Сколько же стоит российская нефть после эмбарго?

Пятого декабря 2022 года стало действовать европейское эмбарго на российскую нефть и механизм потолка цены на нефть. После этого в прессе стало появляться множество статей с типа «По данным агентства Блумберг, ссылающимся на агентство Аргус, цены на российскую нефть упали до уровня ХХ». Появились и официальные заявления Минфина, что в декабре цена российской нефти составила $50.47, а с середины декабря по середину января и того ниже, $46.82.

У меня есть сильное ощущение, что хотя формально эти цифры и корректны, что создает довольно неприятные последствия для российского бюджета, ибо именно они служат базой для исчисления налогов и пошлин, которые нефтяные компании платят в бюджет, реальная ситуация с торговлей российской нефтью на мировом рынке многограннее и сложнее и что различные российские акторы по всей видимости в сумме получают значительную долю разницы между общерыночной ценой и официальной ценой российской нефти.

Для начала, стоит разобраться, что такое «официальная цена нефти Юралс», фигурирующая в публикациях Минфина и ЦБ. Это среднее между публикуемой агентствами биржевыми ценами нефти Urals с базисом поставки FOB Приморск и Новороссийск. Но дело в том, что сейчас нет биржевых торгов этими сортами и практически нет покупателей на базисе FOB в этих точках (формально они могут быть, но сейчас это, скорее, связанные с нефтяными компаниями трейдеры). Так что же тогда репортируют агентства и зачем?

Для физических товаров важны три параметра – качество товара, место поставки и срок. Но дело в том, что биржевых торгов физической нефтью Юралс с немедленной поставкой на мировых рынках не ведется и никогда не велось. И даже нефтью Брент в общем-то тоже не ведется. Так называемые котировки спотовых цен на нефть разных сортов – это, на самом деле, assessments, прикидки агентств, собранные по достаточно сложному алгоритму из нескольких элементов, некоторые из которых на сегодняшний день малоприменимы.

Цена нефти Brent Dated – это действительно прямо измеряемая величина (с уймой оговорок, что это, на самом деле, давно уже не Брент, а некоторое усреднение по нескольким маркам североморских нефтей, по срокам поставок, и что это нефть не на сегодня-завтра, а на следующие несколько недель). Агентство определяет ее, обзванивая трейдеров и собирая у них информацию, по каким условиям сегодня проводились сделки. А вот потом уж эта цена поступает на финансовые рынки и служит базой для закрытия финансовых сделок. Такая система, вообще говоря, уязвима и открыта для манипуляций – и такие манипуляции были, причем участвовали в них трейдинговые подразделения крупнейших нефтяных компаний.

А «биржевая» цена нефти Urals с поставкой в Приморске (это крупнейший российский нефтеэкспортный порт на Балтике) и Новороссийске – это производная величина, агентство брало цену Brent, прикидывало разницу с Urals в Роттердаме (она могла быть и положительной, и отрицательной, почему- поговорим чуть позже) – отчасти, из разговоров с трейдерами, отчасти из собственных вычислений, обращалось к сводным данным корабельных брокеров, выраженных в двух индикаторах стоимости фрахта, публиковавшихся Baltic Exchange, (это не торговая биржа, а организация участников рынка фрахта, собирающая информацию о реальных частных сделках и публикующая сводные индексы), индикаторы назывались TD6 и TD17 для рейсов из Приморска в Северное море и из Новороссийска в Средиземное и из этих трех чисел (Брент, сортовая скидка/премия и фрахт) и складывалась цена российской нефти приведенная к базису поставки в российском порту. Реальных сделок по этой цене тоже было крайне мало. Но эта цена, тем не менее, была очень важна.

(Комментарий апарт – откуда брался дисконт на Юралс и почему в какой-то момент он становился премией? При переработке разных сортов нефти получаются разные количества бензина, керосина и дизтоплива. В последнее десятилетия Европа активно переходила на дизельные автомобили, а Urals – «дизельный» сорт, с большой долей соответствующих фракций. Соответственно, относительная ценность бензиновой фракции стала снижаться и более дизелистые сорта стали дорожать. Кроме того, в российской нефти более высокое содержание серы и 20 лет назад это было проблемой для многих заводов, так что, не все они могли брать эту нефть на переработку, на со снижением объемов североморской добычи и стабильным присутствием Urals в Европе практически все заводы поставили установки обессеривания и эта причина почти ушла).

Так почему же важна цена Urals в Приморске?

