Смотреть Студенты

⚡ 👉🏻👉🏻👉🏻 ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Сергей Решетников, писатель, сценарист, драматург. Тот самый Решетников
Сергей Решетников - писатель, драматург, сценарист
Главная
Новости
Каталог
Контакты
Menu
Главная
Новости
Каталог
Контакты
Вместо предисловия.

Стекольный район, город Анжеро-Судженск, север Кузбасса.

Провинциальный городок. Запущенные улицы. Разбитый асфальт. Огромные тополя по обе стороны от дороги. Неулыбчивые прохожие в серых и черных одеждах. Бабушка везет коляску с дровами. Мальчишки стреляют в голубей. Ветер гоняет по асфальту старую серую бумажку.
Человек идет вдоль дороги. Не глаженые брюки, старые ботинки, клетчатая рубашка.

Меня зовут Мартин. Я родился и вырос в небольшом шахтерском городе Анжеро-Судженск Кемеровской области СССР (Советского союза).
Мне исполнилось 10 лет, когда началась перестройка. Из магазинов всё пропало. Мы примерно поняли, что такое гласность, но не думали о свободе слова. Мы узнали, что такое дефицит и глубоко дышали парами воли, которую приняли за глоток свободы. С этих пор Анжерка приобрела статус бандитского городка. Об Анжерских братках, у которых романтика играла в жопе, слава ходила по всему Кузбассу, их побаивались даже в соседних областях. Чисто по бродяжьи всё творилось, жили, как правило, по понятиям, думали, что так и надо. Нужно быть своим пацаном, и всё будет путем.
Мы с друзьями, когда нам исполнилось по 13 лет, уже смотрели по видику порнографию, нюхали момент, а по ночам дрочили на голую луну. По Анжерке ходила байка: кто занимается онанизмом, у того на ладонях обязательно вырастут волосы. Я изредка тщательно разглядывал свои ладони. Наверное, обманывали.
Мы с моим другом Глебом Всяким держали одноклассницу Ленку Дроздову за титьки. Она нам позволяла это делать. Мы сидели у неё в гостях, в прихожей, на старом диванчике, окружив Ленку в объятия с двух сторон. Я выбирал себе левую грудь, Всякий правую. Нам казалось, что это предел мечтаний. Я чувствовал, как билось её сердечко под моей ладошкой. У меня было твердая уверенность, что через пять лет я женюсь на Ленке, потому что я держал её за титьку под которой билось сердечко. Это мы называли свободой.
Мы пили дешевое разливное вино, которое привозил в новоиспеченный бар, перестроенный из фабричной столовой, Греба с братками. Греба был большой, рыжий и умный. Он одним из первых догадался, что происходит с Советским союзом.
Позже мы пили теплый разбавленный спирт, курили первые американские сигареты с фильтром и ходили на дискотеки в дом культуры «Судженcкое». Там стекольские, к коим относились мы с Глебом Всяким, регулярно долбили приезжих из центра города или с Антоновского рудника. Ребята приезжали снимать Судженских и стекольских девчонок. Искали временный приют для своих грязных писок. Но не тут-то было.
Дома мы слушали рок-музыку плохого качества. Предпочитали Виктора Цоя и Егора Летова «Ласковому маю».
Потом наступили девяностые годы. В мою жизнь ворвался Борис Ельцин. Рост высокий. Его рык стоял в моих ушах. Советский союз развалился, КПСС прекратила свое существование, но я так ничего и не понял. Ельцин сотворил нашу несовершенную, а порой уродливую демократию, вырвал её из номенклатурной пучины. Назвался её гарантом.
Люди сообразительные сразу стали делать деньги. Оказалось, что Греба до этого тоже делал деньги и очень большие. На улицах начали стрелять. Слава бандитского города укрепилась еще более. Греба был убит из автомата Калашникова прямо возле магазина в Северном микрорайоне, он выходил из автомобиля, подъехал Камаз, из него вылез молодой парень в серой рубашке и открыл огонь. Мы с Глебом Всяким оказались в это время неподалеку. Сотрудники милиции нас не подпустили к месту трагедии. По рядам любопытных ходил шепоток, что делят сферу влияния, что вся эта стрельба из-за денег. Мне до этого казалось, что деньги это не главное. Сейчас я согласен с Харуки Мураками, который сказал, что деньги дают независимость, деньги позволяют ему писать. Эпоха Христа подходила к концу, и у нас появился новый бог – ДЕНЬГИ. Мы все слепо в него поверили. Мы стали молиться ему ежедневно. Нет слов, приятно, когда бог у тебя в кармане. Когда бог у тебя в кармане, ты никому ничего не должен. Ты идешь, попивая крепкое пиво из бутылки, тебя по фигу этот бренный мир. Тебя не интересует, что ты не поступил в институт, мама тебе пока дает деньги. Ты идешь по миру широкими шагами, смотришь на красивых девчонок, чешешь в яйцах. У тебя на руке даже нет часов. Тебе наплевать на время. Миру на тебя тоже наплевать. До поры до времени.
В середине 94 года оказалось, что я должен государству. И мне пришлось идти в армию.


