Соматофобия

В Федоне тезис о познающей самой по себе душе заметно радикализируется.

Душа здесь, как для нее обычно и принято, противопоставляется телу. Раз только душа способна к подлинному познанию, то тело к нему неспособно. Более того, считает Сократ, оно мешает познанию.

В диалогах Федр, Горгий и Кратил есть намеки на некое «сокровенное учение», которое Лосев связывает с пифагорейцами или орфиками (даже называет это сразу «идеей орфико-пифагорейской»).

В Горгии Сократ передает слова «одного мудрого человека» о том, что «тело – наша могила/надгробие» (τὸ σῶμά ἐστιν ἡμῖν σῆμα), а после говорит о «неком хитроумном слагателе притч, вероятно сицилийце или италике», выражающем подобные доктрины.

В Кратиле прямо указывается на орфиков и тоже говорится о теле как надгробии: «Многие считают, что тело (σώμα) подобно могильной плите (σήμα), скрывающей погребенную под ней в этой жизни душу»; и о теле как ограде (περίβολος) и темнице (δεσμωτήριον), в которых душа терпит наказание, «пока не расплатится сполна».

В Федре тело называется надгробием и домиком улитки. Состояние же без этого домика Сократ называет «чистым» (καθαρός), в нем душа созерцает подлинное бытие в «чистом свете». Именно в этом бестелесном состоянии люди получают те знания о подлинном бытии, которые они в этой жизни «припоминают».

В диалоге Федон идет речь о необходимости очищения от тела для достижения чистого знания. Прямо говорится, что душа «обманывается в истине по вине тела». Люди не могут полностью доверять своему слуху и зрению, и еще менее надежны остальные чувства, так как все они «слабее и ниже этих двух».

Тело препятствует также философским изысканиям, поэтому душа философа презирает тело и бежит от него, стараясь остаться наедине с собой: «Душа лучше всего мыслит, когда ее не тревожит ни слух, ни зрение, ни боль, ни удовольствие». «Душа устремляется к бытию, когда, распростившись с телом, она одна или почти одна, прекратив и пресекши, насколько это возможно, общение с телом».

Тело мешает «улавливанию бытия» и иным образом: мешают хлопоты, недуги, желания, страсти, страхи, призраки (εἴδωλα). По вине тела у нас нет досуга для философии. И даже когда у нас есть свободное от забот о теле время (σχολή), чтобы обратиться к исследованию и размышлению, тело все равно сбивает нас с толку. Пока мы обладаем телом и душа неотделима от этого зла (κακός), мы не можем овладеть предметом наших желаний — истиной, говорит Сократ.

Он приходит к тому, что чистый разум и чистое знание вообще невозможно достичь, не расставшись с телом. Поэтому они или недостижимы вообще, или достижимы только после смерти.

Подходит к мысли о чистом знании после смерти Сократ следующим образом. Он придерживается представления о загробной жизни, в которой люди предстают перед богами, и добрые там находятся в лучшем положении, чем злые. Добропорядочному и очистившемуся от тела человеку боги сулят «величайшие блага за могилой».

Он дает определение смерти: смерть — ничто иное, как отделение души от тела. Но и деятельность философа это тоже непрестанное отделение души от тела. Следовательно, говорит Сократ, после смерти мы достигнем цели, ради которой трудились всю жизнь, и «освобождение» и «отделение» и «очищение» души от тела и есть смерть.

Поэтому Сократ занимается «очищением ума», приведением его в должную готовность перед смертью. Смысл этого очищения и состоит в «тщательном отрешении души от тела», освобождении от тела «как от оков». «Истинный философ», который совпадает в диалоге с Сократом, — человек, который любит разумение (φρόνησις), и совершенно уверен, что нигде кроме Аида не приобщится к этому разумению полностью и во всей его чистоте. Поэтому истинный философ не боится смерти и всю жизнь занимается освобождением души от тела, то есть умиранием. Того же, кто любит тело (и кого «огорчает близкая смерть»), он называет не «φιλόσοφος», а «φιλοσώματος».

«А пока мы живы», говорит Сократ, «мы тогда будем ближе всего к знанию, когда как можно больше ограничим свою связь с телом и не будем заражены его природою, но сохраним себя в чистоте до той поры, пока сам бог нас не освободит. Очистившись и избавившись от безрассудства тела, мы объединимся с такими же как мы, и познаем все чистое. А нечистому каcаться чистого не дозволено».

В диалоге также раскрывается доктрина о переселении души. Согласно ей, философы, «очистившиеся до конца» и посвящавшие всю свою жизнь познанию, имеют шанс перейти в род богов. Преуспевшие же в добродетели «гражданской» и «полезной для всего народа», имя которой рассудительность и справедливость (σωφροσύνην καὶ δικαιοσύνην), которая рождается из повседневных обычаев и занятий без участия философии и ума, могут довольствоваться перерождением в пчел, ос или муравьев, или даже могут вернуться к человеческому роду.

Единственной подлинной добродетелью («разменной монетой») в диалоге называется разумение (φρόνησις), благодаря ему являются подлинными все другие добродетели. Душа пользуется телом, исследуя что-то при помощи органов чувств, и тело влечет ее к изменяющимся вещам, от соприкосновения с которыми душа блуждает и испытывает замешательство. Когда же душа ведет исследование сама по себе, она приближается к «чистому, вечному, бессмертному и неизменному» и соприкасается с постоянным и неизменным, подобным ей самой. Это состояние души, говорит Сократ, и называется разумением (φρόνησις). Все добродетели вместе с разумением называются «средством для очищения от страстей».