Сорока освобожденный.

Сорока освобожденный.

Андрей Громов


Гениальный художник, которому не повезло родиться в России с душой и талантом

«Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!» — эта пушкинская фраза, при всей важности ее для русской культуры, все-таки требует определенного контекста. Пушкин здесь (в письме к жене от 1836 года) говорит, что любая содержательная деятельность в России ставит человека между двух огней: между обширным набором угроз, исходящих от полицейского государства, и пафосным чистоплюйством гражданского общества. Мысль, совсем не лишенная актуальности и сейчас, но применимая также к любой стране, где государство тяготеет к полицейщине. Однако во времена Пушкина в этой фразе можно было отыскать по-настоящему трагический смысл, причем именно наш, уникальный, русский.

Григорий Сорока. Рыбаки. Государственный русский музей, Санкт-Петербруг.

Замечательный художник Григорий Сорока родился в 1823 году в деревне Покровское Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. Записан в метрической книге он был как Григорий сын Васильев, потому что крепостным крестьянам фамилия не полагалась. А Сорока — это его деревенская кличка, полученная, вероятно, еще в детстве.

Рабство

Итак, да, художник Сорока родился крепостным помещика Петра Ивановича Милюкова, а после его смерти перешел по наследству в личную собственность его сына Николая Петровича. Так это работало. Крепостные крестьяне являлись личной собственностью, хозяева ими владели в прямом смысле этого слова: распоряжались их жизнью, местом жительства, давали разрешения на брак, могли отдавать или даже продавать в рекруты. Сейчас мы об этом почему-то забываем, но почти два века в России не просто процветало рабство, а было буквально основополагающим экономическим и социальным институтом.

Григорий Сорока. Автопортрет. Государственный русский музей, Санкт-Петербруг. Таким видел себя крепостной барина Милюкова Григорий сын Васильев. Современным, европейским, свободным, задумчивым…романтичным. И, кстати, это очень хороший романтический портрет, где европейская романтическая идея дана с полнотой понимания того, как это делается…


И, кстати, — важное для нашего журнала уточнение — крепостное право хоть и имеет очень долгую историю, форму прямого рабовладения приобрело именно в результате петровских реформ. История крепостного права требует, конечно, отдельного разговора, но если совсем коротко, то система зависимости крестьян в допетровской России была очень близкой к европейской: обязанность платить налог (в натуральном или денежном эквиваленте). Само же крепостное право определяло сначала ограничение, а потом и запрет крестьянских переходов от одного владельца к другому. Но не более того. Крестьян нельзя было продавать, нельзя было переселять или забирать в дворовые. Даже сыск беглых крестьян велся только по причине неисполненных податных или имущественных обязательств — сам факт ухода крестьянина от помещика не являлся преступлением. И только реформы Петра превратили эту несправедливую и негуманную систему зависимости в настоящее рабство.

Гений

Но вернемся ⁠к художнику Сороке. Ему повезло. Когда ему было ⁠18 лет, ⁠барин перевел его в дворовые ⁠— обслугу поместья, а там, увидев, что ⁠юноша очень ловко малюет угольками на картоне, отправил ⁠его ⁠учиться в соседнее поместье к художнику Венецианову. Венецианов — великий русский художник. Наверное, один из двух или трех самых главных наших художников XIX века. Он, собственно, открыл для просвещенной публики крестьянскую Россию и сам образ русского народа, и предопределил едва ли не все будущие вариации русского стиля от Васнецова до Петрова-Водкина.

Алексей Венецианов. Гумно. Государственный русский музей, Санкт-Петербруг.

А еще Венецианов был выдающимся педагогом и очень отзывчивым человеком. В своем имении Сафонково он буквально поставил на поток обучение крепостных крестьян живописи с последующим выкупом их у хозяев. Некоторые его крепостные ученики сделали даже совсем неплохую художественную карьеру, как, например, Федор Михайлов (после освобождения Федор Славянский), ставший потом титулярным советником и академиком Академии художеств.

Практически все крепостные ученики Венецианова очень хорошо овладевали техникой и общим принципом построения картин и рисовали вполне добротные полотна, воспроизводя европейские образцы.

Но Сорока был совсем другим. Он не просто овладел мастерством — Венецианов пишет про стремительный «прирост» мастерства Григория: «Долго моему Мише (имеется в виду Михаил Эрасси, племянник Венецианова — ред) надобно итить, чтобы до этой станции дойти, а Плахову ( Лавр Плахов — художник, который перед обучением в Сафронково окончил академию в Берлине — ред) уже и не попасть…» Сорока создает собственные миры. Он не просто подражает Венецианову, но спорит с ним, противопоставляя его образ русской жизни своему. Он не просто копирует европейские образцы, но творит из них свое новое целое, наполняя их своим смыслом и своим воздухом.

