Сестра застряла в собачьей дверце и брат не упустил случая

🔞 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ТУТ 👈🏻👈🏻👈🏻

Сестра застряла в собачьей дверце и брат не упустил случая
В черно-белые игры фигурки играли, Королева всех пешек должна уничтожить - И тех, кто мешает на диагонали, И всех остальных постепенно тоже Это такая Игра! С клетки на клетку в отчаянном прыжке! Это такая Игра! Кем-то сегодня пожертвуют на доске. Пригодится для подлых интриг Парализующий яд, усыпляющий газ... Стоит отвлечься на миг, Пешки сыграют нами за нас.

В рубке МКК "Добрая воля" сидели пятеро мужчин.
Собственно,
наличие на корабле рубки было не более чем данью традициям. На самом
деле ни звездолет, ни его экипаж не нуждались в специальном командном
помещении. Благодаря нейроимплантам в собств енных
мозгах и беспроводной сети, пронизывавшей весь корабль, любой из
тридцати двух членов экипажа мог, в рамках своих полномочий, считать
показания приборов и отдать команды бортовым системам - равно как и
связаться с товарищами - в любой момент и из любого места, где бы он
ни находился. Так что рубка рассматривалась скорее как кают-компания,
а ее "обзорный экран" - который на самом деле был огромным,
во всю стену, многофункциональным дисплеем - официально считался
резервной системой на тот совсем уж маловероятный случай, если у
кого-то из экипажа возникнут проблемы с имплантами (причем проблемы
столь серьезные, что нанороботы не смогут исправить их быстро), но на
самом деле экран выполнял скорее декоративно-интерьерную функцию.
"Просто чтобы мы не забыли, что мы на космическом корабле",
как шутил по этому поводу Густав Якобсон, один из двух врачей
экспедиции. Внимания экрану обычно уделяли не больше, чем привычной
картине на стене в те времена, когда обои еще не были динамическими.

Вот и сейчас никто из присутствовавших в рубке не
смотрел на МФД. Но по другой причине.
Огромный
экран был мертв и пуст. Вернуть его к жизни было, в принципе,
возможно, но это не имело практического смысла. Датчики, которые
могли бы наполнить его содержанием, также были мертвы.
Космический корабль "Добрая воля" - самое совершенное
творение человеческого разума в истории (во всяком случае, так дело
обстояло 218 лет назад по земному времени) - был слеп, глух и нем.

Но,
к счастью, хотя бы не парализован. Двигатели работали - и гла вный
туннельный, и разгонно-тормозной, и маневровые. Основной мозг
звездолета погиб, но резервный, собранный не на электронной, а на
фотонной элементной базе, продолжал действовать. Только это и
позволило оставшимся в живых членам команды рассчитать обратный курс.
Курс, который должен был привести их через четыре десятка парсеков к
крохотной песчинке, ввинчивающейся в пустоту по неправильной
трехмерной спирали с переменной скоростью в среднем около тридцати
километров в секунду. Ошибка в одну стомиллиардную радиана означала
промах. Ошибка в несколько минут - при нелинейно меняющемся
релятивистском времени на всем протяжении пути - означала промах.
Возможности для коррекции не было - во всяком случае, до тех пор,
пока притяжение Солнца, а затем Земли не станет настолько сильным,
что его смогут уверенно обнаружить три разнесенных по корпусу на
максимальное расстояние гравитационных датчика, представляющих собой
иридиевый шар, подвешенный на скрученных нанотрубках в вакуумной
колбе. Это были почти единственные приборы, еще способные поведать
остаткам экипажа информацию о мире за пределами корабля. В чужой
системе именно они помогли рассчитать обратный курс, но самая
ничтожная ошибка, накапливаясь на протяжении пути почти в полторы
сотни световых лет, могла сделать их новую информацию запоздалой или
вовсе бесполезной.
Тем
не менее, датчики отреагировали в расчетное время. Ну, почти в
расчетное. Чуть позже - но тогда, когда коррекция была все еще
возможна. Корабль описал длинную петлю в гравитационном поле Солнца,
словно слепец, держащийся за поводок
собаки-поводыря, затем вернулся к Земле - или к тому, что должно было
быть Землей. И вот теперь, после двух десятков витков по орбите, он
должен был, наконец, закончить свой полет. Закончить способом, не
предусмотренным никакими инструкциями, но дававшим людям на борту
шанс остаться в живых.

