Симпатичная дама залезла в холодную воду
🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻
Симпатичная дама залезла в холодную воду
Фантастика
Детективы и Триллеры
Любовные романы
Приключения
Проза
Детское
Наука, Образование
Справочная литература
Документальная литература
Религия и духовность
Поэзия
Драматургия
Юмор
Домоводство
Компьютеры и Интернет
Деловая литература
Старинное
Фольклор
Техника
Прочее
Авторы
О проекте
Обратная связь
Топ-100
Сейчас читают
Мне повезет!
Главная
Детективы и Триллеры
Триллер
« Порочные игры »
Рецензий к этой книге пока нет, будьте первым!
Популярные жанры
Фантастика
Детективы и Триллеры
Любовные романы
Приключения
Детское
Деловая литература
Меню
Авторы
О проекте
Топ-100
Сейчас читают
Мне повезет!
Информационная продукция сайта запрещена для детей (18+).
© 2010 - 2022 « Читалка.Ру - читать книги онлайн »
Мартин Уивер считал, что его друг Генри Блэгден покончил с собой: он был найден мертвым в московской гостинице. Однако через год Мартин столкнулся с Генри в аэропорту Венеции. Герой почувствовал, что человек, впутавшийся в какую-то скандальную историю, совсем не тот Генри, которого он когда-то знал…
Джилиан, Бернарду и Патрику с глубоким чувством
Надо каждое утро проглатывать жабу — тогда возникает убеждение, что до конца дня ничего более мерзкого тебя уже не ждет.
Я был потрясен, когда в аэропорту Венеции увидел своего старого друга Генри. Уже больше года он считался умершим: его вынули из петли в уборной московской гостиницы вскоре после того, как «холодная война» закончилась «не взрывом, но всхлипом».[1]
Прилетев незадолго до этого, я слонялся по аэропорту, поджидая своего нью-йоркского издателя Билла Борланда. Мы должны были вместе отправиться на конференцию в поддержку писателей, лишенных свободы за политические убеждения, — одно из многочисленных сборищ, которые, несмотря на благие намерения, ничего не решают. Единственная польза от них — успокоение совести самих участников.
Генри (я был уверен, что это он) стоял с какой-то девушкой — не со своей женой Софи, но, как казалось издали, довольно хорошей ее копией (в своих сексуальных пристрастиях Генри обычно отличался постоянством). Застыв на мгновение, я увидел, как они поцеловались. Разомкнув объятия, Генри взглянул прямо на меня — и, видимо, тоже узнал. Я хотел поприветствовать его, но не успел поднять руку, как он скрылся в бюро паспортного контроля. Все произошло в течение нескольких секунд.
Я бросился к барьеру, чтобы увидеть его еще раз хотя бы мельком, но было уже поздно. Оказавшись лицом к лицу с девушкой, я с удивлением заметил, что она очень молода — на вид не больше семнадцати лет. Славянский тип лица, полные губы, выдающиеся скулы, волосы подстрижены под мальчишку. Одета она была в стандартный бесполый комплект одежды, в каком щеголяет молодежь всего мира. Я бы назвал ее скорее привлекательной, чем красивой; ей не хватало той запоминающейся утонченности, которой обладала Софи.
— Скажите пожалуйста… — начал я, но, видимо, от потрясения мой голос прозвучал излишне резко, и она отвернулась. — Прошу прощения, я не хотел вас испугать. Я только хотел спросить: тот, с кем вы прощались, — Генри Блэгден?
Она по-прежнему смотрела в сторону. Я повторил вопрос на ломаном итальянском, но опять не получил ответа.
Тут между нами возник пожилой мужчина и взял ее за руку с видом собственника. Своим щегольским старомодным нарядом он напоминал случайно забредшего сюда героя из рассказа Генри Джеймса: безукоризненно отглаженный кремовый льняной костюм, пурпурный галстук, белые лакированные туфли — и все это венчала панама, которую он учтиво приподнял, показав редкие седые волосы.
