Сногсшибательные любовницы сговорились и устраивают сюрприз на День Валентина

🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

Сногсшибательные любовницы сговорились и устраивают сюрприз на День Валентина

Анна Иоанновна

Неблагодать

Исторический роман
в 2-х книгах


Книга вторая

Великой империи
хозяйка





Часть первая



«Я соблаговолила подписать пункты»*
Январь – февраль 1730 г.


1

  Графский титул потомку тевтонских рыцарей Карлу Рейнгольду Левенвольде был пожалован императрицей Екатериной в 1726 году – за красивые глаза и бурные ночи. Рейнгольд не был жаден и попросил свою высокую покровительницу заодно титуловать графами его ближайших родственников – старшего и младшего братьев. Минуло три года, Екатерина нынче покоится в Петропавловском соборе, но славный потомок крестоносцев Карл Рейнгольд граф Левенвольде, процветает при русском Дворе, довольствуясь ласками первой московской красавицы и покровительством её мужа – Натальи и Степана Лопухиных. В Курляндии имя графа Карла Густава Левенвольде звучит столь же гордо! Старший из трёх братьев, он мечтает взлететь ещё выше - овладеть сердцем тяжёлой на подъём герцогини Анны Иоанновны. Ах, ему бы ещё к графскому титулу, да прибавить роскошный замок, где бы он принимал и развлекал герцогиню, однако – увы и ах – его собинная резиденция - это всего лишь двухэтажное кирпичное здание с железными воротами. У ворот мирно ржавеют две старинные пушки, возле каждой из которых восседает царь зверей, лев, с разинутой пастью. Местечко сказочное, на берегу прекрасного озера, которое зовётся Озером Нимф. Неспроста, знать, у старого хозяина мызы родились три сына-красавца Карл Густав, Карл Рейнгольд и Фридрих Казимир. В былые времена предок братьев владел замком, который давно перестроен в небольшой домик, вокруг которого громоздятся кучи камней. Это всё, что сохранилось от старого замка - стража здешних мест, принадлежавшего рыцарю-крестоносцу, прибывшему сюда в надежде стать богачом и властелином. Земельные угодья представляют собой клочок лесистой земли, частью заболоченный, а частью каменистый и почти не пригодный к пахоте и садоводству. Богатых земель глупцу Рейнгольду не досталось из-за безалаберности опять же той, которой он служил верно, и сладко. И пока разве что охота на кабанов и на вальдшнепов радует обладателей титула. Мужиков, которым следовало бы кормить рыцарей, мало, да и те стреляют от господ, словно зайцы. Беглецов приходится отлавливать и особо злых рабов вешать, или, из милости - отсекать на плахе левую ногу. Жестоко и, вместе с тем, глупо – выгоды никакой для цивилизованного современного человека, каким себя почитал хозяин мызы. И то, и другое оскорбляло чувствительного Карла Густава Левенвольде - ученого отшельника, желавшего подвизаться где-нибудь по дипломатической части, если бы повезло получить место. Но не везёт старшему сыну давно умершего барона. Правда, в молодости фортуна благоволила ему. При Петре I состоял генерал-адъютантом, при Екатерине I получил бригадирский чин. После смерти императрицы с русской службы Карл Густав был уволен, поскольку Меншиков никого не щадил, Долгорукие больше не жаловали, а герцогиня Курляндская, хотя и смотрит на него приветливо, никаким чином так и не облагодетельствовала. Как ни надеется Густав завоевать любовь Анны, как ни похаживает вокруг неё, развлекает охотой, игрой на бильярде, герцогиня остаётся глуха и слепа. Она предпочитает почему-то любить людей неинтересных и грубых, таких, как старый лизоблюд Бестужев и молодой негодяй Бирен. Спрашивается, как Бирены вылезли из безвестности? Отец нынешнего любовника герцогини сумел услужить сыну герцога Иакова - Александру, спаивая его на охоте. Так он получил должность главного лесничего и деньги на поправление хозяйства и учёбу Эрнста Иоганна в университете Кенигсберга. Бароны фон Левенвольде и плевать бы поленились в иное время на недоучившегося студента, но теперь они - лучшие друзья. Иначе нельзя. Это только для красного словца сказано, что Рейнгольд процветает при русском Дворе. Густав хвастает перед Анной и Биреном успехами брата, а на самом же деле, Рейнгольду в столице туго приходиться. После смерти Екатерины он подвизается там снова в роли резидента герцогини Курляндской. Хорошо, что Остерман взял Рейнгольда под крыло, и Лопухин, двоюродный дедушка императора, позволяет ему забавлять свою распутную супругу – у себя прямо под носом. Связи, конечно, связи – вот что главное! Рейнгольд находится в самом сердце затевающихся при Дворе интриг, и охотно делится с братом последними новостями, сообщаясь с Густавом через курьера, разбитного парня по имени Яган. Густав был в курсе, что император Пётр II лежит в оспе, а вот поправится ли, это ещё вопрос. Но что-то Яган нынче задерживается? На него это не похоже. Яган - сын крепостной лифляндки и русского солдата, попался на глаза своему господину ещё мальчишкой. Карл Густав сразу же заметил за этим сорванцом способности к дипкурьерской службе, выпестовал и взял позже в столицу. В Петербурге, под наблюдением братьев Левенвольде, Яган обучился стрельбе из пистолета, фехтованию, верховой езде. Счастье теперь иметь такого курьера, отличного наездника, фехтовальщика, меткого стрелка, да ещё и чисто говорящего по-русски. Яган сейчас, наверно, в дороге, если в Москве случилась коронная перемена. Но, может быть, юный император от оспы всё же оправился? Нет, в этом случае Рейнгольд непременно тоже известит старшего брата. Вдруг, герцогиню курляндскую вспомнят и пригласят на свадьбу?
  За окнами стемнело, но Густав Левенвольде засиделся в одиночестве за стаканом вина. Он почти всегда ужинает один, потому как меньшой братец, Фридрих Казимир, не часто составляет ему компанию. Вне сомнения, он навещает благосклонных к нему местных красавиц, вдовушек и девиц, из числа мелких дворянок, хотя не брезгует и крестьянками. Что ни говори, а и младшенькому не повезло тоже. При Екатерине Фридрих Казимир состоял камер-юнкером, но с её смертью лишился придворного чина. Мог бы вступить в один из гвардейских полков, но военная служба его нисколько не привлекала. Вот и сидит он теперь в глуши, занимается конюшней, охотится с собаками, потому как старший брат предпочитает книги и политику, переписывается с братом Рейнгольдом и Остерманом. Последний находит его человеком образованным и остроумным, но дождётся ли он когда-нибудь милостей от Остермана? Скорее всего, так и зачахнет в глуши, при бедном дворике герцогини Анны.
  Митава – вот она, рукой подать от родового гнезда, но там властвует худородный Бирен. Дворик Анны живёт и забавляется пошлыми мелкими интригами. Бирен петушится и скандалит с родовитым курляндским дворянством, а его высокая покровительница, грустная, сырая, неуравновешенная герцогиня Анна Ивановна вечно страдает от долгов и невнимания двора Романовых, к которому и сама принадлежит по рождению. Ловкие братья Густав и Казимир, частые гости при дворе Анны. Давно уже братья, переломившие родовую гордыню, оказывают самое искреннее содействие герцогине и её фавориту: распутывают клубочки мелких интриг, передают новости, устраивают пиры и охоты.
  А однажды, когда любимчик сырой герцогини Бирен по пьяному делу, поделился с братьями Левенвольде открытием шарлатана Готлиба Бэра, братья задумались, потом, посовещавшись, написали Рейнгольду в Москву письмо и отослали с курьером Яганом. Что-то думает на этот счёт Рейнгольд и его друзья, Остерман, Степан и Наталья Лопухины? Юный император болен, может быть, при смерти, а курьера с ответом всё нет и нет.
  Допив вино, Густав хватил по столу серебряным кубком и выругался:
  - Ах, чтоб тебя, звездочётишка! Ты обманул Бирена, а Бирен обманул меня! Какое ужасное разочарование! Тебя, собаку, следовало бы утопить в озере Нимф…
  Подумав так, Карл Густав широко зевнул и решил отправиться на боковую. Часы пробили полночь: наступило 25 января 1730 года от Рождества Христова.

