Слабое место

https://mrakopedia.net/wiki/Слабое_место

Всем привет. Это будет выглядеть странно для истории такого толка, но я, наверное, начну её со своеобразного признания в любви, которое мог бы сделать гораздо раньше, и чёрт знает, как бы оно всё тогда сложилось.

Если вы знали Яну Ревенко лично, будь то общение по работе, по дружбе или, скажем так, более близкого характера — вам очень повезло. Если вы успели за преступно малые три десятка её жизни узнать её лучше, чем это удалось мне — вам повезло вдвойне. Потому что я не знал, не знаю и точно уже никогда не узнаю человека более удивительного, яркого и в самом положительном смысле безумного, чем Яна. И мерзко-горький привкус ненависти к собственному равнодушию, косвенно позволившему тем роковым событиям произойти, будет отравлять моё существование, пока я жив. Впрочем, наверное, стоит рассказать историю от начала до конца.

Это не исповедь, не предсмертная записка, не письмо другу, коих у меня не осталось, а что-то вроде моей личной психотерапии. Прошу извинить меня, что вы невольно в ней участвуете. Как я уже упомянул — я не лучший человек. Увы, это подтверждалось неоднократно.

Яна пришла в мою жизнь куда более будничным путем, чем вы, возможно, уже могли себе представить. В какой-то из унылых зимних учебных дней, когда я, чтобы не заснуть под монотонный бубнеж исторички, разглядывал морозный узор на окне во всём его фрактальном великолепии, дверь класса позади меня открылась, и наша классуха ввела в кабинет невысокую девочку с короткими каштановыми волосами в безразмерном оранжевом свитере с принтом черепашек ниндзя. На фоне всех нас, носивших невнятную серо-черную форму по заветам директора, девочка выглядела яркой искрой. На следующий день она, конечно, тоже переоденется в серый костюм и уже не будет так выделяться, но то — лишь внешне.

— Это Яна Ревенко, наша новая ученица. Она пришла к нам из СОШ №18, — буднично проговорила классуха. Мы закивали в знак приветствия, забормотав свои «приветы», Яна коротко кивнула в ответ, прошла к своей парте, и первый акт нашего знакомства завершился. С того самого дня Яна сидела за соседней партой от меня: иногда, когда учителя несли какую-то околесицу, мы с ней мимолетно переглядывались, закатив глаза, а я корчил смешные рожи, чтобы повеселить её — не из-за личной симпатии, а скорее потому, что в седьмом классе внимание любой мало-мальски миловидной девочки резко вырастает в цене для мальчиков. Временами я видел, как она чертит в тетради строгие линии каких-то причудливых зданий, больше напоминающие мрачные готические замки (про то, как оные выглядят на самом деле, я узнал позже от неё же). При этом всем близко мы тогда не общались — до, так сказать, «второго акта».

ИЗО в 7 классе, как многие из вас, наверное, знают — это предмет, посвященный не только и не столько рисованию, сколько изучению культур разных народов. Творческие, одаренные и хоть немного заинтересованные в этой катавасии дети, как правило, используют ИЗО как отдушину, выход своей фантазии и способ передохнуть между физикой и геометрией, менее творческие — как возможность почти без последствий слинять домой и посмотреть «Человека-Паука». В нашей же школе ИЗО даже для семиклассников было настоящим испытанием: его вела Пол-литра (изначально, конечно, Палитра, но об этом уже никто не вспоминал). Это была сухощавая женщина лет 55 аномально высокого роста, чьими неизменными элементами образа были водолазки с высоким воротом самых разных цветов, длинные юбки, низкий пучок седеющих волос, жемчужные серьги в ушах и узкие очки в тонкой оправе. Даже среди учителей нашей неплохой по меркам города школы Пол-литра, несмотря на своё маргинальное прозвище, выделялась своей нарочитой интеллигентностью, которая, впрочем, не мешала ей совсем не интеллигентно издеваться над учениками. Директор и завуч Пол-литру уважали и немного побаивались, закрывая глаза на все её чудачества, поэтому о том, чтобы упросить её поставить даже самым заядлым отличникам, имевшим неосторожность перепутать хохлому с дымковской росписью, пятерку авансом, не шло и речи. Тройки по ИЗО были равноправны в журнале с тройками по химии, русскому или алгебре, и от строгих родителей нагоняй за плохие годовые оценки мог получиться ничуть не хуже. Пол-литру в классе, разумеется, звали исключительно Анной Ивановной — страшно представить кару для того глупца, кто бы осмелился озвучить её погоняло вслух при ней.