ИТОРИЯ ПЕРВАЯ: глупая.
О ТОМ, КАКАЯ ЖИЗНЬ ЖДАЛА МАРТИНА В АРМИИ.
Сентябрь, 1994 год, п.Мулино, Нижегородская область. Военная часть 06709.


Слышится песня.
У солдата выходной. Пуговицы в ряд
Ярче солнечного дня золотом горят.

Я выхожу из ума.
Молодой солдат стоит в красном уголке, волнуясь, рассказывает:
- Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост, нести службу бодро, ни чем не отвлекаясь, не выпускать из рук оружия…
-- Учите, дети мои. Ибо это для вас благо, -- вышагивал по комнате отдыха старший сержант Рогов, -- когда вырастите большими, будете учить младших.
Старший сержант Рогов выглядит на все тридцать, хотя ему в октябре исполнится только двадцать лет. Все в роте ждут этого юбилея, как будто всемирного потопа. Рогов высокий, мощный, с крепкой нижней челюстью. У него очень внушительный вид. Дома его ждет молодая жена. В роте его боятся даже дембеля. Он справедлив, но жесток.
-- Рядовой Перетятько! – гаркнул Рогов.
--Я ! – подскочил из-за стола Максим. Худощавый, молодой, еще розовощекий, уже бритый наголо, две недели не мытый, месяц не стиранный. Он вытер рукой под носом, почесал за ухом.
Луна за окном была похожа на затылок Перетятьки, такая же гладкая, такая же белая. Я учу устав караульной службы. Меня зовут Мартин. Рядовой Мартин. Курсант артиллерийского полка. Дух. Но скоро я стану слоном. Еще совсем немного. Полгода. Шесть месяцев мне осталось шуршать. Была половина первого ночи.
-- Рядовой Перетятько!
--Я !
-- Ровняйсь! Смирно! Равнение на середину! Перетятько, я предлагаю сделать тебе четвертую попытку и рассказать наконец-то наизусть устав караульной службы. Чё ты из себя дурака-то строишь, Перетятька?
-- Не могу знать, товарищ старший сержант.
Рогов подергал Перетятьку за ухо:
-- Ты «Бородино» в школе учил?
-- Учил, товарищ старший сержант.
-- Сколько получил за ответ?
-- Не помню, товарищ старший сержант.
-- Девичья память, -- Рогов глубоко вздохнул и тихо скомандовал, -- поехали.
И Перетятько поехал:
-- Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост, нести службу бодро, ни чем не отвлекаясь, не выпускать из рук оружия, никому его не передавать, в том числе лицам, которым он подчинен: начальнику караула, помощнику караула и разводящему. Услышав лай караульной собаки немедленно сообщить…
И споткнулся.
Старший сержант Рогов один раз прошелся вдоль комнаты отдыха, остановился напротив Перетятьки, вытащил руку из кармана, почесал Максиму бритый затылок, похожий на луну, близко-близко предвинулся к лицу, настолько близко, что Перетятька наверняка почувствовал зловонное дыхание, и сказал:
-- Упор лежа принять.
Максим упал на пол.
-- Раз – два. Раз – два. Р-р-раз – два…
И так бесконечно. А я смотрю на луну. Я не хочу учить устав караульной службу. Перетятька тоже не хочет, или у него не получается. Я же хочу есть. Смотрю на луну и хочу её сожрать. Я бы с удовольствием отрезал от неё кусок, намазал его на хлеб и заточил. Жрать хочется больше, чем ебаться.
-- Рядовой Мартин!
--Я !
Я не хочу учить устав караульной службы. Люблю Пушкина, Бродского, но устав караульной службы ненавижу.
Мартин: Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост…