  Выспаться ему, однако, не судил Бог. Густав Левенвольде был разбужен ужасным грохотом в дверь своего дома и вскочил, ругаясь и осеняя себя крестом:
  - Проклятье! О, майн Готт! Кто там? Пьяный братец Фрицци или Яган? Если братец, я его изобью, чтобы больше не бесновался!
  Подпрыгивая, он спешно натянул кюлоты и набросил старый халат, обшитый побитым молью заячьим мехом. Вот оно какое – богатство безземельных графьев.
  А кто-то там, в ночи, усердно колотивший молотком-колотушкой по металлическому щиту возле двери, и по самой двери, бесновался, как сотня дьяволов.
  - Шнелль! Шнелль! Шнелль! – орал простуженный голос. - Глухие черти! Немедленно отворяйте! Дело не требует отлагательств!
  На ветру, в промозглую курляндскую непогоду, голос оравшего напоминал рёв какого-то чудовища – самого дьявола, или тролля.
  - Чтоб ты пропал, - в сердцах пробормотал Густав, - но ведь чертей уже нет, хвала Господу, а тролли давно спят в горах, а может, давно подохли. Неужели один из них проснулся? Где мой пистолет?
  Густав привычно пошарил рукой под подушкой, достал пистолет и возвёл курок. Входная дверь была отперта, и шаги раздавались уже возле кабинета, служившего Густаву опочивальней. Два голоса злобно переругивались, и по тону их было ясно, что прибывший не брат Фрицци.
  - Тебе говорю! Стой! Эй, куда же ты лезешь, лайдак, в грязных сапожищах! Много воли ты взял, скотина! Сперва полагается высокородного господина разбудить! - разорялся камердинер Ганс. – Давай-ка сюда пакет, и я передам господину в собственные руки, а ты проваливай на кухню, да пожри там, чего-либо там, чего найдёшь, и ложись спать!
  - Сам ты лайдак! Говорю тебе, дядя Ганс – отдам пакет только его милости, из своих рук в собственные руки! – прорычал наглый голос.
  - Да на тебе грязи, как…
  - Грязь моей службе не помеха, дядя! Отойди! Его милость не похвалит тебя за то, что ты учиняешь мне проволочку! Ступай вон, гнида, и не вертись около спальни!
  - Да ты что? Да ты что?
  - Я – курьер и по особо важному делу!
  - Я – камердинер его милости!
  - Да мне плевать! Я не спал более трёх суток, пробираясь в Митаву! Я мог бы и не спешить, но я своим господам верен, дядя Ганс! Смотри, отведаешь моего кулака!
  - Яган, - заулыбался Левенвольде, - но интересно, что это с ним такое, - рычит, как медведь? Он, должно быть, сильно простыл!
  Граф больше не собирался слушать перебранку своих слуг и прогремел из-за двери:
  - Яган! Это ты?! Входи, чёрт тебя подери! Яган! Что у тебя?!
  Оттолкнув старого лакея и вломившись в спальню-кабинет, Яган поклонился графу:
  - Милостивый господин граф, важные вести! Я уполномочен сообщить только вашей милости, только наедине! - он злобно зыркнул на назойливого дядю Ганса!
  - Ганс, пошёл вон! – приказал граф.
  Камердинер, было, затоптался, но получил пинка и приказ сбегать за вином. Левенвольде повалился в кресло и уставился на курьера.
  Это был парень лет 23-25. С лицом не красивым, но зато энергичным. В Москве он понабрался наглости и держал себя слишком смело для дворового.
  - Запри дверь и докладывай! 
 