— Оригами — один из древнейших видов искусства на Древнем Востоке, — торжественно проговорила Пол-литра в начале очередного урока, — его изобрели в начале нашей эры, что, конечно, позднее, чем живопись «суми-э» или роспись по фарфору, но все ещё гораздо раньше, чем почти все дошедшие до наших дней русские направления творчества. Представьте себе, если бы фигурки оригами могли сохраниться с тех времен, какими экспонатами бы пополнились наши музеи! Колесников, я слышу твой шепот, а если услышу еще — лично тебе домашнего задания задам вдвое больше, чем остальным.

Далее следовал экскурс в историю оригами, который Яна с редким для неё вниманием слушала, в то время как я наблюдал за ней самой: то, как она накручивала прядь коротких волос на палец, а ресницы на её серых глазах, преисполненных живым интересом, медленно подрагивали, чем-то завораживало меня. Вскоре Пол-литра дала нам задание сделать несложные фигурки по инструкции из брошюр, которые она разложила по партам, а в конце урока задала домашку: сделать в технике оригами что-то, чего в брошюре нет, при этом фигурка не должна быть слишком простой.

— За банальность, лень и неопрятность буду снижать по баллу. Если захотите схалтурить — можно вообще не приносить домашнюю работу, хотя потом всё равно придется её делать как следует.

Как вы догадались, из двух предложенных вариантов я выбрал не делать дома ничего к следующему уроку, ибо знал заранее, что ничего сложнее самолетика сделать не смогу, а родители, днями и ночами пропадающие на работе, лишь усмехнутся, если сын-семиклассник попросит их смастерить фигурку из бумаги. Конечно же, следующий урок штатно наступил через неделю.

— Ну что, седьмой «А», я надеюсь, вы все провели эти выходные плодотворно и поработали руками и головой?

На словах «поработали руками» по классу разнеслись тихие смешки. О, ранний пубертат. Анна Ивановна сделала вид, что ничего не слышала.

— Сдаём домашнее задание. Проверю в течение урока, пока вы будете выполнять сегодняшнюю классную работу.

Властная, грозная фигура Анны Ивановны двигалась по классу. Я сидел почти в самом дальнем углу, поэтому мне приходилось дожидаться своей незавидной участи дольше. Ко мне уже начало потихоньку приходить смирение, как вдруг с соседней парты раздалось еле слышное «Пс-с!».

Я уловил мимолетное движение Яниной руки и мне удалось отреагировать на него столь же быстро. В моих руках оказался слегка помятый, но все ещё поразительно талантливо сделанный домик с шестиугольной башенкой и остроконечной крышей. Предназначение поделки дошло до меня за следующие несколько секунд, и когда Пол-литра подошла к моей парте, я уже успел накорябать на «фундаменте» свою фамилию, чтобы с фальшиво-самоуверенным видом вручить ей «своё» творчество.

— Слишком увлеклась вчера, сделала две фигурки, — шепотом объяснила мне свой внезапный порыв альтруизма Яна, когда училка отошла.

— У тебя не точно такая же, надеюсь?! — испуганно прошептал в ответ я.

Яна посмотрела на меня как на дебила, и я всё понял без слов.

В конце урока Пол-литра, отставившая все просмотренные работы на пустующую первую парту, объявила оценки:

— Ревенко — пять. Антипов, Конкина, Савельев, Бакирова — четыре. Все остальные, кто принёс домашнее задание — три. С теми, кто не принёс, буду говорить отдельно, и разговор будет неприятный.

Когда я одним из последних надевал в классе пиджак и застегивал портфель, Пол-литра подошла ко мне и каким-то неожиданно человеческим тоном проговорила:

— Антипов, четверка у тебя за дружбу с Ревенко. Выбрать себе талантливую подругу — уже достижение. В следующий раз жду твою работу.

На перемене я подошел к Яне и, решив не мямлить как зашуганный неудачник, прямо спросил, почему она отдала вторую свою работу именно мне. Девочка снова кинула на меня тот самый взгляд, будто я конченый идиот:

— Потому что ты ближе всех сидел.

Её серые глаза сразу весело заблестели, словно смеясь надо мной, несмотря на каменное выражение лица. Я так и не узнал, сказала ли она тогда правду.

