Симфония №2. Дмитрий Кабалевский

Думаю, что с первых тактов симфония зацепит своим масштабом, драматургическим разнообразием и неоднозначностью формулировок. Интерпретируя музыку советских композиторов сложно говорить о ней минуя политический режим. Да, Кабалевский — удобный власти композитор. Его музыка, с одной стороны, соответствует «линии партии», с другой — в ней есть искренность, такая же, например, как у Прокофьева. В отличие, скажем, от творчества Хренникова, Кабалевский избавлен от фальшивой плакатности и неоправданного пафоса.

Подобно Брамсу, Кабалевский раскрывается как большой мастер именно во Второй симфонии. Своеобразным Бетховеном для композитора был Мясковский — его учитель, подражание которому чувствовалось в первом симфоническом опыте. Во Второй он выходит из тени своего педагога и раскрывается как самостоятельный автор. Лаконичность и ясность — основа его стиля.

Первая часть симфонии начинается торжественно, но эту пафосность стоит понимать не как веселье, а скорее как элемент освобождения, во-первых, от тени Мясковского, во-вторых, от идеологической линии тех лет. Кабалевский, подобно Шостаковичу, в этом приеме находит способ самовыражения. За радостными мотивами скрывается внутренняя тревога. Думаю, что спасение он находит в смирении — оно слышится в мелодичной второй части. Это примирение у автора отчетливо трагичное, он будто обреченно произносит фразу из книги Экклезиаста — «Все пройдет, пройдет и это». Данная мировоззренческая позиция будет сопровождать композитора на протяжении всего творческого пути.

В отличие от Шостаковича, Кабалевский избегает очевидной критики, какого-то троллинга действующего режима. Он остается в себе. Выходя из внутреннего противоречия, автор убеждает слушателей, что нужно продолжать жить дальше. Такова, например, по настроению и заключительная позитивная третья часть. После печального внутреннего монолога во втором фрагменте, композитор возвращается к повседневности в финале. Утверждая позицию, что происходящее делается на благо общего дела. Самое ценное в этом, что данное умозаключение — искреннее. И музыка нам не лжет.

Вторая симфония, в какой-то степени, рисует портрет советского гражданина довоенной эпохи, который, пускай, во многом уже разочарован, но все еще надеется, что происходящее вокруг работает на благо светлого будущего. Таким образом, даже в музыке, подменяется концепция бога на веру в государство, которое становится новым идолом и источником вдохновения.