Смиряя сердце (КейЛюки)

tw: курение, алкоголь

* «Ничего не берет» — нехудожник.

Луна медленно отдавала свои права солнцу, которое неспешно поднималось из-за горизонта, освещая первыми лучами спящий Мондштадт. Парень потушил сигарету, тяжело выдыхая. Очередная бессонная ночь. Слишком много таких ночей в последнее время, слишком. Он обвел взглядом комнату, которую ему выделил Орден. Привычно чистая (у Альбериха был отдельный пунктик по поводу порядка, поэтому он ежедневно протирал пыль и наводил хотя бы поверхностный порядок), только один пустой бокал стоял на подоконнике рядом. Красные капельки напоминали о том, что в нем когда-то было вино. Что ж, смысла ложиться спать сейчас нет, через два часа нужно идти в Ордо Фавониус и снова нагружать себя работой, чтобы заглушить все мысли. А их много. Особенно сейчас, когда Кейа осматривает из своего окна на втором этаже утреннюю площадь.

Выдохнув, капитан кавалерии слез с подоконника, на котором провел чуть ли не всю ночь после того, как вернулся с таверны. Он пошел туда впервые за две (или три?) недели — работы в последнее время было много, да так, что Альберих чуть ли не каждую ночь проходил либо в своем кабинете, либо за пределами города, зачищая потенциально опасные лагеря хиличурлов. И, надо же, именно сегодня он попал на рабочую смену Рагнвиндра. Как только Кейа открыл дверь и заприметил алую макушку за барной стойкой, которая так удачно стояла спиной, что в голове капитана проскользнула мысль: «А может, сходить в «Кошкин хвост»?» Что-что, а едкие колкости от бывшего брата, которые медленно, но верно по кусочку отламывали остатки его сердца, слушать сейчас точно не хотелось. Но после он заприметил Розарию, и все же решил остаться. Чертов мазохист.

— Добрый вечер, Роза, - с привычной фальшиво-счастливой улыбкой он сел за стойку, приветствуя свою собутыльницу на этот вечер. Та лишь устало кивнула и снова пригубила бокал. — Мастер Дилюк, одну «Полуденную смерть».

Услышав знакомый голос, Рагнвиндр лишь тихо цокнул и повернулся к стойке, откупоривая бутылку и наливая в бокал напиток.

— Пьете посреди рабочей недели? Давно ль капитаны Ордена стали такими бездельниками? – магнат не смог сдержать язвительного высказывания, но все же поставил вино перед Кейей. Последний не счел нужным отвечать, поэтому просто пригубил алкоголь, наслаждаясь его вкусом.

К своему несчастью, Альберих никогда не пьянел. Какое бы спиртное он не пил, какая бы крепкость не была, его ничего не брало. Прямо как в песне — «ни ром, ни бандиты, ни море»*. И правда, с «бандитами», именуемыми хиличурлами, он разбирался за два (если не один) удара. Что касаемо «моря», то капитан всегда умел плавать. Еще с детства это давалось ему куда лучше, чем брату. Иногда он даже думает, что лучше бы ему дали Гидро глаз бога, ведь в воде он чувствует себя как дома. А с «ромом» и так все понятно. И если Рагнвиндр знал про «бандитов» и «море», то про последний пункт нет. Кейа настолько хорошо умел играть пьяного человека, что любой актер позавидует. Серьезно, за такое ему давно бы дали Оскар, если бы все происходило в наше время. Поэтому раньше он мог бессовестно флиртовать с барменом, а тот скидывал все на алкоголь.

Завязав бессмысленный разговор с монахиней, Альберих продолжал фальшиво улыбаться, лишь надеясь, что Розария считала ее настоящей. Ну, так и было. Она умело подыгрывала этому театру одного актера, хотя уже давно заметила эту фальшь. Как и еще один человек, который стоял в нескольких метрах и смешивал коктейли, которые заказали у него посетители. Дилюка очень бесила эта улыбка. Безумно.

— Уже уходишь? – заметила девушка, когда Кейа поднялся со стула и потянулся к кошельку.

— Да, мне пора, - Альберих достал несколько монет и оставил их на барной стойке.

— Удивлен, что Вы выпили всего один бокал, - Рагнвиндр снова подал голос.

— Удивлен, что Вы можете удивляться, Мастер Дилюк, - устало ответив колкостью на колкость, капитан кавалерии покинул таверну и направился к себе, по пути вспоминая, на какой полке стоит почти допитая бутылка вина.