Тем не менее, наши общение и дружба начались именно в тот день (Пол-литра, сама того не зная, послужила этакой вангой). Уже на четвертом уроке я предложил Яне решить кое-что из её задач на классной работе, когда физик по своему обыкновению вышел покурить. После уроков между нами сама собой завязалась беседа на обычные подростковые темы — про учебу, родителей, фильмы и любимые группы, и домой мы пошли вместе. Как оказалось, мы жили всего в паре сотен метров друг от друга, поэтому на следующий день было удобно встретиться у моего подъезда и снова пойти в школу вдвоём. Нам повезло, что в нашем классе не было ни стаек заклятых подружек, ни компаний «крутых парней» — все дружили либо парами, либо ходили сами по себе, и массовые насмешки формата «тили-тили-тесто» инициировать было некому. Нам нравилась эта незаинтересованность озабоченных сверстников — и, наверное, отчасти благодаря этому наша дружба впоследствии и не перетекла в отношения, и не завершилась там же, где началась.

К апрелю, когда часов, настоянных у подъезда за обсуждением новых серий «Доктора Кто», накопилось уже на несколько суток, я вдруг понял, что Яна никогда не звала меня в гости. Почему не звал я — было ясно, и это я сказал Яне ещё в один из первых дней: мои строгие, в чем-то даже тоталитарные родители не выносили чужаков в квартире, сами предпочитали на праздники ходить в гости или в кафе, и несмотря на то, что оба возвращались с работы поздно, они легко могли понять, что домой кто-то заходил. Как — тринадцатилетнему мне было неведомо. Они не запирали меня дома в наказание, никогда не били, не лишали необходимых благ и даже карманных денег, но один взгляд каждого из них мог уничтожить морально. Почему в гости не приглашала Яна, которая рассказывала о своих родителях как о гостеприимных и приятных в общении людях, было для меня загадкой, пока в теплый апрельский день она не посмотрела на меня своим хитрым смеющимся взглядом и не сказала:

— Мама написала эсэмэску, что сейчас ляжет спать. Она спит крепко. Может, зайдём попить сока или чаю? Батя вчера «Юбилейного» земляничного много купил. Сказал, для растущего организма, но я уже начинаю в ширину расти. А мама говорит, что девочка должна быть стройной. Так и живут друг с другом эти люди…

— Типа… ты приглашаешь меня в гости?

— Типа да. Удивляюсь, как в тебе сочетаются знание физики на уровне этого, как его… Ландау, и привычка так иногда тупить.

Когда Яна говорила так, мне никогда не было обидно. Мы стебали друг друга по поводу и без с завидной частотой — на этом и держалась непринужденность и легкость нашего общения. Мы забежали в подъезд, наперегонки взлетели на четвёртый этаж по лестнице, ибо лифта в доме не было, и девочка осторожно открыла квартиру ключом.

— Точно спит, — шепотом сказала она, — я не слышу телевизор. Она его выключает, когда ложится.

Я прошмыгнул в квартиру. Пройдя по темному коридору, до которого доносился слабый свет от окон из комнат, я дошел до ванной, помыл руки и вслед за Яной прошел на кухню.

Обстановка в квартире не сияла новизной, но была невероятно чистой и уютной. Чайник в виде большой улыбающейся лягушки в шляпке из клубничины, глиняные чашки, на каждой из которых был нарисован свой фрукт (Яна налила себе чай в чашку с лимоном, а я выбрал с яблоком), развешанные везде фотографии — почему-то как будто довольно давние, не с последних лет, и обои в кирпичик, поклеенные аккуратными и умелыми руками. Однако что-то в этой обстановке казалось будто неправильным, и пока я пил свою первую чашку чая, я не мог понять, что именно. И только когда девочка встала налить себе и мне ещё по одной чашке, и низко нагнулась, чтобы сделать это, до меня наконец дошло: в квартире ВСЁ было сделано как будто под очень невысокого человека. Первой мыслью было то, что родители Яны несколько лет назад решили сделать квартиру чуть удобнее для подрастающей дочери, но это сразу показалось глупым и недальновидным: сейчас Яне всего тринадцать, а она уже нагибается к столешнице, чтобы просто налить себе чаю. Я хотел задать ей вопрос напрямую, но почему-то постеснялся.