— Чем могу быть полезен? — Его тонкие губы скривились в подобии улыбки. Говорил он вежливым, но холодным тоном по-английски, с едва уловимым иностранным акцентом.
— Благодарю вас. Я лишь хотел расспросить эту юную леди про моего старого друга Генри Блэгдена — кажется, я видел его с ней только что.
С той же кривой улыбкой он ответил:
— Нет, вы ошиблись. Нам этот человек не знаком. Жаль, что не мог быть вам полезен. — И он потянул за собой девушку на улицу, к водному такси.
Резкость, с которой он отвел мой вопрос, отнюдь не убавила моей уверенности, что это был именно Генри, скорее наоборот. В сильном волнении я бросился к справочному бюро, где узнал, что в ближайшее время улетают три самолета — в Вену, Ленинград и Лондон. Я решил во что бы то ни стало, выяснить, на каком из них мог быть Генри, но столкнулся с обычной чиновничьей обструкцией (аэропорты словно нарочно превратили в дезинформационные центры). Запас моей вежливости быстро иссяк, и я вышел из себя. «Что это за государственная тайна, черт побери! Простой же вопрос. Вы здесь зачем? Помогать пассажирам?» Служащий безучастно посмотрел куда-то мимо меня, отвернулся и стал разговаривать по телефону.
От всего происшедшего я испытал смешанные чувства — растерянность, страх, неопределенность. Мог ли я просто ошибиться — например, из-за освещения, приняв за Генри кого-то другого? Или меня ввела в заблуждение девушка рядом с ним, ее сходство с Софи? В призраки я не верю; смерть Генри в свое время меня потрясла — настолько она была необъяснима. Я слишком хорошо знал моего лучшего друга. Самоубийство? Это так не похоже на Генри!
Когда прилетел Билл, я все еще психовал, но решил ничего не говорить ему о случившемся: рассказывать подобные истории, как и чужие сны, — бессмысленно.
С Биллом у меня сложились отношения любви-ненависти. Он отличный издатель, много лет был замечательным собутыльником, но всерьез считал себя «наследником» Максвела Перкинса.[2] Мы же, авторы, очень чувствительны ко всему, что касается нашей работы, поэтому у нас с ним в прошлом возникали творческие разногласия. Он прилетел в странном наряде — как будто вся его одежда приобреталась наугад по каталогу для почтовых заказов.
— У тебя чересчур отдохнувший и здоровый вид, — сказал он мне в качестве приветствия. — А я совсем измучился: восемь часов сидел рядом с ребенком, которого рвало всю дорогу через Атлантику.
Нам были заказаны места в «Гритти-Палас» — гостинице, где я прежде останавливался много раз, обычно в мертвый сезон, когда в Венеции холодно и малолюдно. Я уезжал отсюда до начала карнавалов, потому что не люблю глазеть на сфабрикованное веселье, ненавижу всю эту туристическую братию и никогда не вращался в респектабельном обществе в Лидо, вызывающем теперь неизбежные ассоциации с фильмом Висконти.[3] Обычно я прятался в «Гритт», чтобы в одиночестве поработать над замыслом романа, и всегда жил в одной и той же комнате. Признаюсь, я убежденный консерватор.
Наш катер мчался по специально проложенной трассе через лагуну, и мы перебрасывались дежурными безобидными шутками. Как всегда, на каждом бакене торчало по одинокой взъерошенной чайке; на нас они внимания не обращали. Когда показались очертания Турнереске, я вспомнил, как мы с Софи приехали сюда много лет назад: тогда у нас только начинался роман, и наша поездка считалась обязательным романтическим путешествием для влюбленных. Я вспомнил ее удивление, когда она увидела в лагуне, за линией трассы, рыбаков в сапогах до бедер: здешнее мелководье поражает всех вновь прибывших.
— Тебе не кажется, что чудо Иисуса, шагающего по водам, объясняется чем-то вроде этого? — спросила меня Софи.
Она часто ошарашивала меня такими замечаниями.
— А что, вполне возможно. Как мне это в голову не приходило?