За месяц службы я стал неплохо даже отжиматься, подтягиваюсь семь раз. Мы каждое утро встаем, как дураки в шесть часов, в тяжеленных сапогах, с голым торсом бежим вокруг полка три километра, потом – на спортивную площадку, там турники, брусья. Каждое утро без пятнадцати семь мы потные и скользкие всей ротой возвращаемся в казарму. Потом готовимся к завтраку. Кто бы мог подумать, что я буду каждый день в течении месяца завтракать с таким нескрываемым удовольствием в семь часов утра. Нам ежедневно ставят задачу – пять минут на прием пищи. И мы молотим как угорелые. Каша горячая, а пихаем её в рот. Нам непременно нужно успеть набить утробу. Если первым позавтракал «дедушка» и встает из-за стола, мы, доели или не доели, должны встать и уносить посуду. Такие порядки. Такая хуйня! А потом с песней, в общем строю, в колоне по три возвращаться ненадолго в казарму. Меня назначили запевалой.
-- По всей земле от края и до края
Нет города такого, нет села,
Куда бы ни пришла победа в мае
Девятого великого числа.
Какую же всё-таки поебень мы поем? Луны на небе уже нет. И есть мне уже не хочется. Видимо во сне я сожрал луну, намазал её на хлеб и быстро (пять минут на прием пищи!), с удовольствием проглотил. Потом запил это синим морем ночи, газированным звездами. И у меня началась изжога.
А рота, на 70 % таких же духов как я, во весь голос:
-- И смотрит на сынов своих Россия,
Как будто бы вчера окончен бой.
Проходят победители седые,
Победа остается молодой.
Бодро, громко, звонко. Не важно, что голоса еще только-только сформировались, пройдет полгода: лето и осень, и мы себя не узнаем. Так нам, по крайней мере, обещал командир, полковник Данилин, дядька с большим брюхом и двойным подбородком.
-- Слабаки. Теперь я оторвал вас от мамкиной титьки. Пришло время воспитать вас крепкими, умелыми, бойкими солдатами. Армия – это вам не хухры-мухры. Армия – это школа жизни. Что вы будете иметь спустя полтора года? Волю – раз, силу – два, энергию – три.

-- Раз – два. Раз – два. Раз – два. Раз – два. Ну, как тебе служится, боец? – наклонился на до мной сержант Корчмаруков.
-- Отлично служится, товарищ сержант, -- отвечаю я из упора лежа.
Корчморуков хлиплый, сухой, с острыми коленями. Он похож на букву "Л". Самый вредный, самый говнистый, самый обиженный из всего сержантского состава. Рассказывали, когда он, будучи еще совсем молодым дедом, напился пьяный, его спящего, в чем мать родила, целый час возили по плацу на столовской тележке для посуды. Он лежал на животе, его писька болталась в проеме для кастрюль. Смеялся весь полк. Дежурный офицер изредка выходил на улицу, улыбался, качал головой, выкуривал сигарету и шел назад в штаб. Там его ждали жареная картошка, которую приготовили духи, и Вера, дама из разряда оскорбленных судьбой, которая всегда дежурила вместе со всеми офицерами. Вера иногда приносила в полк новую венерическую болезнь, об этом сразу узнавали все, потому что она, не стесняясь, рассказывала, как серьезно в очередной раз простыла. Пришло время. Офицеры перестали общаться с Верой. Тогда её взяли под свою опеку «деды». Она превосходно делала минет. Это было единственным на что она еще годилась.
Вера сидела напротив меня, смеялась беззубым ртом, а я отжимался.
-- Раз – два. Раз – два. Раз – два.
Корчморуков командовал. Он выделывался перед беззубой Верой, зарабатывал себе дешевый авторитет. Вере это нравилось. Она курила «Приму», почесывала себе лобок, ежилась от первого сентябрьского холода.
-- Вера, а хочешь ты посчитать: раз – два? – сказал Корчморуков и погладил её по коленке, -- ты умеешь считать до двух?
Вера громко засмеялась. Потом сказала:
-- Раз и… два, -- она провела пальцем по лицу сержанта.
-- Полтора, -- сказал Корчморуков и полез целоваться к Вере.
Она же сказала:
-- Зачем? Не надо, мой мальчик, -- а сама явно, отчетливо, во всю повислую грудь задышала.
Я стоял в упоре лежа на полтора, на полусогнутых руках. Корчморуков же всё пытался добраться до её промежности. Вера сопротивлялась.
-- Ну, чё ты? Ну, давай, Вер, -- добивался своего Корчморуков.
-- Да ты что? Этот мальчик так и будет стоять на полусогнутых руках?
-- Дался тебе этот мальчик.
А я -- в упоре лежа на полтора. За полторы тысячи километров от дома. Думал: почему бы мне не встать и не двинуть Корчморукову по морде сапогом, почему. Чего я боюсь? То, что «деды» меня потом отдубасят? Да они презирают Корчморукова. Что происходит? Что такое рабское во мне засело, что я лежу и молчу, что принял, как должное звание рядовой, что меня называют – духом, что заставляют петь песни под гитару на ночь Рогову? Когда мне прикажут – я бегаю за сигареткой. И Перетятько бегает, и Гоша бегает, хотя он в плечах шире Корчморукова в два раза. Что нас заставляет бегать? Когда я обещал одной случайной девчонке сковырнуть этот суетный мир, как консервную банку. Вывернуть всё наизнанку. И вдруг я, уверенный в себе молодой, здоровый парень, стою в упоре лежа на полтора. Мне мама говорила, что сейчас мы живем в демократическом обществе. Где она демократия? Где конституция? Где свобода? Полтора…