— Пойдем в комнату? Хочу тебе там все показать наконец, — Яна старалась не показывать этого, но было видно, как она сгорает от нетерпения.

— Ага.

С чашками в руках мы двинулись в комнату. Прежде, чем оглядеть её, я заметил, что там вся мебель обычной высоты. Комната была в целом не менее уютной, чем кухня, но было видно, что это помещение действительно находится в полной и безраздельной власти подростка. На стенах висели гирлянды из лампочек, какие-то постеры и несколько фотографий. Но было понятно, что основной фокус внимания самой владелицы комнаты по жизни явно находится на другом: к стенам было прибито несколько широких полок, и на каждой из них стояли модели зданий, которых, казалось, вообще никогда не существовало в природе. Изогнутые крыши с искусно прорисованной на картоне черепицей, окна самой разной формы, строгое величие одних моделей и как будто намеренная детскость в исполнении других — яркие цвета и милые детали вроде нарисованных прямо на «стенах» зданий животных. Над рабочим столом Яны висело около десятка, скорее всего, самых удачных её рисунков на ту же тематику. Девочка стояла, скрестив руки на груди и гордо оглядывая свои имения.

— Вау. Это… охренительно, — я наконец подал голос.

— Спасибо.

— Я давно хотел спросить тебя. Почему именно архитектура? - говоря, я не переставал разглядывать макеты на полках, - Это же... не живое. Не собаки там, не хомячки, не кино какое-нибудь даже. Даже пацаны таким редко интересуются.

— Не знаю. Мне нравится думать, что когда-то я смогу построить что-то, что и через 100 лет будет стоять. Я знаю, что столько не проживу, зато меня будут вспоминать. Это галимая дешёвая бумага, она рассыпется лет через 10 в труху, - с разочарованием сказала Яна, щёлкнув пальцами по бумажному макету чего-то, напоминающего остроконечный купол цирка, но куда более футуристичного. Макет поддался и тут же опрокинулся на бок. Девочка поправила его, всё же посмотрев на своё творение с разочарованием.

— Думаешь, через 100 лет это будет кому-то важно и нужно? Это я не чтобы тебя обидеть. Просто мне кажется, мы уже Марс будем заселять, а на Земле и места не останется.

— Может быть, - Яна будто и не думала обижаться на мой резкий тон, - мне пофиг. Мне просто самой это нравится. Я как будто в другой мир переношусь. Сижу и думаю, что если я могу это нарисовать, значит, это можно и построить? Значит, можно воплотить в реальность тупо обычный рисунок из тетрадки? Значит, возможно всё - и продлить человеческую жизнь, и вылечить любую болезнь, и на Марс твой полететь, к примеру?

— Наверное. Думаю, что у тебя получится. Всё, что сейчас тут стоит, - я обвёл взглядом полки, - какое-то невероятное.

— Спасибо. Неловко признаваться, но ты первый, кто это увидел, кроме родителей.

Возникла какая-то неловкая пауза. Мы с Яной вперились друг в друга взглядом, и возможно, если бы я в этот момент решился поддаться своему глупому и пошлому (как мне тогда казалось) порыву её поцеловать, всё было бы иначе. Но мы так и смотрели друг на друга, пока в дверь комнаты не постучали.

— Это мама. Услышала, как мы тут разговариваем. Хочет с тобой познакомиться, наверное.

Моя бурная фантазия уже успела обыграть этот стук в дверь - я быстро перестал думать о потенциальном поцелуе, и мысли устремились в сторону образа Яниной матери. Поскольку стук раздавался где-то на уровне моего пояса, я почему-то представил себе полуженщину-полусобаку, передвигающуюся на четвереньках, но когда подруга распахнула дверь, мне стало очень гадко и стыдно за свои фантазии.

Янина мама была обычной, даже весьма симпатичной женщиной - сходство с дочерью в чертах лица сразу бросалось в глаза. Кроме одного различия - массивной и неповоротливой инвалидной коляски, на которой прочно замерли в неестественной позе ноги женщины. Перехватив мой взгляд, она смутилась и машинально прикрыла их пледом, лежащим на коленях.

— Мам, это Женя. Я рассказывала, он иногда делает мне физику и химию. Жень, это моя мама - Ирина Валентиновна.

— Женя, приятно познакомиться, - женщина улыбнулась. Я понял, в кого у Яны такой хитрый, будто что-то замышляющий взгляд.