Во всяком случае, пятеро уцелевших членов экипажа на это надеялись.


Больше им все равно ничего не оставалось.
-
Сколько там еще... - пробормотал Луиджи Вельо. Этот огромный человек
с копной черных курчавых волос до плеч
походил на кузнеца старинных времен, но на самом деле он был
лингвистом. Одним из лучших специалистов в своей области на Земле -
как, собственно, и все члены команды "Доброй воли"; именно
ему принадлежала ключевая роль в расшифровке Послания. Он должен был
стать одним из самых нужных членов экспедиции - ведь всякое
взаимопонимание начинается с общего языка - а оказался в итоге самым
бесполезным из выживших. И осознание этого угнетало его весь обратный
полет - он понимал, что остальные четверо не скажут ему "лучше
бы вместо тебя уцелел кто-то из инженеров!", но понимал и то,
что они не могут так не думать.


- Восемьдесят восемь минут до входа в плотные слои, - ответил Эрик
Локхарт, командир. - Плюс-минус, конечно.
Изнача льно
у экспедиции было два руководителя - полковник Локхарт был капитаном
корабля, а Маркус Франк возглавлял научно-дипломатическую миссию.
Какова была вероятность, что уцелеет хоть один из них? Не слишком
большая. Какова была вероятность, что уцелеет хоть кто-то, способный
вести корабль, тем более в его нынешнем состоянии? Тоже не особенно
хорошая. Им чертовски повезло, что таких оказалось сразу двое:
Локхарт и пилот Гюнтер Шрамм. А вот Франку не повезло - хотя теперь
толку от него было бы не больше, чем от Вельо.


- Невыносимо столько ждать... - проворчал гигант, стискивая кулаки.

-
Да ладно вам, Луиджи, - Якобсон, перегнувшись через подлокотник
кресла, потрепал великана по бицепсу. - Мы ждали больше трех лет, -
он, конечно, имел в виду бортовое время, - можно
потерпеть еще чуток. Через два часа уже будете пить свое кьянти. Ради
такого случая мы закажем доставку прямо к месту приземления.
В
отличие от своего покойного коллеги, доктора Бу Юншэна, чьей
специализацией была анатомия и физиология, доктор Якобсо н
был психологом. И, вероятно, оставшиеся в живых сумели пережить
провал величайшей в истории миссии, гибель товарищей, собственное
превращение фактически в инвалидов и три года полета вслепую на
изувеченном корабле - пережить без тяжелых депрессий, психозов,
попыток самоубийства и серьезных конфликтов между собой - не только
благодаря суровому отбору и подготовке перед полетом, но и благодаря
невысокому круглолицему улыбчивому доктору Якобсону. Хотя,
отправляясь в путь, он готовился к совсем иным и куда более волнующим
задачам, нежели утешение кучки неудачников. Как и все они,
разумеется.

- Если мы вообще куда-нибудь приземлимся, - продолжал, тем не менее,
гнуть свое Вельо.
-
Мы на околоземной орбите, - возразил Шрамм, которому начало надоедать
это ворчание . - Теперь это уже бесспорно.

- Кто вам сказал, что это Земля? - упорствовал Луиджи. - Может, мы
вместо нее выскочили к Венере. То-то мы будем хороши после посадки.
Сколько там - плюс пятьсот по Цельсию?
-
Не говорите чепухи, доктор Вельо, - поморщился Лок харт.
Неформальному стилю Якобсона он на протяжении всего полета
противопоставлял подчеркнутую уставную строгость, полагая, что в
потерпевшей крах экспедиции это единственный способ сохранить
дисциплину и порядок. - Венера сейчас в совершенно другом месте. Даже
если бы мы оказались настолько ближе к Солнцу - что, вообще говоря,
наши гравидатчики бы зафиксировали - мы бы не вышли на орбиту вокруг
нее.