Армия – это полтора года рабства. Я пришел к этому выводу вчера. Домой я пишу письма, что у меня всё в порядке, что служба идет нормально, что кормят хорошо – утром дают вкусную кашу с рыбой, в обед суп и жидкую толченую картошку с жестковатой котлетой, на ужин – тоже каша. Что командиры у нас бравые, что вставать в шесть часов для меня это уже не проблема, что вчера пять километров с полным боезапасом бегали на стрельбище, что отстрелял я на пятерку – поразил все три мишени и комбат выразил мне благодарность, что неделю назад приняли присягу, что я не о чем не жалею… Пишу и плачу. Пять минут мне дано на то, чтобы написать письмо. Заебало всё.
В очередной раз пошел в караул. Первые два часа на посту мои. Брожу. Изучаю накрытые брезентом орудия. Сколько интересно стоит такая машина? Тупею.

Мне непременно необходимо написать новую конституцию. Она нужна России как воздух. Я достал из кармана тетрадный листок. Пишу письмо президенту Ельцину, прошу его выслушать меня. «Нам нужна настоящая конституция, Борис Николаевич. У меня создается такое ощущение, что время остановилось… Я стою на посту, а у меня руки чешутся… Только не подумайте, что я сумасшедший или онанист. Больные в караул не ходят. Вы об этом знаете, Борис Николаевич? А ваш внук пойдет в российскую армию? Вы знаете, как тяжело ходить в караул через сутки? Позавчера ночью я стоял на посту, и вдруг сильно-сильно захотел срать. Я не знал, куда деть свою жопу, Борис Николаевич. Как известно – стоя на посту испражняться строго запрещено. Но я наплевал на этот запрет. Мне так захотелось срать, что жизнь казалась мне адом. Я не выдержал, сел под лафетом и навалил большую кучу. «Мину» под пушкой нашли к вечеру, когда уже сменился караул. Долго еще разбирались – кто же все-таки это натворил. Но я не сознался, Борис Николаевич. Когда мы ужинали в столовой до меня доносились рассказы о том, что кого-то наказали за то, что он насрал под лафетом. Кто-то получил наказание за меня. Как мне быть, Борис Николаевич, посоветуйте. С уважением, рядовой Мартин»
Борис Ельцин Пишет мне ответ: «Дорогой россиянин! Уважаемый Мартин, у нас в стране сегодня тяжелое положение. Но мы обязательно должны справится. Понимаешь. Поэтому ты сейчас стоишь на посту за себя и может быть за того парня. Терпи, Мартин. Скоро Россия уверенно встанет на ноги. А под лафетом ты всё-таки зря насрал. Нужно было отойти подальше куда-нибудь и зарыть потом фекалию.
Как сейчас идет служба? О чем думаешь? Чем дышишь?
В прошлом году в Грозном скончался Звиад Гамсахурдиа, известный диссидент, который с 91-ого правил Грузией, а в 92-м его прогнали. Он в Чечне отсиживался. Плохие дела у нас в Грозном, Мартин. Докладываю тебе. Неразбериха, хаос. Мой министр Валя Ковалев выражает «серьезную озабоченность» ростом преступности в стране. Что-то надо менять, Мартин.
Желаю тебе всего хорошего. Служи честно, выполняй долг, как полагается, на совесть. А я уж о тебе позабочусь. С уважением, Борис Ельцин»

