Спешила на свидание и трахнулась с таксистом чтобы отвез бесплатно
Спешила на свидание и трахнулась с таксистом чтобы отвез бесплатно
Цвет фона
черный
светло-черный
бежевый
бежевый 2
персиковый
зеленый
серо-зеленый
желтый
синий
серый
красный
белый
Цвет шрифта
белый
зеленый
желтый
синий
темно-синий
серый
светло-серый
тёмно-серый
красный
Размер шрифта
14px
16px
18px
20px
22px
24px
Шрифт
Arial, Helvetica, sans-serif
"Arial Black", Gadget, sans-serif
"Bookman Old Style", serif
"Comic Sans MS", cursive
Courier, monospace
"Courier New", Courier, monospace
Garamond, serif
Georgia, serif
Impact, Charcoal, sans-serif
"Lucida Console", Monaco, monospace
"Lucida Sans Unicode", "Lucida Grande", sans-serif
"MS Sans Serif", Geneva, sans-serif
"MS Serif", "New York", sans-serif
"Palatino Linotype", "Book Antiqua", Palatino, serif
Symbol, sans-serif
Tahoma, Geneva, sans-serif
"Times New Roman", Times, serif
"Trebuchet MS", Helvetica, sans-serif
Verdana, Geneva, sans-serif
Webdings, sans-serif
Wingdings, "Zapf Dingbats", sans-serif
Насыщенность шрифта
жирный
Обычный стиль
курсив
Ширина текста
400px
500px
600px
700px
800px
900px
1000px
1100px
1200px
Показывать меню
Убрать меню
Абзац
0px
4px
12px
16px
20px
24px
28px
32px
36px
40px
Межстрочный интервал
18px
20px
22px
24px
26px
28px
30px
32px
Маленький мальчик уснул. Гарриет с облегчением закрыла «Как поросенок оказался окруженным водой» и невидящим взглядом посмотрела в окно. Лучи вечернего солнца еще играли ласковым светом на газонной траве, но ей не было дела до красот природы. Ей оставалось только стать шлюхой.
Густые ресницы ее сынишки Тимоти четко выделялись на бледных, покрытых веснушками щечках. Когда Джонти приходило в голову подразнить своего маленького брата, он всегда говорил, что у того ресницы, как у девчонки. А сама Гарриет до боли любила их — эти пушистые нежные волоски. Тимбо было уже четыре годика, и он всегда был напуган. Вся его короткая жизнь каким-то непостижимым образом пошла прахом. Он даже на нее смотрел с испугом. Но вот наконец ребенок заснул. А утром все покажется не таким уж страшным. Господи, как Гарриет надеялась на это!
Спустившись в кухню, она поставила чайник на плиту. Сама мысль об этом была ужасной, пугающей, недопустимой. Но ведь именно это советовали ей люди, не так ли? «Мне придется пойти на улицу», — снова и снова повторяла она про себя. Правда, сами они почему-то этого не делали. Впрочем, они вовсе не это имели в виду. Это они просто так шутили, разговаривая с нею и понимая, что дела идут из рук вон плохо. Но вообще-то шутка была отвратительной. Черт возьми, а сами-то они что будут делать? Ведь сейчас Гарриет казалось, что для нее наступил конец света!
Оцепенев, стояла она у балконной двери и смотрела на газон. Гарриет была настолько погружена в собственные мысли, что даже не замечала Старфайера — их жалкого пса, который вытворял просто недопустимое с яркими ноготками. Встряхнувшись, Гарриет подумала о жареной картошке. Может, сегодня она плюнет на все и откроет большую банку консервированной фасоли. Это заставит Джонти и его отца немного встряхнуться.
Она все еще дрожала, вспоминая то, что произошло утром; слезы то и дело наворачивались у нее на глаза. В доме стало так пустынно после того, как забрали их любимые вещи. Гарриет чувствовала себя ужасно.