Он не ожидал. Не ожидал, что встретит его именно сегодня, когда ему выпал единственный за последнее время вечер, свободный от работы и миссий. Единственный вечер, когда он мог по-настоящему отдохнуть и забыть о всех своих проблемах. Но судьба всегда была к нему зла. А в последнее время откровенно издевалась и смеялась, наблюдая за страданиями капитана. Он даже начал курить в надежде, что это опьянит его больше, чем чертов алкоголь. Но его же «ничего не берет».

Кейа смирился с тем, что он стал для Дилюка никем. Тот, кто когда-то был так близко, сейчас был так далеко. Да, он пытался сделать хоть что-то. Пытался наладить их отношения. Но каждый раз его встречала стена из льда. И каждый раз, когда он пытался ее разрушить, всплывала раздражающая надпись «иммунитет». А после он перестал это делать. В таверне он появлялся крайне редко, два, а то и меньше раза в месяц. Брал больше работы, дабы не думать о боли, которую испытывает. И, надо же, почти получилось. Но, черт возьми, какой черт из бездны заговорил его именно сегодня пойти в таверну? Все месяцы стараний почти спустились коту под хвост, но Альберих все же смог взять себя в руки. Смысл возвращать то, что утеряно уже давно? Верно, его нет. Смысла держаться за прошлое не было никогда. Однако Кейа продолжал носить эту фальшивую улыбку, которая срослась с его физиономией за последние несколько лет. Привычка, не более.

Но каждый раз, когда он видел алую кнопу волос, его от его сердца откалывался очередной осколок. Он не знал, сколько их еще осталось, но интуитивно предполагал, что еще две-три встречи с братом, и старая рана, покрывшаяся тонкой коркой хрупкого льда, расколется и зальет болью все его сознание.

Кейа смирился, но сердце нет.

***

Дилюк шумно выдохнул. Он не смог уснуть этой ночью. Спать не хотелось от слова совсем. Все его мысли крутились вокруг персоны его бывшего брата. Его фальшивая улыбка, практически никакая реакция на колкости, а после усталый ответ, за которым не последовало даже сухого «До свидания». Кейа ушел и не попрощался. И выпил всего один (один!) бокал. Что уж говорить о уже ставшем для Рагнвиндра обыденным флирте, которого не было. Да и что-то в таверну он почти не ходит, Чарльз говорил, что не видел его вот уже несколько недель. Почему?

Почему?

Этот вопрос не давал покоя молодому виноделу. Что случилось у Кейи? Неужели он смирился с тем, что бывалую любовь уже не восстановить? Неужели он сдался?

И Дилюк ведь должен радоваться, ведь ему больше не придется наблюдать раздражающую физиономию перед собой каждую его смену в таверне. Но в груди что-то предательски болело. Кейа больше не подарит ему взгляд со слегка сияющей крупицей надежды, который Рагнвиндр смирял своим холодным. Досмирялся, черт возьми.

И да, его разум действительно ликовал, но длилось это недолго. Через каких-то полчаса сердце с неутолимой болью взяло верх.

Почему?

Он любил Кейю. До сих пор. Но разум продолжал вешать на него ярлык предателя, затыкая ноющее сердце. После того, что случилось на восемнадцатилетие Дилюка, он уехал, предупредив только одного Магистра и оставив ему глаз бога. Рагнвиндру нужно было это чертово одиночество, он думал, что оно поможет. Но ни черта подобного. Каждую ночь он думал, что поступил неправильно. Да, Альберих выбрал совсем неподходящее время для подобного признания, а Дилюк, и так на грани срыва из-за смерти отца, не сдержался. Однако разумом он продолжал убеждать себя, что во всем виноват Кейа, хоть и сердце кричало (буквально кричало болью только от одной мысли о бывшем брате) обратное. Дилюку удалось смирить чувства, бушующие в сердце. Три долгих года терапии одиночеством, и итог — только глухая, почти неощутимая боль от воспоминаний. Теперь на лице молодого винодела, вернувшегося в город, красовалась маска безразличия и серьезности.

Узнав, что Рагнвиндр вернулся, новоиспеченный капитан кавалерии сразу же побежал на винокурню в попытках объясниться и извиниться за все, что произошло три года назад. Но Дилюк даже не пустил его в дом. Почему? Разум в тот день руководил им, буквально душа сердце, не позволяя ему даже писк любви в сторону бывшего брата.