— Взаимно, - пробормотал я. Не то чтобы я никогда не видел людей на инвалидных колясках, но этот... хм... сюжетный поворот был слишком внезапным. Янина мама, кажется, уловила мои мысли, потому что тут же, не затягивая очередную неловкую паузу за этот день, пригласила нас снова попить чаю. Она самостоятельно проехала на кухню, сделала нам с Яной чай и разлила его по тем же чашкам. Теперь я понял, для чего нужны эти заниженные поверхности - ей было чрезвычайно удобно, как будто и не было вовсе этой коляски и она кружила по кухне на своих двоих. Они с дочерью так непринуждённо и весело болтали о школе, о друзьях и о прочих бытовых мелочах, что меня то и дело кололо что-то внутри, когда я вспоминал, когда в последний раз слышал от своих родителей похвалу, шутку или хотя бы такой дружелюбный тон. Те пару раз в моей жизни, когда я пытался полунамёком дать им понять, что мне иногда не хватает внимания, бесед по душам или просто надёжного плеча в семье, я слышал в ответ жёсткое "Зато мы зарабатываем деньги, и тебе бы пора научиться ценить то, что ты имеешь". Я, конечно, пытался ценить - в конце концов, у меня всегда были игрушки, техника, одежда и развлечения, о которых я просил, и если не считать нюанса, что поделиться этим и поиграть дома чаще всего было не с кем, жаловаться действительно было неуместно. Но то, какая тёплая атмосфера царила в семье Яны, и с каким интересом её мама слушала про Заху Хадид и про футуризм в архитектуре, поразило меня настолько, что в гости захотелось приходить хотя бы просто затем, чтобы посмотреть на пример счастливой семьи. Как Ирина Валентиновна оказалась в инвалидной коляске, я никогда не спрашивал Яну - спустя полгода она рассказала мне сама.

То был тёплый октябрь - чёртово ИЗО и Пол-литра были позади, мы пошли в восьмой класс. Яне только что исполнилось четырнадцать, и её день рождения мы отметили, смотря на DVD в её комнате недавно вышедший сезон "Теории большого взрыва" и жадно поглощая огромный торт "Киевский", на который я спустил свои недельные карманные. Спустя ещё пару дней мы лежали на нагретой солнцем листве в городском парке, украдкой покуривая стыренные у моего отца "Мальборо" (пришлось вынимать из пачки отдельно две сигареты, чтобы он не заметил).

- Ты так иногда смотришь на мамину коляску, - внезапно сказала Яна, - мне кажется, что ты жалеешь её. Это хреново, избавься от этой привычки. Никому не нравится, когда его жалеют.

Прозвучало жёстко, но таким человеком всегда была Яна - прямолинейным аки жердь.

- Я... не жалею. Просто удивляюсь, как она справляется. Она же парализована ниже поясницы, верно? Извини за вопрос, но как давно…

- Ничего. Я тебе не рассказывала об этом - не хотела вспоминать. Это было ДТП шесть лет назад. Мы везли бабушку на вокзал, провожали домой в Краснодар. Дядя, мама, бабушка, я. Батя лежал дома с каким-то жутким гриппом - и слава богу. На встречку выехал какой-то мудак, в итоге машины столкнулись лоб в лоб. Дядя и бабушка... их не стало. Мы с мамой сидели сзади, мне повезло вылететь через окно. У меня было сотрясение и рука сломана, маме меньше повезло. Вот... как-то так.

Яна отвернулась от меня, сделав вид, что отворачивается от сигаретного дыма. Я знал, что она всегда делает так, чтобы не показывать слёзы - не любит казаться слабой и уязвимой. Я молча ждал, пока она вернётся в своё обычное состояние, а меж тем любовался её острыми скулами и пальцами с чёрным лаком, торчащими из-под длинных рукавов безразмерного худи. Эмо как таковой Яна не была, но эстетикой стиля прониклась, и даже альбом для зарисовок себе купила в чёрно-розовую клетку. Я в лучших традициях взаимных подколов называл её "эмо-пидорская чёлка", на что неизменно слышал в ответ, что всё ж лучше быть пидором частично, "в отличие от некоторых". Было ли это тонким намёком на то, что я так тогда и не предложил ей встречаться, я размышляю до сих пор.

Тридцатилетний я периодически думаю, что тоже хотел бы вернуть свой 2007, но по совершенно иным причинам, нежели большинство.

Продолжение>