Она слышала, как наверху Питер — ее муж — включил в кабинете телевизор. Тот самый телевизор, что они только вытащили из тайника на чердаке. Да, сомневаться не приходилось: Питер смотрел новости. И вдруг Гарриет разозлилась. Но, в конце концов, новости составляли смысл его жизни. От новостей Питер отказаться не мог, хотя и становился день ото дня все более равнодушным и все реже обращался к экрану дисплея, чтобы сделать хоть что-то для спасения семьи. А им это было так нужно. Гарриет знала, что временами он бесцельно сидел в своем логове и смотрел в пустоту перед собой, лишь бы не отвечать на их бесконечные вопросы и не видеть вопрошающих глаз. Одного она понять не могла: если он действительно любил их, то почему же перестал работать? Почему не просиживал за рабочим столом весь день? Ведь их бывший бухгалтер Майкл Джонстон недвусмысленно дал понять, что следующая очередь — за домом, и у них осталось всего около шести недель. Нет, это невозможно! Просто ужас какой-то!
Вот ведь нелепость! Днем я вдруг обнаружил, что стою в туалете на коленях, закрыв глаза, и… молюсь! Это что-то, в особенности если учесть, что я не доверяю ни одной религии, да вот только за последние три дня я дошел до такого состояния, что готов был на что угодно. В жизни со мной такого не было, поэтому я и принялся молиться в уединении сортира. Будто молитва могла мне помочь! Конечно, не могла, но хоть я побыл там один. Не могу же я допустить, чтобы Г. видела, в каком ужасном я настроении. И дети не должны знать, что со мною; как бы малы они ни были, Джонти и Тимбо все понимают.
А вообще-то, я решил излить душу экрану дисплея. Вчера я набрал тысячи полторы слов, годящихся для описания моей жизни. Это выглядело примерно так: бедность, жизнь, бедность, вина, бедность, моя женитьба, бедность и еще что-то вроде этого. Но потом я прекратил истязать себя и просто выключил компьютер. Сегодня я решил взяться за дневник (его никто не сможет прочесть, не зная моего личного пароля). Может статься, дневник этот кому и пригодится. Как, например, материал для описания самого долгого самоубийства на свете. Уж, во всяком случае, лучше таким образом давать выход своим чувствам, чем стоять на коленях в сортире, скривив от боли лицо.
И еще сегодня приходили судебные исполнители. Я знал, что это рано или поздно произойдет, скорее, впрочем, рано, чем поздно. Я продал свой «сааб», чтобы мы смогли протянуть до конца мая. Конечно, я не имел права этого делать, потому что в собственности у меня остались, пожалуй, лишь «дворники» от машины да с половину радиатора. А вся остальная часть моего «железного коня» давным-давно принадлежала финансовой компании. В апреле мне еще казалось, что продажа «сааба» — самая крайняя мера, к которой прибегать и не придется.
Но они ничего у нас не нашли. Ничего! Мы спрятали дисплей, процессор. Спрятали даже кое-что из вещей Г.
Позвонил Грэхему. Он сам говорил мне, чтобы я позвонил ему, еще в мае говорил. И — ничего. Кажется, он просто не хотел ничего знать. А мне пришлось держать себя в руках и прикидываться, что мне все равно. Я отлично справился со своей ролью, особенно если учесть, что делал я все под давлением. Да, это мне надо было быть актером, мне, а не Гарриет. Он спросил меня, как дела. Я едва не выпалил ему всей правды, но сумел сдержаться и лишь произнес: «Вообще-то неплохо. Могли бы, конечно, быть и лучше, но и так жаловаться не приходится. Мне так нравится быть самому себе боссом. И не надо никому лизать задницу. «Старина Грэхем — признаться, не такая уж и сволочь — хохотал до упаду и сказал: «Удачи тебе, приятель!» И повесил трубку.
Когда сидишь на «вольных хлебах», самое забавное в том, что не знаешь, что сел в лужу и остался без работы, еще в течение нескольких месяцев после того, как это произошло. Ты все думаешь, что что-то еще может измениться, и все ждешь звонка. Тебе бывает нужен всего лишь один-единственный звонок, разве не так? А потом ты снова ждешь. Наконец телефон звонит, и в трубке ты, конечно же, слышишь голос кредитора, который хочет денег! И тебя преследуют неоплаченные счета.
Да, похоже, Гарри была права: мне придется столкнуться с этим. Она сказала, что мы разорились еще четыре месяца назад, в конце марта. А я-то рассчитывал на мои немногочисленные поправки в «Инди мэг». Да потом еще у Готри случился сердечный приступ. К моей удаче. Впрочем, и к его тоже, надо полагать. Ох уж эти комиксы!
Гарри была так глубоко погружена в собственные раздумья, что не заметила, как сожгла картошку. Да уж, поистине надо быть гением в кулинарии, чтобы умудриться сжечь жареную картошку, вот что. Но все дело в том, что Гарриет надо было многое обдумать.