   Яган - покорный и догадливый служака. Он запер дверь, как было приказано, достал из сумки пакет и вручил с низким поклоном:
  - Ваша милость, вот своеручное письмо его сиятельства графа Рейнгольда!
  Густав Левенвольде, лениво распечатывая письмо, процедил:
  - Короче, Яган, что там, в Москве?
  - Его императорское величество, изволили помереть, ваша милость! Нашу милостивую госпожу герцогиню провозгласили императрицей!
  - Чёрт подери!!!
  Густав Левенвольде вскочил и рухнул назад в кресло. Сердце его нервно заколотилось, а пакет упал на старый ковёр.
   - Бэр! Готлиб Бэр! О! Провидец! - пробормотал он, прикрывая рукой глаза. – Кто же додумался избрать нашу герцогиню императрицей! Кому понадобилась сырая бабища на престоле?
  Поднимать письмо, и читать у него не было сил, и он попросил парня коротко изложить ему суть дела. Если, конечно, Яган знает, в чем суть?
  - Ага, знаю! – с готовностью объявил курьер. – Господин Рейнгольд, отсылая меня с пакетом к вашей милости, сказал, что её высочество герцогиня Анна избрана на престол Верховным Тайным Советом и всем русским народом, но дело-де не совсем чисто! В письме оном, - он указал пальцем на пакет, всё ещё лежащий на потёртом ковре, у ног графа, - господин Рейнгольд изложил в точности, как было дело. Избранница Верховного совета не будет самодержавна, а проще говоря, у неё не будет никакой власти! Господа Верховный совет сочинили некие пункты – кондиции, кои ей следует подписать, а иначе, нашей милостивой госпоже герцогине не видать короны! Господин Рейнгольд сказал, что сие называется конституцией! Извольте, господин мой, вскрыть пакет и прочесть письмо вашего брата, а потом надо будет известить нашу милостивую госпожу. Так мне наказал господин Рейнгольд! «Яган, - говорит, - ты гляди у меня, не попадись с оным письмом на дороге! Дело тайное, и будет стоить твой глупой башки. Вы же знаете, я предан вам душою и телом, мой господин, - Яган склонил голову, но при этом зыркнул на графа вызывающе и спрятал глаза под упавшим на них непокорным чубом. - Я понял приказ господина Рейнгольда и пробирался сюда, соблюдая полную конспирацию. - Густав только сейчас заметил, что курьер выглядит усталым, чуть ли не измождённым. – Думаю, что хвоста за собою не привёл, мой господин. Я должен вас упредить, что следом за мной в Митаву пробираются ещё два гонца. Первый – это капитан Сумароков, посланный к герцогине и с той же целью Павлом Ивановичем Ягужинским, а второй, скорее всего, монах, отправленный преосвященным Феофаном. Но самое главное, господин мой, что посольство Верховного Тайного совета с предложением герцогине Анне русской короны и вышеупомянутыми мной кондициями, уже выехало в Митаву и скоро прибудет. Вы должны поспешить, чтобы первым объявить герцогине новость и таким образом, заслужить милости и возвести в высокую степень вашу фамилию! Так мне наказывал передать вам господин Рейнгольд…
  - Стой, я всё понял! – воскликнул Густав. – Подай-ка мне пакет, я сначала ознакомлюсь с содержанием, а потом поскачу в Митаву!
  Выхватив пакет из рук слуги, и ломая печати, граф коротко приказал. – А ну-ка, посвети мне!
  Яган поднёс ему канделябр с одинокой восковой свечкой, и он, трясущимися руками развернув лист плотной бумаги, с жадностью углубился в чтение.
  - Кондиции… - бормотал он. – Ограничение власти! В честь чего? И, правда, опасная и неумная затея! Рассказывай, Яган, что ты ещё знаешь?
  Однако волнение мешало слушать, и граф в нетерпении, вскочил и принялся расхаживать по кабинету, бормоча под нос:
   - Фортуна! Наконец-то, ты вспомнила о нас, слепая богиня! Готт! Готт! – он с удовольствием потёр ладони. - Надо скорее скакать в Митаву! Верхом или запрягать? И надо найти брата! Ах, Казимир, ах, негодник? Конечно, ночует у любовницы! Ну и пускай, ну и отлично! Обойдусь без этого негодяя!
  Немного успокоившись, Густав Левенвольде вспомнил про Ягана и спохватился, что парень едва не валится от усталости.
