прорывать туннели на гигантские расстояния – Платонов бы умилился:

Летом 1937 года в альпийском городке Граньер, что в кантоне Вале, появилась удивительная машина, которая одним напоминала кокон, другим сигару, а третьим огромное, ослепительно сверкающее на солнце веретено. Винтообразный нос этой машины был нацелен в чрево горы Эдельберг, белоголового гиганта, подпиравшего долину с запада, и дальше, сквозь горный массив, в сторону французского города Шамони-Мон-Блан, в страну галлов и сыра пармезан, бургундских вин и Эйфелевой башни, клошаров и куртизанок, словом, в другой мир, куда из Граньера вела дорога через Мартиньи, Триан и Валорсин. Вела, однако, в обход, делая крюк в добрых шестьдесят пять километров, сорок миль или почти двенадцать сухопутных лье. Именно эти километры, мили и лье машине и предстояло спрямить, проложив в страну галлов большой трансальпийский тоннель.

И проблема не в том, что герой Ставецкого – мечтатель, дело скорее в том, что он не способен вырваться за пределы знания-умения (то есть материального взгляда на мир как на источник ресурсов) к знанию-созерцанию (то есть выведению себя за пределы мира), для этого ему нужно некое побуждающее событие.

Авельянеда новый режим сажает в клетку и катает по стране, демонстрируя как опустившегося тирана. Авельянеда не сразу осознает, что он выше этого.

Поступки диктатора вполне тянут на Нюрнберг: он во главе бронетанковой колонны, состоящей из старых ржавых танкеток, врывается в Мадрид и выигрывает Гражданскую войну, после чего узурпирует власть и вступает во Вторую мировую на стороне стран "Оси". И сначала героя действительно воспринимаешь как классического злодея-мегаломаньяка, пока внезапно не осознаешь, что он стал жертвой исторической логики, которую сам в общем-то не выбирал – в отличие от тех же Гитлера или Сталина, которые выстраивали вертикаль власти жестоко и сознательно. Авельянеда вроде бы делает то же самое, но автор аккуратно вопрос репрессий замалчивает. В конечном счете социал-демократический и коммунистический режимы, пришедшие на смену автаркии, кажутся едва ли не кровожаднее режима авельянедовского. Перед нами – мечтатель, увлекшийся в процессе воплощения мечты не теми целями.

Итак, модернист, который потерпел внешнее поражение и устремляется во внутреннее путешествие. Что в этом свежего? Почему это интересно читать?

Дело в языке.

Нежелезные перья

Ставецкого уже успели покритиковать за то, что он выстраивает тяжеловесные стилистические конструкции, через которые сложно продираться.

И надо признать, что для Ставецкого очень важен стиль, он в некоторым смысле "стилист", как тот же Набоков, а любой "стилист" рано или поздно заслуживает укоры в тяжеловесности. И где-то эти упреки справедливы: сейчас ведь нас учат писать как можно доступнее для восприятия и как можно проще, вот только никакая внешняя простота стиля не поможет вам описать строительство танк так, чтобы даже прожженный пацифист покраснел бы от удовольствия.

Но главной гордостью Комитета был сверхтяжелый Испанский танк, гигантская самодвижущаяся крепость, способная в одиночку решить исход целой войны. Это было устрашающего вида чудовище в пятьсот тонн весом, закованное в прочнейшую полуметровую броню, неуязвимую ни для одного орудия в мире, настоящий бронтозавр среди танков, непобедимый сухопутный Левиафан. Он был настолько велик, что башню его собирали в одном цеху, корпус в другом, а гусеницы в третьем, и еще один цех понадобился, чтобы собрать его монструозный двигатель. На танк планировалось установить дюжину спаренных пулеметов особой конструкции и колоссальную двадцатиметровую пушку «Изабель», отливаемую по спецзаказу в Кантабрии. Управлять крепостью предстояло экипажу из двадцати пяти человек, который уже готовили в специальной школе в Сеговии. Увидев одно только шасси этого танка, Авельянеда пришел в полный восторг, на глазах у рабочих пустился отплясывать севильяну и, похлопывая себя по бедрам и животу, приговаривал, что англичане будут драпать до самой Индии, но и там не найдут спасения — ведь «Изабель», если потребуется, достанет их на Луне.

Это гибкая проза, очень звучащая, рыкающая; она звучит как текст, который можно зачитывать на площадях, и, пожалуй, нельзя писать иначе об авантюристе-Кихоте, который с помощью выступлений на площадях обретает внутренний покой. И в этом эволюция прозы Ставецкого: если раньше между стилем и героем не было четкой корреляции, то в "Жизни А.Г." испанская тема и ритмичный, выстроенный на контрапунктах стиль пришли к созвучию – кажется, именно из-за него многие рецензенты вспомнили испаноязычный маг. реализм.

Каждый абзац у Ставецкого – отдельный завершенный фрагмент, но, думаю, это результат специфической манеры писать: Ставецкий пишет по странице в день от руки. На следующий день продолжает. А когда пишешь от руки, есть время и текст про себя проговорить, и вернуться к предыдущей странице и поймать ритм.

Будущее принадлежит тем...

Структурно с "Жизнью А.Г." все отлично: начав с ключевого события – диктатор не успевает покончить с собой, и его приговаривают к железной клетке – автор медленно разворачивает перед нами полотно альтернативной Испании тридцатых, после чего подробно документирует перипетии внешней жизни Авельянеды, которая постепенно становится гораздо скучнее, чем жизнь внутренняя.

Но некоторые проблемы в книге все же есть. Некоторые сцены кажутся излишними и обрывающимися в пустоту. Примерно в середине книги из кустов раздается до мажор: внезапно оказывается, что с детства Авельянеда любил жонглировать, и мы как читатели узнаем об этом как раз в тот момент, когда томящемуся в самоходной неволе Авельянеде нужна отдушина.

Есть у Ставецкого и проблема самоповтора. Сюжет и повестей, и романа в сущности строится по одной и той же схеме, выше уже частично описанной: "рыцарь в картонных доспехах" попадает в сложную ситуацию, оказывается на грани катастрофы, но крах материальный оказывается для него не так важен, как духовное просветление, которое герой обретает в самом конце. Конечно, повторяемость -- грех поэтов, но их же добродетель – поиск, и остается надеяться, что новый роман Ставецкого – судя по всему, дело будет происходить в 2020е, а в центре сюжета будет европеец, который едет в Сирию – покажет, что случится с современным Дон Кихотом, если его первоначальная мечта все-таки осуществится.

Книги жарь — Канал писателя Сергея Лебеденко. Новости современной литературы, советы начинающим писателям, литературоведческий ликбез и образец хорошего текста.