Судебные исполнители заявились в полседьмого утра. Тимми намочил постельку, и ей пришлось встать, чтобы переменить мальчику белье; тут-то она и увидела его в окно. Невысокого роста военный с закрученными вверх усами, в мягкой шляпе и теплой полушинели, задрав голову, смотрел на их дом. В руке у него был какой-то листок.
Гарриет бросилась в комнату. Питер пробудился от сна в одно мгновение.
— Нас здесь нет. Спрячься. Заставь детей молчать. — Он кое-как закутался в халат и встал в дверях ванной, а Гарриет осторожно выглянула в окно, чтобы подсмотреть, чем занят этот парень.
— Только чтобы он тебя не видел! — прошипел ее муж.
— Нет, он может заметить тебя, — заспорил Питер.
— Питер, чего ему надо? Ты же знаешь, не так ли?
— Полагаю, это судебный исполнитель.
Гарриет показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Это было ужасно. Тимми сидел в детской на горшке — даже в четыре года мальчик все еще пользовался горшком. А затем малыш с шумом проехал на горшке к матери. Он был таким очаровательным, милым, невинным… Спотыкаясь спросонья, мимо брата прошел Джонти. Он еще не проснулся, но уже каким-то образом понял, что происходит что-то нехорошее. Гарриет протянула к нему руки, и оба опустились на ковер на лестничной площадке, прижавшись друг к другу.
— Мы просто играем в прятки, мои хорошие, — прошептала Гарриет. — Тот, кто будет тише себя вести, получит награду.
В дверь громко забарабанили, а потом наступила долгая, гнетущая тишина. Через некоторое время маленький военный застучал в дверь снова. Эхо от его ударов разносилось по всему дому. Вдруг зазвонил радиобудильник, и Гарриет услышала сдавленные проклятия Питера.
И вновь тишина. Отстранившись от матери, Джонти вопросительно посмотрел на нее, словно хотел на ее лице прочесть ответ на вопрос о том, чем вызвано столь странное поведение. Они ждали… Тимоти, которому, наконец, надело сидеть на горшке, встал и в одной пижамной курточке подошел к матери. Вдруг стук раздался с другой стороны — на сей раз незваный гость решил попытать счастья у задней, кухонной двери. Прижавшись щекой к ковру, Гарриет распласталась на полу, обнимая детей. У нее было такое чувство, будто они в войну пережидают бомбежку. Казалось, эти ужасные мгновения длятся вечно. Тимоти заснул. Малыш хрипло дышал, щечки его порозовели. Джонти был очень напуган и все спрашивал у матери:
— Что случилось? Мама, что происходит?
Да, это было похоже на бомбежку. Или на то, что вокруг их дома кружит разбойник, маньяк-убийца, насильник какой-нибудь… Где он сейчас? Все еще стоит у задней двери в саду? Или, приложив руки к стеклу, смотрит сквозь окно в их кухню? Было так тихо. Потом Гарриет показалось, что она слышит, как ботинки военного скребутся по бетону с другой стороны дома. Щелкнула задвижка боковой калитки. Кажется, он ласково заговорил с собакой. Кстати, Старфайер был отличным сторожевым псом. Большие часы с изображением Микки Мауса безжалостно тикали в детской. Радио «Четыре» бубнило о каком-то проверочном матче. В ванной Питер тихонько откашлялся. Никто не двинулся с места.
Прошло, наверное, с полчаса. Наконец они услышали, как визитер уходит от дома. Он сел в машину и уехал. Он и его саржевые галифе.
Гарриет ненавидела маленьких мужчин. И как только таких коротышек допускали в армию? Если только он вообще служил в армии.
Как только он ушел, Питер развил бурную деятельность.
— Они непременно вернутся. Нам надо спрятать кое-что из вещей.
— На чердаке. Помогай мне. Быстрее.
И, к удивлению обоих мальчишек, их родители — оба в развевающихся халатах — стали носиться по дому, собирать всякие вещи и поднимать их по лестнице к квадратному отверстию на потолке ванной комнаты, которое вело на чердак. Лестницу Питер притащил из опустевшего гаража, а Гарриет забралась наверх и стала принимать у него телевизор, дисплей, видео и всякую другую аппаратуру из кабинета Питера. Он даже умудрился снять телефоны и, обмотав их шнурами, притащил их Гарриет. Вскоре мальчики тоже включились в игру взрослых и стали стаскивать к ванной свои игрушки — плюшевых мишек, машинки и остатки от конструкторов «Лего». Их вещички Гарриет складывала так же аккуратно, как и всю аппаратуру мужа. Она пристраивала их между огромными емкостями для воды, стараясь как можно осторожнее ступать на шаткие доски и опасаясь провалиться вниз, в спальню.