Но Кейа не оставлял попыток. И сколько бы Дилюк не менял свой график работы в таверне, Альберих всегда появлялся в тот день, когда винодел смешивал коктейли за барной стойкой, терпеливо дожидался закрытия и пытался поговорить. Но, Архонты, чертова горделивость и упрямство Рагнвиндра заставляло его игнорировать каждую попытку. А приходя домой Дилюк чувствовал себя паршиво. Даже слишком. Он видел, как маска Кейи лишь на секунду трескалась, фальшивая улыбка наполнялась горечью, а взгляд становился пропитанным болью. Но это лишь на секунду. После Альберих кидал еле слышное «До встречи» и удалялся со скоростью звука.

Интересно, плакал ли он в те дни? И если да, то как долго и сильно ли?

О Архонты.

А теперь что? Теперь его колкости игнорирует сам Альберих, как Дилюк когда-то игнорировал его попытки флирта. Теперь Кейа не смотрит на него тем взглядом. Он вообще на него не смотрит. Теперь Кейа вычеркнул его из своей жизни, как когда-то это сделал сам винодел. Но неугомонное сердце продолжало орать на него благим матом, оскорблять, говорить, какой он идиот.

Дилюк поднялся с кровати. Смысла спать нет. Через несколько часов встреча с делегацией из Ли Юэ. Накинув свое пальто, он вышел из спальни, а после и из дома.

Нужно проветрить голову и заставить ноющее сердце заткнуться.

***

Кейа надел белую рубашку и черные брюки и вышел из дома. Сейчас возиться с застежками его повседневной одежды сил нет. Ноги вели его в сторону Озера Звездопадов. Если повезет, насобирает любимых лилий калла и поставит дома в вазочку. По дороге не встретилось ни одного хиличурла. И слава Архонтам, сил сражаться сейчас нет.

Подходя к озеру, Альберих заприметил до боли знакомую красную макушку. Дилюк сидел на берегу и что-то держал в руках. Кейе сейчас же захотелось вернуться в город и спрятаться в горах бумаг, лишь бы не видеть причину его долгих страданий, которые наконец-то закончились. Но после он разглядел, что именно винодел держит в руках. Лилия калла.

Стоп.

Еще раз.

Рагнвиндр держит в руках лилию калла, любимые цветы Кейи с детства. Что, черт возьми, происходит? Не смогши пересилить любопытство, капитан кавалерии подходит к Дилюку и садится рядом.

— Тоже не спится? – вау, магнат умеет разговаривать без колкостей, да еще и без того холодного тона.

Однако, Кейа не ответил, все и так очевидно. Между ними повисло молчание. Альберих все гадал, почему винодел все еще сидит, рассматривая цветок, и даже не собирается прогонять бывшего брата.

— Почему ты перестал искать со мной встречи? – вопрос застал капитана врасплох. Дилюк, какая оса тебя укусила?

И все же Кейа сдался. Выдохнул, оперся руками наземь и откинул голову.

— А разве есть смысл? Ты дал мне ясно понять, что мою компанию не жалуешь, - хмыкнул, прикрывая глаза.

— Однако сейчас я не ухожу.

И правда. Рагнвиндр сидит на месте и, кажется, даже не собирается уходить.

— Почему?

Вопрос был настолько тихий, что магнату даже показалось, что капитан кавалерии ничего не говорил. Сердце берет верх, впервые побеждая разум в присутствии Альбериха.

— Я люблю тебя.

Эти три слова заставили Кейю резко поднять голову и удивленным взглядом посмотрел на бывшего брата. Последовал нервный смешок.

— Если это сон, то он очень херовый.

— Это реальность, - выдохнул Рагнвиндр, все же отрывая взгляд от цветка (святые Архонты, он рассматривал его все это время) и переводя его на Кейю.

— Тогда почему? – глядя в глаза винодела, капитан кавалерии судорожно выдыхает. — Зачем тебе нужна была эта чертова стена изо льда?

— Мой разум играет со мной плохие шутки. А судьба смеется с них, - магнат положил лилию на колени Альбериха. — Прости, что причинял боль все это время. Да и в тот день мне не стоило так реагировать.

Капитан кавалерии хмыкнул, переводя взгляд на озеро и слегка улыбаясь.

— Нет смысла вспоминать прошлое. Все, что было там, остается там. Но могу сказать одно — мы с тобой самые настоящие придурки.

Между ними повисла тишина. В ней можно было слышать то, как сердце Кейи собирается по всем осколкам и начинает снова биться. Как разбивается фальшивая маска на лицах обоих. Как разум Дилюка материт сердце, когда то свергает его и занимает правящее место. Тишина, которая говорит о многом.

— Я тоже тебя люблю, Люк.