Единственное чудо, которое тогда приходило мне в голову, была она сама, юное существо, светящееся счастьем. Мне не терпелось поскорее добраться до нашей комнаты и заняться любовью. Теперь воспоминания об этом путешествии нахлынули вновь, перемешиваясь с мыслями о загадочном воскресении Генри. Меня поразил внезапный приступ ностальгии.
Я уговорил Билла встать в дверях кабины.
— Нельзя пропустить появление Венеции — первое впечатление останется с тобой на всю жизнь, — изрек я с важностью бывалого путешественника, который не может удержаться от советов.
Он сделал так, как я сказал, и, опершись о дверной косяк, стал неловко вертеть фотоаппарат в руках.
— Не возись ты с этим, в гостинице можно купить открытки гораздо лучшего качества, — сказал я. — Просто смотри.
Потом мы скользили вдоль лоснящихся влажных стен. Проступавшая там и сям разноцветная патина обнажившейся кирпичной кладки, потрескавшиеся ставни — на все это он смотрел с легко предсказуемым изумлением. Когда мы подъехали к восточному концу Большого канала, низкое солнце засверкало на гребешках волн. Но не в характере Билла восхищаться чем-то чересчур долго, и когда наш катер стал подпрыгивать в кильватерах более солидных судов, его мысли обратились к цели нашего визита.
— Как ты думаешь, эта конференция что-нибудь даст?
— Вряд ли, — ответил я. — На последнем заседании мы примем какие-нибудь достойные решения и выдадим красивое заявление, но не думаю, что от этого будет прок.
Дело Салмана Рушди — печальный, затянувшийся кошмар — все еще стояло на повестке дня, и его никак нельзя было решить нашими речами.
— А, ладно, Бог с ней. Все равно приятно выбраться из Нью-Йорка, — сказал Билл. — По-моему, многовато стало дворцовых переворотов. В этом году нас уже купили и продали дважды — теперь издательства прямо как футбольные клубы.
— Тебе не кажется странным, что когда-то издательское дело считалось занятием для джентльменов?
— «Для джентльменов» — теперь значит «для джентльменов удачи». Нам уже нужны непробиваемые щиты и жилеты. В начале было слово — в конце будет «хайп».[4] Кстати, как твоя новая работа?
— Никак. Собираюсь выбросить ее в корзину.
— Господи, почему же? В прошлый раз ты говорил, что все идет нормально.
— Передумал. События обгоняют, старые шпионские рецепты уже не работают. Нам всем нужно все осмыслить заново.
— Ай-яй-яй, как плохо. Надо придумать еще каких-нибудь злодеев. В этом году мы рассчитывали на твой новый роман.
— Не напоминай мне об этом, — сказал я. — Пока что мое старое серое вещество ничего не может придумать.
Чтобы отвлечь его от этой темы, я указал на очертания церкви Санта-Мария-делла-Салюте. На сей раз его восхищение было неподдельным.
— Да, церковь что надо — так можно и в Бога поверить, — сказал он.
Когда мы причалили, я обнаружил, что если что-нибудь в этом мире и изменилось, то только не венецианские цены: за нашу недолгую поездку таксист облегчил нас на 40 000 лир каждого. Был и еще один повод для расстройства: мой знакомый консьерж уже не работал, а моя обычная комната оказалась занятой. После краткого препирательства у стойки мне наконец удалось найти ей замену — на четвертом этаже, с видом на лагуну, но нужно было ждать до вечера, когда выедут постояльцы. Я бросил чемоданы в комнате Билла, и мы спустились на террасу в бар — повидаться с другими делегатами и заодно выпить.
Венеция действует на человека успокаивающе, в каком бы расположении духа он ни находился, то ли из-за отсутствия машин, то ли из-за какого-то особого света, то ли из-за того, что, куда бы ты ни посмотрел, у тебя перед глазами нетронутое прошлое. Но, несмотря на все это, несмотря на три бокала «Беллини» и довольно живую беседу с коллегами-писателями за коктейлем, мои мысли все время возвращались к тому, что случилось в аэропорту.