С 90-х годов, с самого начала рыночной эпохи, шла борьба между государством и нефтяными компаниями за определение справедливой ставки налога на нефтяников. Спор, грубо говоря, состоял из двух частей – по какой ставке следует взимать налог и с какой налоговой базы, с какой выручки. Любой налогоплательщик хочет показать возможно более низкую выручку, любой мытарь хочет иметь независимый от налогоплательщиков инструмент измерения выручки. На цену продажи, записанную в налоговых декларациях, налоговики полагаться не очень любят, часто в качестве международного покупателя по ту сторону таможни может выступать собственная трейдинговая компания, перепродающая нефть дальше, что создает желание продать ей нефть подешевле и сконцентрировать прибыль на трейдинговом подразделении, работающем в мягком налоговом климате. Соответственно российская нефтяная отрасль и Минфин договорились с агентством рыночной информации Аргус о том, что оно будет вычислять и публиковать эту маркерную цену, от которой будут отсчитываться пошлины и налоги на российскую нефтяную отрасль. Так и происходило уже много лет. Российская нефть занимала существенную долю на европейских рынках, поэтому и рынок нефти, и рынок фрахта были достаточно ликвидными и прозрачными, и котировки агентства были весьма близки к истинному положению дел. Методология агентства Argus с довоенной поры, по крайней мере, так, как она описана в его официальных документах, практически не изменилась.

Но что произошло в конце 2022 года? Основным рынком для российской нефти стал Гуджарат, регион на западном побережье Индии недалеко от границы с Пакистаном. Основной сорт, под который сконфигурированы тамошние НПЗ – это не Brent, а нефти из Ирана, Омана и других стран Персидского залива. Корреляция этого рынка с рынком Роттердама, конечно, не нулевая, но далеко и не стопроцентная. Российская нефть там действительно торгуется с дисконтом, говорят, что он составляет 6-10 долларов за баррель к цене Брента, но этот дисконт колеблется в зависимости от реалий азиатского рынка и квотируется, скорее, по привычке. Часть дисконта, видимо, обусловлена политическими причинами, часть – тем, что на «чуждой» нефти производительность НПЗ, как правило, ниже, чем на «родной», под которую он был построен. Дифференциал между Брентом и Юралс теперь становится все более умозрительной величиной – эти сорта теперь крайне редко встречаются на одних и тех же заводах и рынках.

Заметим, что цена на российскую нефть, таким образом, не рухнула. Если говорить о цене продажи российской нефти, то это не 46 и 50 долларов, а 70 или 75. За нее платят примерно столько же, сколько за арабскую и иранскую. Но да, получается, российским производителям не удалось переложить стоимость транспортировки на покупателей, так что, нетбэк, цена за вычетом транспорта (те самые публикуемые 46 или 50), для них теперь значительно ниже чем даже в ноябре. Но насколько ниже?

Еще хуже стала ситуация с оценкой стоимости фрахта. Это всегда был не слишком прозрачный рынок, агентства видели в основном информацию о сделках, проходивших через крупнейших брокеров. Фрахт на маршрут Балтика-Роттердам был стандартным и ликвидным товаром, а Балтика – Гуджарат таким не является. Второй существенный элемент – котировки Baltic Exchange выводятся из информации по сделкам на разовые доставки, проходящие через участников Baltic Exchange. Для судов, взятых в таймчартер, если эти сделки прошли через участников рынка, брокеры видят посуточную ставку, но не используют ее для калькуляции превалирующих тарифов на маршрутах. И уж тем более брокеры не видят, во что обходится перевозка на собственными или аффилированными флотами нефтяных компаний или серыми перевозчиками, не работающими с Baltic Exchange. Разумно предположить, что как раз большинство тех судовладельцев, которые обслуживают российскую нефтеторговлю, работают в обход лондонской площадки и ее участников. В результате Baltic Exchange больше не собирает и не публикует информацию по балтийскому индексу TD17, а черноморский индекс TD6 теперь отражает стоимость транспорта казахской нефти с терминала трубопровода КТК, использовать эту котировку для российской нефти тоже нельзя. Соответственно, теперь агентствам приходится судить о стоимости фрахта по редким сделкам, информация о которых становится публичной.

Что получается в итоге? С одной стороны, есть официальная цена, которая все ниже. Но цена, которую мы видим в газетах – это не цена продажи российской нефти. Это прикидка агентства на основе двух не слишком надежных слагаемых, получаемых непрямым измерением. От такого падения официальной цены сильно проигрывает российский бюджет – он получает все меньше налогов. По идее должны выигрывать покупатели нефти, но нет, этого особо не происходит, в декабре на всех рынках было снижение цены по сравнению с ноябрем, но совсем не такое значительное (и причину этого снижения мы тоже обсудим чуть позже). В принципе, если бы тридцати-сорокапроцентная скидка (разница между 50 и 80 за баррель) на несколько миллионов баррелей нефти в день  действительно доставалась бы индийским нефтепереработчикам и владельцам танкеров, это должно было бы вызвать значительные возмущения на смежных рынках – на ставках фрахта для других грузоотправителей, на рынке нефтепродуктов и т.д. И тот факт, что таких возмущений не наблюдалось дополнительно подтверждает гипотезу, что ситуация несколько сложнее, чем может выглядеть на превый взгляд.