- Если бы можно было хотя бы выглянуть в люк и убедиться... -
вздохнул Вельо.
-
Люки заварены, и вы это зна ете, - ответил
Шрамм столь же неприязненно. В скором времени самая ответственная
работа - работа, которая окончательно определит, стоило ли им все эти
три года бороться за жизнь, или же это было лишь бессмысленное
растягивание агонии - предстояла именно ему. И эта задача опять-таки
была совсем не той, к которой он в свое время готовился. Никто и
никогда в истории космических экспедиций Земли не совершал такую
посадку. И выслушивать теперь все эти бесполезные причитания...
Впрочем, в какой-то мере можно сказать, что ему еще повезло. От него,
по крайней мере, будет что-то зависеть. Остальным придется тупо
ждать, справится он или нет. Если нет... надежда лишь на то, что они
не успеют это понять.
-
Не знаю, - возразил лингвист на последние слова пилота. - Мы зн аем
только, что не можем их открыть. Но мы понятия не имеем, почему
именно. И на что вообще теперь похож наш корабль снаружи.

- Во всяком случае, это наиболее вероятная гипотеза, - примирительно
заметил капитан. - Термическая деформация при ударе.

-
Наск олько сильная? - не желал угомониться
Вельо. - Может, наша обшивка деформирована настолько, что все наши
аэродинамические расчеты...
-
Если бы мы получили удар такой мощности, то и сами едва ли остались
бы в живых, - ответил Локхарт. - А незначительные деф ормации
на траекторию не особо повлияют.

- То есть это вы так думаете. Но в этом полете все идет не так, как
мы думали, не правда ли?
-
В любом случае, через два часа мы будем либо дома, либо мертвы, -
отрезал Шрамм. - А теперь, доктор Вельо, могу я попрос ить
вас заткнуться?

- Гюнтер, - произнес Якобсон с мягкой укоризной, - мы все нервничаем.
И озвучить свои страхи в таких случаях полезнее, чем молчать и кусать
губы. Хотя лучше всего поговорить вообще о чем-нибудь отвлеченном.
-
А я по-прежнему не считаю, что нам вообще
стоит предпринимать эту... самоубийственную попытку посадки, - подал
голос Арман де Сегюр. Его профессия была почти столь же бесполезной,
как и у Вельо - он был послом, представлявшим Европейский Союз.
"Почти" потому, что его дипломатические навыки все же
отчасти облегчали задачу доктора Якобсона. Но сейчас и ему не без
труда давалось хладнокровие.

- Что вы предлагаете? - усмехнулся Локхарт. - Болтаться на орбите и
дальше? Сколько времени?
-
Рано или поздно нас заметят и окажут помощь, - увер енно
произнес де Сегюр.
-
Когда? Мы сделали двадцать два витка. Даже если предположить, что
техника сканирования ближнего космоса за два столетия не улучшилась,
нас должны были засечь еще на подлете. Минимум четверо суток назад. И
даже если они уже забыли нас ждать - во что
трудно поверить, учитывая, с какой помпой мы отчалили - то все равно
обязаны были заинтересоваться, что это за корабль, не значащийся в
современных полетных планах и не отвечающий на радиозапросы.

-
Вероятно, им требуется больше времени для
организации помощи, - возразил дипломат. - Все таки звездолет - это
не электромобиль на обочине. Нельзя просто подойти, постучать в
стекло и спросить, что случилось.
-
Именно потому, что это не электромобиль, помощь в таких случаях
организуют максимал ьно быстро, - ответил
капитан. - За четверо суток на терпящем бедствие корабле может никого
не остаться в живых. Да что там суток - часов. Запустить корабль,
даже если у них не было ничего наготове в космосе, и синхронизировать
с нами орбиту, если не жалеть топлива - а в таких случаях его не
жалеют - можно было буквально за час-полтора.
-
Может, они уже подлетали, убедились, что не могут состыковаться, и
теперь думают, как прорезать ход в корпусе так, чтобы не убить нас
при этом. Нужно, очевидно, сначала до ставить
на орбиту некий тамбур, прилепить его к нам, герметизировать щель...

- Никто к нам ничего не прилепляет. Мы бы услышали.

- Все равно. Надо ждать. Нам помогут.

- Если там внизу еще есть, кому помогать.
Никто
из них давно не говорил об этом вслух. Эт а
тема была негласным табу. И все же не думать об этом они не могли.