Они с Питером умудрились перемазаться в пыли, вспотеть и раскраснеться, когда вдруг Гарриет вспомнила о своей одежде.
— Господи, Г., не беспокойся о них. Нам некогда заниматься еще и твоим барахлом.
Но Гарриет не обратила на его слова никакого внимания. Если бы Марианне Вебб, их соседке, вздумалось в восемь утра выглянуть в окно, то она увидела бы, как Гарриет Хэллоуэй в одном халате на голое тело с трудом открывает дверцу сарая, держа в руках немыслимое количество черных пластиковых пакетов. Именно в сарае под садовым инвентарем и мешками с удобрением, которым они так никогда и не пользовались, спрятала Гарриет свои вещи.
К половине девятого все было сделано. С помощью тряпки и веника Гарриет пыталась скрыть следы от их милых сердцу вещей, которые еще так недавно радовали ей глаз.
Потом она направилась в кухню, чтобы приготовить мальчикам бутерброды на завтрак. Она могла предложить им лишь по куску хлеба с маргарином. Странно, но занимаясь чем-то плечом к плечу с Питером, она почувствовала необычайное возбуждение. Господи, ей даже понравилось ощущать себя с ним в одной команде. «Мы» против «них». Они с Питером впервые за долгое время делали что-то вместе.
И вдруг ей вспомнилось — дело было давным-давно. Они сидят на корточках на покрытой шифером крыше коттеджа в Уэллсе. Был холодный весенний день. Потом Питер осторожно переполз на другой конец крыши туда, где перекрытия были прочнее. Им было очень холодно и неудобно, а с долины дул пронизывающий ветер. Тогда лучший друг Питера — Тоби — позволил им уже не в первый раз погостить недельку в его коттедже. Они приехали и тут же обнаружили, что кто-то разбил стеклянный люк на крыше. Видимо, воры безуспешно пытались проникнуть в дом. Питер с Гарриет сами отремонтировали крышу — в знак признательности Тоби, который пускал их на каникулы в свой коттедж.
Тоби Лиделл-Смит, которого все звали не иначе как ТЛС, стал лучшим другом Питера еще в университетские годы. Им много раз доводилось ходить в горы, где они и подружились, а останавливались перед этими походами непременно в коттедже Тоби. Потом в этом же месте начиналась и их семейная жизнь — сначала Тоби и его жены Барбары, а затем — Питера и Гарриет.
В тот год, когда Гарриет помогала Питеру чинить крышу, она впервые заподозрила его в том, что он флиртует с другими девушками. Ей было так грустно, но месяца два она молчала, не обращая внимания на его бесконечную ложь и увертки. Тогда Джонти было три, и это случилось незадолго до рождения Тимоти. Питеру в то время было тридцать с небольшим. Гарриет только все время повторяла себе, что такие вещи часто случаются с мужчинами в его возрасте. Во всяком случае, она не раз читала об этом в «Космо». Не успокаивай она себя таким образом, их счастливому браку пришел бы конец.
А тогда, на крыше, дрожа на ледяном весеннем ветру, она так хотела быть полезной и, держа в окоченевших пальцах кусок шифера, думала только о том, как бы не свалиться вниз, чтобы напуганный Питер не подумал, что она струсила. И вдруг Гарриет показалось, что в их отношениях появилось нечто новое. Ей внезапно — слава Богу — стало так тепло и хорошо в обществе хмурого и сосредоточенного мужа. Сидя на корточках напротив нее, он что-то с усилием закручивал своей отверткой, и его силуэт четко выделялся на фоне серо-зеленого горного склона. Питер и Гарриет вместе, на крыше мира… Она до сих пор четко помнила то необыкновенное чувство близости к своему чересчур упитанному, далеко не идеальному мужу, которое охватило ее в те мгновения. Для нее и их детей он всегда будет таким, как там. В какие бы нелепые игры он ни ввязывался. Да и Гарриет для него всегда будет значить многое.