  - Ты можешь ещё несколько минут продержаться, Яган? Не наказывал ли тебе брат мой что-либо ещё на словах? Какие-нибудь подробности?
  - Нет, господин мой, подробности мне неведомы, - признался курьер, - но господин Рейнгольд присутствовал в кремлёвском дворце и наказывал мне передать вам, что писал к вам второпях, сразу по возвращении домой и потому письмо-де вышло сбивчиво. Но вы, ваша милость, можете без опасения доложить её милости герцогине, что господа верховные министры сами опасаются её гнева и ещё более страшатся того, как отнесётся к их предложению дворянство, ибо сейчас многие провинциальные дворяне прибыли в Москву на свадьбу императора с княжной Екатериной Долгорукой. Господа Верховный совет никому не доверяют и намерены скрывать от самой госпожи герцогини, до приезда к ней Депутации, что она избрана русской императрицей. С этой целью отдан приказ оцепить заставами всю Москву, чтобы и мышь не проскочила без паспорта, выданного Верховным Тайным советом.
  - Но как же тебя пропустили без оного паспорта? – удивился граф.
  Парень, не смотря на усталый вид, торжествующе усмехнулся, блеснув глазами:
  - Всё дело в переодевке, господин. У Яузской заставы я вынырнул, переодетым мужиком, пьяненьким, бородатым, в драном армячишке и давай вопить, что спешу в деревню, мол, к своей бабе, а она у меня на сносях, и пропустили! Побежал, а сзади, слышу, тройка, и кучер орёт, чтобы пропускали скорей. Я оглянулся и догадался, что это посланник графа Ягужинского, но моё дело – его обогнать, и я бросился бежать уже без оглядки. Мне повезло отойти далеко, пока он бранился с сержантом. Не доходя до усадьбы Кантемиров Чёрной грязи, свернул я к Черкизову, и там мужицкую одежонку сбросил. В Черкизове постоялый двор богатый, и я подкатился к хозяину, требуя дать коня. Ах, недаром просил, а за золото, ссуженное господину Рейнгольду Лопухиным Степаном Васильевичем, а иначе мне пришлось бы коня украсть! Пока седлали, на двор влетела взмыленная тройка гонца Ягужинского. Собаки забрехали, и я во время ускакал – по лесным тропинкам, по болотам, по ухабам, не спал, не ел, а за сменных лошадей расплачивался на постоялых дворах опять же лопухинским золотом! В пути никто меня не настиг, не приметил, я крался тенью и, полагаю, мой господин, что гонец Ягужинского и посольство Верховного Тайного Совета прибудут в Митаву завтра, и то вечером!
  - А курьер преосвященного?
  - Я вовсе не заприметил его, и полагаю, что он, или не выезжал, или плетётся где-нибудь позади всех.
  - Спасибо тебе, мой друг Яган! – воскликнул обрадованный Левенвольде. – Постой, выпей вина, а потом ступай ужинать на кухню! Эй, Ганс! Где вино? Наливай нам и убирайся! А от кого братец мой Рейнгольд унюхал про тайное посольство?
  - От графа Ягужинского, - ответствовал ему верный Яган, хлебнув вина, - Павел Иванович, говорят, давно злится на Верховный Тайный Совет, поскольку Голицыны и Долгорукие после ссылки Меншикова не пожелали ввести его, худородного, в свой круг.
  - Ну, парень, ты знаешь больше, чем я, - поморщился Левенвольде, - ну, иди… Да! Золото всё ли ты потратил?
  - Осталось немного, - Яган полез в карман, и вытащил две золотые монеты.
  - Это всё? Ладно, возьми это себе в награду! Ты скоро снова понадобишься! Ну, ступай, - милостиво кивнул ему всклокоченной головой барин, - поешь на кухне, пока запрягают лошадей, и мы вместе выедем в Митаву! Нельзя медлить ни минуты! Потом выспишься. Потом! Потом! Потом!
     А когда еле живой от усталости курьер закрыл двери, граф рявкнул:
  - Ганс! Где ты, каналья?! Спишь, что ли? Запорю! Скорее подавай мне одеваться! Или нет! Сначала разбуди конюхов, и вели седлать двух коней! Мы с Яганом поскачем в Митаву!
  Через пять минут Ганс вернулся и ещё час спустя туалет рыцаря был закончен. Граф наскоро позавтракал, обглодав петушиную ногу и, не жуя, проглотив мясо. Выпив вина, он велел старому Гансу найти своего младшего братца (хоть с бабы снять!) и повелеть ему скакать к Кейзерлингу, а потом к Корфу, и объявит обоим, чтобы неслись в Митаву.
  