В рубке повисло молчание. Никто не произнес сакраментального "этого
не может быть". Они слишком хорошо знали, что может. Кому, как
не им, было это знать.
Международный
космический корабль "Добрая воля"
- первый звездолет планеты Земля - в период подготовки экспедиции так
часто называли величайшим творением человеческого разума, что это
стало расхожим штампом. Но, как и всякий штамп, этот был верен лишь
отчасти. Ибо звездолет был также и творением разума нечеловеческого.
Причем не только искусственного интеллекта компьютеров, без помощи
которых он бы тоже никогда не был построен.
Сигнал
из звездного скопления Гиады был впервые получен в 2053 году зондом,
исследовавшим Юпитер - причем произош ло это
в результате ошибки в ориентации зонда, когда его главная антенна,
которая должна была все время смотреть на Землю, оказалась развернута
в сторону Гиад. В Хьюстонском центре управления два дня сходили с
ума, пытаясь вернуть контроль над зондом, едва успевшим приступить к
работе; на кону стояла многолетняя программа стоимостью в миллиарды
долларов. Когда двое суток спустя компьютер зонда все же сумел
перезапуститься и вернуться к номинальным параметрам, выяснилось, что
за это время зонд получил информацию, с лихвой оправдавшую все
расходы. Информацию, на которую его создатели не рассчитывали даже в
самых смелых мечтах.

Правда,
тогда удалось поймать лишь фрагмент передачи, слишком короткий для
однозначной расшифровки - но в его искусственном происхожде нии
сомнений практически не было. Несмотря на то, что радиант сигнала был
определен с большой точностью, поймать его снова на антенну того же
зонда не получилось - радиолуч был узконаправленным, и Юпитер уже
вышел из него. Понадобилось еще полгода, прежде чем сигнал был пойман
снова (на этот раз станцией в окрестностях Сатурна), и лишь три года
спустя сеть специально развернутых в космосе антенн смогла принять
циклически повторяющуюся передачу целиком.
Ее
расшифровка, однако, оказалась гораздо более сложной
задачей, чем надеялись изначально. Даже с использованием всех
наиболее мощных суперкомпьютеров Земли дело не двигалось с мертвой
точки. Вслед за первоначальным бурным энтузиазмом, охватившим даже
людей, далеких от науки, последовало столь же массовое разочарование
и волна пессимистических публикаций, доказывавших, что сигнал вообще
невозможно расшифровать за реальное время, что он, по всей видимости,
адресован другой цивилизации, знающей код, а Солнечная система просто
случайно оказалась у него на пути, или же что это вообще никакая не
передача, а сложная структура сигнала может быть порождена, скажем,
системой из нескольких пульсаров с некратными периодами. В эти
версии, однако, плохо вписывался тот факт, что радиолуч явно
направлялся в сторону планет-гигантов, хотя и не следовал за ними с
абсолютной точностью - вероятнее всего, невозможной при наблюдении с
расстояния в полтораста световых лет, если источник действительно
находился в Гиадах.

Однако
два года спустя молодой математик Тайдзи Хасэгава совместн о
с суперкомпьютером "Ямато III" все же решили проблему (это,
кстати, стало первым прецедентом, когда в научной публикации
компьютер был указан как соавтор, а не как инструмент). Оказалось,
что ученые Земли исходили из неверной парадигмы: они предполагали,
что послание, адресованное доселе неведомой цивилизации, должно быть
составлено таким образом, чтобы максимально облегчить расшифровку
потенциальному получателю. Если же это не так, значит, земляне
случайно подслушали чужой разговор (длящийся, очевидно, столетиями -
впрочем, кто сказал, что во Вселенной нет цивилизаций, которые могут
себе это позволить?), и он закодирован от посторонних так, что
вскрыть его можно лишь полным перебором за миллион лет. Обе гипотезы
оказались неверны. Способ кодировки представлял собой тест: понять
Послание сможет лишь тот, кто достоин. Кто обладает достаточно
развитым разумом и математическим аппаратом - заметно превосходящим
тот уровень, который необходим, чтобы просто принять радиосигнал.