Через четыре часа в очередной раз на пост. Ноги уже держат плохо. Мы ходим в караул через сутки почти месяц после присяги. Потому что больше некому. Полк двести пятьдесят калек, которые не сумели откоситься, либо по незнанию, либо по глупости, либо по принципиальным соображениям, как я. Наша армия теперь называется российской. Мы надеялись, что армия уже перестроилась, что дисциплина сделала своё дело, что дедовщины нет, так мне обещал военком. Но добрый старший прапорщик говорил, когда мы только-только сюда попали, что нам очень не повезло. Мы сначала не поверили. А зря. Жопа началась тут же. И теперь еще караул. Через сутки.
В руках автомат Калашникова, на голове шлем, на ремне про запас три рожка патронов. И жить уже не хочется.
Под утро я заступаю в третий раз на пост. Голова уже не моя. Я не чувствую. Какие-то глупые мысли лезут из подсознания, какая-то чушь.

Появляется незнакомая красивая женщина. Она в белой тунике на голое тело. У неё прекрасная вздыбленная грудь, черный распущенный волос и яркие губы. Я её хочу! Женщину из другого мира, где меня ждут.
-- Как вас зовут? – спрашиваю я, вместо того, чтобы сказать: «Стой! Стрелять буду!»
-- Исида.
-- Красивое имя.
-- На посту разговаривать запрещено, молодой человек.
-- А мне по барабану.
Она наклонилась ближе ко мне и тихо произнесла:
-- А ты знаешь, что Звиад Гамсахурдиа умер?
-- Знаю, -- сказал я.
Я погладил её по напряженной груди и спросил:
-- Не холодно?
Она сделала шаг вперед.
-- А ты согрей.
-- С удовольствием.
Я обнял её со всей силы, вцепился в неё губами. Она холодная, как сталь.

Я прижимаю к бронежилету автомат, снимаю с предохранителя, берусь за ствол, вставляю его в рот, передергиваю затвор, поднимаю глаза к верху, вижу – пролетела птичка, слышу -- первая утренняя птаха защебетала. И жизнь продолжается.

История вторая: героическая.
о том, как в армию ходил Глеб Всякий.
Декабрь 1994 – март 1995. Краснодарский край, Чечня.

Я Глеб Всякий. Нас готовили для похода в Абхазию. Планировалась миротворческая миссия. Я должен был стать санитарным инструктором, а, в конце концов, стал заместителем командира взвода специалистов войсковой разведки. В декабре 94 было решено вводить войска в Чечню. По телевидению показывали, что на Северном Кавказе идут бои. Нам, как нормальным пацанам это нравилось. Я вспомнил, как Мартин заставлял меня играть в пластилиновых солдатиков, он убеждал меня, что круче войны ничего нет. Мы сидели на полу, двигали вперед пластилиновую кавалерию и пехоту, Мартин восхищался войной, как сумасшедший.

Мы лежим со Свином и с Лещем, смотрим черно-белый телевизор. Нам уже можно. Мы – не слоны. Мы –черпаки. Наши деды стали дембелями. В полк пригнали молодых духов. Я думал, что никогда не подниму руку на молодого солдата. Я не правильно думал. Меня превратили в робота. Я стал машиной в погонах. Машиной, которая не знает жалости. Машиной, которая бежит десять километров с полным боезапасом и потом в упоре лежа выбивает мишень на пятерку. Машиной, которая на турнике, как раз-два, делает пять раз «выход силы» и шесть «подъемов с переворотами». Машиной, которая знает, что завтрак из каши в семь утра, обед в два дня, ужин – в семь вечера. Я очерствел, поправился, окреп, возмужал. Я матерюсь, как сапожник, и курю, как Шерлок Холмс. Мне всё теперь похую – я черпак. Мой ремень не зат
Мастурбация Девущек
Большая Женская Вагина
Практика Секса У Начинающих
Смотреть Порно Видео Минет Делает Девушка И Сперма Без Регистрации Бесплатно
Порно Ролики Фистинг Видео
Студенты смотреть онлайн все серии и сезоны бесплатно в ...
Смотреть мультфильм Студенты онлайн в хорошем качестве 720p
Смотреть фильм Студентка по вызову онлайн бесплатно в ...
Студенты Отдыхают На Природе Смотреть Онлайн... - YouTube
Фильм Студентка по вызову (2010) смотреть онлайн бесплатно ...
Студенты (сериал) – КиноПоиск
Приколы с тегом студенты
Смотреть Студенты