Я с трудом заставил себя слушать какую-то энергичную немку. Целых три года писала она биографию Бернарда Шоу и только в конце обнаружила, что Майкл Холройд ее обогнал.
— Здесь хватит места для обоих, правда ведь? — повторяла она трагическим голосом, и у меня возникло тягостное ощущение (впоследствии подтвердившееся), что она хочет подсунуть мне свою рукопись. — И потом, я подробно описываю то, что другие пропустили. Я имею в виду сексуальные недостатки Шоу.
— У меня есть собственная теория на этот счет. Моя книга будет называться «Профессиональный девственник».
— Она хорошо пойдет, — сказал я. — Думаю, вы провели очень оригинальное исследование.
Я как-то посетил унылую святыню в Эйот-Сент-Лоренсе и охотно верю в то, что при жизни Шоу это был далеко не отель «Цветок страсти». Но разбираться во всем этом дальше у меня желания не было.
— Надеюсь, до отъезда мы еще поговорим об этом, — заявила она со зловещей решимостью.
К счастью, от дальнейших откровений меня спас работник отеля, сообщивший, что моя комната свободна. Я извинился и шепнул Биллу, что неплохо было бы улизнуть и спокойно пообедать вдвоем.
Разобрав чемоданы, я не вернулся в компанию, а уселся у балконного окна и залюбовался открывшейся передо мной картиной. И вот, наблюдая, как по Большому каналу проплывает флотилия гондол, набитых восторженными японцами, я снова увидел этого старика щеголя и эту девушку. Они проехали прямо подо мной на частной быстроходной лодке, которую вел мускулистый человек в майке, и из Большого канала направились в лагуну — видимо, собрались пообедать на одном из малых островов. На старике был тот же наряд, что и в аэропорту, а девушка переоделась. Они сидели взявшись за руки, но их нельзя было принять за любовную парочку, скорее за отца и дочь. Их появление опять вывело меня из равновесия. Я следил за ними, пока они не скрылись из виду.
Во время обеда мои мысли блуждали далеко. Видимо, я был очень рассеян, и Билл не преминул это заметить. Я извинился, сославшись на головную боль после полета, и мы рано разошлись спать. Сон мой часто прерывался, меня мучило одно навязчивое видение: мы с Генри без конца искали Софи и не могли найти.
Проснулся я с уже настоящей головной болью. В ожидании дорогого континентального завтрака я раскрыл дневник, который всегда вожу с собой, и нашел запись, сделанную в ту ночь, когда мне сообщили о смерти Генри. Странно — она состояла из одного краткого предложения: «Генри покончил с собой в Москве» — и ничего больше. Ниже на той же странице, откликаясь на драматический оборот событий в России, я разразился абсолютно мирским комментарием о том, что сейчас, когда все старые враги сметены со сцены, за кулисами явно притаилась новая труппа, хорошо подготовленная к продолжению спектакля, что нет занятия более увлекательного, чем война, и все такое прочее.
В ночь, когда до меня дошла эта весть, я сидел один в своей современной квартире в Айлингтоне перед компьютером и пытался восстановить потерянный кусок из романа, который в то время писал. Когда я покупал текстовой процессор, продавец пытался приглушить во мне страх к технике. Употребляя компьютерные термины, он рекомендовал мне его как «дружественный к пользователю». Но в ту ночь он был совсем не дружественным: в нем исчезла половина главы. Лучше бы рухнула половина города! Я печатал к сроку, сразу начисто, полный вперед! — и вот нате: второпях, от усталости нажал не ту кнопку, и откровения музы испарились. Для меня это вообще кошмар, потому что я никогда не веду записей и даже не прикалываю на стенку план сюжета; в моей голове было чисто, как на экране. Я стал читать руководство, но для меня оно было все равно что текст на санскрите. Мне захотелось взять обычное зубило и раскроить этот чертов электронный череп или сделать еще что-нибудь эдакое, только бы вернуть потерянный и так необходимый мне текст. У меня есть «придворный» специалист, которому я звоню, когда что-нибудь не клеится в буквальном смысле слова, — один из тех психов-энтузиастов, которые не умеют писать романы, но способны вытянуть все что угодно из любого упрямого компьютера, — но я не хотел вновь выставлять напоказ свое невежество. Я налил себе виски и стал в пятый раз читать в руководстве раздел «Ликвидация нарушений работы». В нем говорилось: «Перезагрузитесь и ищите потерянные данные с помощью ДОС-файла Undelete Command» — послание от инопланетян! Я нажал клавиши согласно инструкции, как ребенок, подбирающий на пианино «Чижик-пыжик», но спасение не пришло. И вот, когда я уже совсем решился разбудить своего компьютерного хирурга и умолить его сделать срочную операцию, зазвонил телефон — настырно и необъяснимо тревожно, как он всегда звонит в такое беспросветное время в тишине ночного дома.