Именно таким Питер был в этот день, день судебных исполнителей, когда бегал по всему дому, вынимал из шкафов «плечики» для одежды и вытаскивал из-под ковра телефонный кабель. Они оба были похожи на цыплят, которым свернули головы. Но в этом не было его вины. Питер сделал все, что мог. С таким же успехом можно было бы во всем обвинить ее или ее брата Джулиана… Она действительно любила Питера. И, пожалуй, любовь ее к нему становилась крепче в те минуты, когда ему не везло.
Через некоторое время он, уже одетый, спустился вниз и сообщил, что весь шум, наверное, подняли из-за того, что он продал машину. А у них в собственности оставалась лишь какая-то небольшая часть «сааба». Поступок этот был до того нелепым и беспечным, что Гарриет просто разъярилась. Но на нее во все глаза смотрели сгорающие от любопытства, но напуганные Джонти и Тимоти. Весь их мир разваливался. Кипя от гнева, Гарриет судорожно вздохнула и пошла одеваться и приводить себя в порядок.
Облачаясь в джинсы и свитер, она думала о том, что бы такого сделать, чтобы ее дети почувствовали себя в безопасности. Однако она чувствовала себя такой беспомощной. Гарриет ощущала себя как пассажир автомобиля, который случайно занесло на встречную полосу. Ну что они могли сделать? Продать дом? Но они все еще должны были строительному обществу кучу денег за свое жилище. Наняться на работу? Но что она могла делать?
Гарриет никогда не работала — год работы по четвергам в магазине «Блэкхит Оксфам» не считается. После рождения Джонти она несколько недель проработала в бутике, принадлежавшем ее приятелю Неллу, но потом догадалась, что Питер не одобряет этого, так что к Рождеству ей пришлось распрощаться и с этой работой. В драматическом колледже все всегда говорили, что из Гарриет Макджи выйдет толк. Если бы она стала актрисой, то всегда сумела бы заработать на кусок хлеба. Но ведь этого не случилось, не так ли? Так что подмостки остались для нее в прошлом. Но тогда с нею рядом был Питер. Зрелый, с хорошим нравом, он сумел наладить ее жизнь и очаровать настолько, что вскоре она скинула перед ним трусики, а потом и забеременела и в порыве любви, заливаясь слезами, согласилась бросить карьеру. Она даже отказалась от предложения играть целый сезон в «Данди Репе». Амбиции свои Гарриет сменила на уютное пуховое гнездышко и на двух обожаемых, чудесных, самых лучших на свете сыновей.
Но неужели она сейчас ни на что не могла сгодиться? Неужто она и в самом деле провела целых десять лет, играя роль неплохой матери и терпеливой жены? Потому что ей то и дело казалось, что все это не по-настоящему. У Гарриет все время было такое чувство, что придет мгновение — и ее «вычислят». Глядя на расфранченных, надушенных и причесанных коллег своего мужа, Гарриет ловила себя на мысли о том, что сама она больше походит не на такую женщину, а на карикатуру с нее. Было ли известно этим дамочкам, что она понятия не имеет (что, кстати, ее ничуть не волновало) о Соглашении по торговле и транспорту, о требованиях к займам, о евроскептиках, о миграции населения, мировом кубке и, наконец, о том, кто с кем флиртовал в Виндзорском замке в прошлом августе? Знали ли они, что ее кухня походит на кухню мультипликационного героя кролика Роджера, а гладит она не хуже, чем в прачечных Тернера, известных во всем Блэкхит Вилледж, — районе южного Лондона?
За те три года, что Гарриет провела в колледже художественного образования, ее не покидало ощущение того, что она находится на своем месте. Впрочем, и с тех пор все было неплохо. Она так любила своих сыновей, гордилась своим мужем, получала удовольствие от поездок, пикников, каникул и бесконечных походов за покупками. Но где-то в глубине души Гарриет все время тлело чувство, что она не подходит для всего этого. И ей часто все надоедало до чертиков. А денег заработать она не умела.
Но вот наступил кризис, и она ничего не сумела противопоставить ему. Гарриет ничего не умела делать. И у нее не было средств. Целых десять л
Двое Молодых Парней Трахнули Стройную Русскую Красотку
Ксандер поругался с женой но любимая теща Рейган Фокс всегда утешит
Lacy Lennon и Azul Hermosa обрадовались что бисексуальность исключили из МКБ 11