Слова. Том II Духовное пробуждение

Доброе утро, Дорогие братья и сёстры

Храни Вас Христос Бог!

Жертва доставляет человеку радость

В нашу эпоху жертвенность является редкостью

продолжение...!

А как, Геронда, человек может пойти на жертву, если ему еще неведом вкус жертвенной радости?

– Если поставит себя на место другого. Когда я был в армии, наш дзот часто заливало водой. У рации надо было менять аккумуляторы, а это было делом очень нелегким, потому что линия была загружена. Я был мокрым по пояс, и шинель впору было выжимать.

Однако, чтобы не мучились другие, я предпочитал делать эту работу сам и, делая ее, радовался. Командир говорил мне: «Когда ты выполняешь эту работу, то я спокоен и не беспокоюсь об этом, но мне тебя жаль. Скажи, чтобы это делал кто-нибудь другой».

– «Нет, господин командир, – отвечал я ему, – я [от этого] радуюсь». В нашем полубатальоне был еще один радист, но, когда мы отправлялись на операции, чтобы не подвергать его опасности, я не давал ему таскать ни аккумулятора, ни рации, хотя мне было и тяжело.

Он просил меня об этом [обижался]: «Почему ты мне их не даешь?» – «У тебя, – отвечал я ему, – жена и дети. Если тебя убьют, я буду за это отвечать перед Богом». И так Бог сохранил нас обоих: ни ему, ни мне Он не попустил быть убитым.

Для человека чувствительного предпочтительнее быть единожды убитым самому, прикрывая другого из чувства любви, чем проявить небрежность или трусость и всю последующую жизнь испытывать постоянные угрызения совести. Однажды на гражданской войне маневр мятежников отрезал нас от остальных сил за одной деревней.

Солдаты собирались бросать жребий о том, кому идти в Деревню за продовольствием. «Я пойду», – сказал я. Если бы пошел кто-то неопытный и невнимательный, его могли бы убить, и меня потом мучила бы совесть. «Лучше будет, – думал я, – если убьют меня, чем кого-то другого, а меня потом всю жизнь будет убивать совесть.

Как я такое вынесу?» – «Ты мог бы его спасти, – будет говорить мне моя совесть, – почему же ты не спас его?» К тому же я постился и был на голодный желудок... В общем, ладно. Ну и командир мне говорит: «И я бы предпочел, чтобы ты пошел, ты ведь и из воды сухим выйдешь, только поешь, чтобы сила была».

Взял я автомат и двинул. Мятежники приняли меня за своего и дали пройти. Пришел я в деревню, зашел в какой-то двухэтажный дом. Там была одна старушка, она дала мне продуктов, и я возвратился к своим.

Величайшую радость я переживал зимой [в горах], среди снегов. Помню, проснулся однажды ночью. Все спали, а наши палатки завалил снег. Я вылез из палатки, схватил рацию и стал вытряхивать из нее снег. Смотрю: работает. Побежал к командиру и рассказал о том, что творится. В ту ночь я мотыгой откопал из снега двадцать шесть обмороженных.

Для Христа я не сделал ничего. Если бы я сделал для Христа 10 процентов от того, что делал на войне, то сейчас творил бы чудеса! Вот почему потом, в жизни монашеской, я говорил: «В армии я претерпел такие муки ради Отечества, а что я делаю для Христа?» Иными словами, по сравнению с теми муками, что я пережил в армии, в монашеской жизни я чувствовал себя царским сыном, тут уж не имело значения, был у меня какой сухарь или нет.

Потому что там, во время операций, знаешь, какой мы держали пост? Снег ели! Другие хоть рыскали вокруг, находили что-нибудь съедобное, а я был привязан к рации – не мог от нее отойти. Однажды мы остались без еды на тринадцать дней: нам дали только по одному солдатскому хлебу и по половине селедки.

Воду я пил из следов копыт, и то не чистую дождевую, а смешанную с грязью. А однажды довелось отведать и «лимонада»! В тот раз от жажды я дошел до предела и тут увидел след от копыта, полный воды – желтой! Уж я ее пил-пил! И поэтому после, в жизни монашеской, вода, даже если она была полна всяких «козявок» казалась мне великим благословением. Она, по крайней мере, была похожа на воду.

А однажды вечером порвалась кабельная линия связи. Был декабрь 1948 года. Снега вокруг – сугробы. В четыре часа пополудни нам дают приказ: идти в деревню – это два часа пешком, восстановить линию и возвращаться назад. Через два часа – темнота.

Солдаты были как мертвые от усталости и не находили в себе мужества идти. И где там еще найдешь кабель в таких сугробах!