Я потянулся к трубке, опрокинув стакан с виски. Доверительный мужской голос, который я не сразу узнал, обратился ко мне по имени:
— Простите, вам кого? — Я как-то инстинктивно насторожился.
— Пожалуйста, Мартина Уивера. — Первая уловка не удалась, и собеседник перешел на более вежливый тон. — Вы случайно не мистер Уивер?
— Моя фамилия Андерсон. Я хотел бы переговорить с мистером Уивером.
— Минутку, я его позову. — Я прикрыл ладонью микрофон и попытался использовать паузу, чтобы сообразить, кто это Андерсон и почему звонит мне в такой час. Скорее всего, звонят из Америки, подумал я. А телефон дал мой нью-йоркский агент. Американцы часто обращаются запросто к совершенно незнакомым людям. Я попытался было изменить произношение, но это мне явно не удалось.
— А, Мартин, простите, что беспокою вас так поздно. — Он снова назвал меня по имени, а затем поинтересовался (впрочем, не выдавая голосом своего любопытства), как бы я прокомментировал последние новости.
— Нет. Я работал, и вообще уже насмотрелся, телевизора на неделю вперед. Так что случилось? Еще какой-нибудь переворот? А кстати, вы кто?
— Простите, я не представился? Я работаю в «Сан».
Если представители прессы сваливаются вот так — как снег на голову, можешь быть уверен, что очень быстро и очень сильно пожалеешь, зачем вообще снял трубку.
— Мне очень жаль, но я должен сообщить вам неприятную весть. Ваш старый друг Генри Блэгден сегодня найден мертвым в московской гостинице. Считают, что он покончил с собой… Алло? Вы меня слушаете?
— Да. Какой кошмар… Вы говорите, самоубийство?
— Так передали. Он повесился. Жаль, что я застал вас врасплох, я думал, вы видели телевизионный выпуск. Не могу ли я все же спросить — ведь одно время ваше имя связывалось с его женой?
«Связывалось» — опасное слово у бульварных газетчиков, с плотским подтекстом.
— Возможно, когда-то давно… мы были друзьями и с Генри, и с миссис Блэгден.
— Близкими друзьями, насколько я понимаю.
— Да, хотя в последние годы мы как-то разошлись.
— У меня нет причин в этом сомневаться.
— Ходили слухи, что у них не все гладко.
— Неужели? Я ничего такого не слышал.
Беседы с журналистами быстро приобретают характер противоестественного сотрудничества: двое абсолютно незнакомых людей морочат друг другу голову.
— Значит, вы не имеете представления, почему вдруг он наложил на себя руки?
— Когда вы видели его в последний раз?
— Когда?.. Э-э, мы вместе завтракали у меня в клубе около года или чуть больше назад, точно не помню.
— Да. Послушайте, а к чему все-таки вы клоните? Вы мне сообщили, что мой друг покончил с собой, но пока это лишь слух, и я не хочу сейчас обсуждать, что бы такое могло его до этого довести.
Пока я отбивался от сыпавшихся на меня вопросов, почему-то именно Софи, жена Генри, возникала перед моим внутренним взором. Вероятно, волны моих мыслей передались ему, потому что он спросил:
— Вы будете разговаривать с ми
Отсос больших членов дома фото
Порнуха зрелых баб фото
Девчонки развратницы фото