Минфин и российский бюджет, несомненно, в проигрыше от сложившейся ситуации. Но есть и несколько типов российских игроков, которые заинтересованы в видимости низких цен на российскую нефть. (Сразу скажу, что у меня нет точных сведений, подтвержденных источниками, подкрепляющих размышления этого абзаца. Это чистая конспирология. Но выглядящая для меня достаточно plausible.) Прежде всего, это российские нефтяные компании. И если раньше у них был хоть какой-то резон рассказывать городу и миру, что у них получается продавать нефть «выше рынка», чтобы впечатлять акционеров, чтобы спокойно спали кредиторы, то в нынешней обстановке это не самая важная забота. А сейчас им вполне выгодно поддерживать картинку, что они продают нефть задешево, от этого налоги ниже.

Появление в цепи распределения выручки непрозрачных элементов создает большой простор для творчества для тех, кто причастен к прохождению нефти по цепочке контрактов, от рядовых менеджеров нефтяных компаний, ответственных за заключение контрактов, и вверх по цепочке ответственности. Поскольку исчезают независимые и точные бенчмарки, то всегда можно показать результат, который будет выглядеть для начальства несколько лучше того, что написано в газете, а на деле сделать сильно лучше, но разницу разделить с тем, кто поможет правильно оформить сделку. Именно так делались состояния в 90-е. Непрозрачность выгодна для компаний еще и потому, что позволяет оставлять часть выручки на счетах дружественных компаний вне России и использовать для сделок, которые трудно было бы провести от своего имени в санкционном климате, хоть для покупки оборудования, хоть для диверсификации бизнеса.

Наконец, такая непрозрачность может быть и в интересах российских властей, если они понимают, что происходит и видят, хотя бы часть того, куда утекают деньги и могут это контролировать – можно придумать множество использований для образующегося серой массы денег. Например, эти деньги могут использоваться для закупки, гм, управляющих микросхем для стиральных машин и других изделий предприятий общего машиностроения. Этими деньгами может финансироваться деятельность пророссийских или просто антисистемных групп вне России. Вроде как, в 1970-е СССР поддерживал напрямую или косвенно и IRA, и RAF, и другие подобные группы. Учитывая, какие люди сейчас определяют политику России, они вполне могут вспомнить тот опыт. Наконец, из такой денежной массы может начать собираться «золото партии». Эти люди, думаю, читали романы Семенова о послевоенных приключениях Исаева и сейчас, они, хоть и без особой радости, но могут просчитывать для себя различные аналоги «парагвайских вариантов», в которых надо обеспечить безбедное существование после поражения в войне.

PS. Чтобы, как говорится, два раза не вставать, обсудим еще два аспекта событий нефтяного рынка вокруг 5 декабря.

1.     Падение спроса и цен после этой даты. Чем это могло быть вызвано и чем объясняться? Перед 5 декабря существовали опасения, что Россия может значительно снизить поставки, по своей ли воле или из-за того, что не сможет организовать вываоз нефти. В преддверии этого покупатели запасались нефтью, т.е. спрос был выше «естественного». Когда же 5 декабря наступило и ничего радикального не произошло, во-первых, спрос вернулся к естественному уровню, а во-вторых, «новая» нефть стала конкурировать с нефтью из хранилищ, т.е. излишний спрос перед 5 декабря привел к сокращению спроса после него.

2.     Работает ли «ценовой потолок», другими словами, действительно ли Россия не может продавать нефть с нетбэком выше 60 долларов? На первый взгляд, работает, нетбэк в балтийских и черноморских портах ниже пороговой цены. Но как обсуждалось, у этого есть и другие объяснения. А вот в тихоокеанских портах «кепка» на цену, похоже, не работает – котировка на нефть сорта ESPO с отгрузкой из порта Козьмино стабильно превышает $70. Объемы там отнюдь не разовые, 800 тыс. баррелей в сутки. Эта нефть поставляется в основном в Китай и Корею, ее не надо возить дальше, чем до 5 декабря, так что, транспортные затраты не увеличились и нетбэк остался прежним. По крайней мере, такие объемы Россия, по всей видимости, способна продавать, не пользуясь западной инфраструктурой морской торговли нефтью.