Григорий Сорока. Гумно. Государственный русский музей, Санкт-Петербруг. «Гумно» Сороки явно написано на основе картины Венецианова, с таким же названием (или точнее по эскизам этой картины, сама картина во время обучения Сороки у Венецианова была уже куплена в царскую коллекцию и выставлялась в Эрмитаже). И если у Венецианова гумно полно людей, деятельности — это парад крестьянского труда, крестьянских нарядов и крестьянского быта, то у Сороки гумно почти пустое, люди либо вне его, либо едва видны в дальнем углу. В центре тут пустое пространство, жесткая геометрия дверного проема, балок и бревен сруба. Уходящий вдаль мир пустоты, заканчивающийся залитым светом проемом. А люди — деревенские девушки на переднем плане, тревожные, неловкие, усталые. Они бесконечно далеки от того яркого света. И смотрят они не на нас и не на свет, а куда-то в сторону, в какую-то свою жизнь, чужеродную и геометрии гумна, и яркому свету дольнего мира.

Когда смотришь сегодня на картины Сороки, то видишь русского гения, предшественника той плеяды художников начала ХХ века, что составили славу русского искусства. Но тогда, в 1843 году после обучения у Венецианова он вернулся к своему помещику и никакие увещевания Венецианова не изменили судьбы Григория Сороки.

Вид на озеро Молдино в имении Островки. Романтический пейзаж, сделанный с мастерством, не уступающим уровню лучших немецких художников. И готическая часовня, и одинокая фигура странника на пароме, и это «романтическое окно» — просвет между деревьями, открывающий вид вдаль на озеро. Все это нарисовано без пошлости и нажима, так, будто наш крепостной крестьянин много лет провел в Йене и Гейдельберге или в Дрездене, где преподавал лучший из художников-романтиков Гаспар Давид Фридрих.

В Островки!

Его мир вместо того, чтобы расшириться, снова схлопнулся до барской усадьбы Островки и озера Молдино. Его потом еще несколько раз отправляли к Венецианову, уже не только как ученика, но и как помощника. Но каждый раз по барской воле он возвращался обратно. Писать картины для хозяина, работать садовником. — живопись живописью, а сад сам себя не обустроит, работы всякой у барина и без живописи полно. «Сего дня, 7 апреля, следовательно, два с половиной, два месяца до того, как я скажу Григорию: в Островки!» — пишет Венецианов Милюкову в апреле 1847 года. Прямо требовать освобождения старый художник не мог, а никаких намеков Милюков не понимал. Милюков, судя по всему, был вполне неплохим барином, заботящимся о своих крестьянах, просто он твердо веровал в священное право собственности на других людей, дарованное ему Богом и царем. А потом, осенью все того же 1847 года Венецианов умер. А вместе с ним и последняя надежда Григория Сороки на освобождение.

Итак, усадьба Островки и озеро Молдино. Именно это озеро и эту усадьбу он и рисовал. Рисовал так, будто это есть вся земля, все мироздание и весь космос. Очень по-разному, то с романтической таинственностью, то с упором на классицистическую гармонию, то с подчеркнутой неряшливостью (так будут рисовать художники «Мира искусства» в начале ХХ века).

Григорий Сорока. Вид на палисадник в имении Островки. Государственная Третьяковская галерея, Москва. Тут угадвается уже что-то из начала ХХ века. Что-то очень схожее с тем, что делали и как воспринимали мир художники "Мира Искусства"

Только однажды хозяин послал его в село Спасское Тамбовской губернии — имение матери Милюкова, чтобы тот запечатлел знакомые ей с детства виды. И оттуда Сорока привез, возможно, самые свои главные шедевры — «Рыбаки», «Вид на дамбу в Спасском».

Григорий Сорока. Вид на дамбу в Спасском. Государственный русский музей, Санкт-Петербруг.

А потом опять Островки, озеро, одна комната барского дома, другая… Можно в соседних храмах иконы писать — хороший заработок для крестьянина. Тем более, что барин не против, он же не злодей какой.

Григорий Сорока. Комната в имении Островки. Государственный русский музей, Санкт-Петербруг.

Свобода

А потом ему снова повезло. 1861 году крепостное право отменили. В 1861 году ему почти сорок лет, у него семья, два сына и дочь (женился он довольно поздно, в 28 лет). Вроде даже состоятельный по местным меркам — у него одного в селе двухэтажный дом. И тут вдруг свобода, которой он ждал всю жизнь. Повезло же!

Повезло. Мы не знаем, что творилось в душе у Сороки освобожденного, известные же факты говорят следующее: он становится местным активистом в борьбе с помещиком Милюковым, требуя справедливого выкупа земли, доступа к лесам и озеру, оставшимся во владении помещика. Разумеется, он много пил — об этом есть свидетельства односельчан. В итоге своей борьбы с помещиком он был арестован за подстрекательство и посажен на трое суток. Произошло это 5 апреля 1864 года, а 10 числа жена нашла его повесившимся в горшечной избе.

Догадал же его черт родиться в России с душой и талантом.



Report Page