  Выехав из замка, Густав Левенвольде и его верный Яган сломя голову понеслись в сторону Митавы, сжимали коленями бока сытых жеребцов.
  Скорее, скорее!
  Густав боялся опоздать. В его руках было важное послание курляндского резидента к герцогине с изложенными в нем пунктами кондиций.
  «Наконец-то! Наконец-то! – билось в воспаленном мозгу.- Ай да Готлиб, вот это ученый! Готлиб Бэр, сукин сын!»
  Но неужели, сырая баба не согласиться?
  «Тогда она Narrin! Dumme! Дура! Она должна подписать любую, предложенную ей бумагу, которую после не трудно будет и отменить. Скорее! Чёрт! Чёрт! Чёрт! О, только бы гонец Ягужинского не обогнал нас!»
  Вихрем они неслись по примерзшей за ночь грязи, а впереди стлался туман. Холодный ветер с Балтики колол лица. В Митаве тоненько тренькали колокола кирхи и костела. В промозглом небе плеснул оранжевый штандарт Кетлеров.
  Перед чугунными воротами Левенвольде выкрикнул:
  - Это свои, отворяйте! Его сиятельство граф Густав Левенвольде по весьма срочному делу
Adria Rae вместе с Silvia Saige трутся пёздами на бильярдном столе сосутся по взрослому
Мать ничего не может поделать с тем что муж трахает приёмную дочь
Решила пуститься во все тяжкие и пошла лизать пизду лесбиянке