И
усилия, потраченные на расшифров ку, вполне
оправдали себя. Послание содержало в себе не только базовые сведения
о цивилизации кэйлиан, подобные тем, что некогда (и доселе
безуспешно) отправляли в космос сами земляне. (Само имя "кэйлиане",
кстати, было условностью: Послание, представлявшее собой цифровой
код, содержало их алфавит, но по нему нельзя было определить, какие
звуки соответствуют буквам. По косвенным признакам, касавшимся как
взаимного расположения букв, так и довольно кратких сведений по
кэйлианской анатомии, можно было предположить, что согласных в их
языке нет вообще, а есть лишь гласные разной высоты вплоть до
ультразвука. Человеческая речь была, по всей видимости,
невоспроизводимой для кэйлиан и наоборот. Поэтому для записи
инопланетных слов приняли такую систему: 24 буквам чужого алфавита
сопоставили по порядку латинские буквы, за исключением J и W; при
этом, если при написании образовывалось более двух согласных подряд,
после второго вставляли E. Для названия планеты и ее обитателей
последний трюк применять не пришлось, поскольку получилось вполне
удобочитаемое KALY . Правда, по иронии
судьбы это слово почти совпало с именем Кали, индуистской богини с
весьма неоднозначной репутацией, и - возможно, во избежание ненужных
коннотаций - общепринятым стал английский, а не латинский вариант
произношения.)
Звезда
кэйлиан была похожа на Солнце, только холоднее (спектральный класс
G5) - а вот планетарная система была совершенно иной. Два газовых
гиганта обращались по более-менее круглым ближним орбитам и три
планеты земного типа - по си льно вытянутым
дальним; соответственно, ни одна из них не была пригодна для жизни.
Первый из газовых гигантов представлял собой типичный "горячий
Юпитер"; в окрестностях второго, по земным меркам, было,
наоборот, слишком холодно - тем не менее, именно на его спутнике
размером меньше Земли, но больше Марса и зародилась жизнь. Парниковый
эффект, обусловленный большим количеством углекислого газа в
атмосфере, и горячие недра, подогреваемые приливными силами гиганта,
обеспечивали Кэйли необходимым для этого теплом.
Очевидно,
именно поэтому кэйлиане, отправляя свое послание в Солнечную систему,
надеялись, что оно найдет адресата в окрестностях Юпитера или
Сатурна, несмотря на удаленность таковых от светила; мелкие планеты
земной группы им, вероятно, вовсе не удал ось
обнаружить с такого расстояния. Вопрос, почему кэйлиане решили искать
братьев по разуму сравнительно далеко, имея под боком четыре сотни
звезд Гиад, так и остался без ответа; скорее всего, одно попросту не
мешало другому, и они отправляли подобные передачи ко всякой звезде,
похожей на их собственную и имевшей подходящие по их мнению планеты.
(Косвенно эту версию подтверждало то обстоятельство, что с 2058 года
сигнал больше не принимался - видимо, кэйлиане переключились на
другую звезду.) Во всяком случае, причиной явно не могли быть
сигналы, отправленные в ХХ веке с Земли, ибо ответ на таковые мог
прийти не раньше, чем через триста лет.


Но самое главное - Послание содержало рецепт межзвездных путешествий.
Строго
говоря, нигде в тексте не утверждалось, ч то
сами кэйлиане используют его для этой цели (и даже вообще хоть как-то
летают в космос), как не было в Послании и явного приглашения
построить корабль и посетить Кэйли. Но именно такая интерпретация
выглядела самой очевидной, а по мнению многих - единственно
возможной. Иначе зачем из всех достижений кэйлианской физики излагать
в Послании именно это?
В
основе рецепта лежали два эффекта, давно известных земной физике -
туннелирование элементарных частиц через потенциальный барьер и
эффект Казимира, он же - "давление
вакуума", обусловленный квантовыми флуктуациями виртуальных
частиц, постоянно рождающихся и исчезающих в вакууме. Если некоторым
образом воспрепятствовать рождению виртуальных частиц с определенными
длинами волн по одну сторону от преграды, то с обратной стороны
преграды, где частицы рождаются беспрепятственно, возникнет давление
и, соответственно, тяга. Однако оба эффекта становятся сколь-нибудь
заметными только на микро- и наноуровне.

Кэйлианским
ученым, однако, удалось вытащить их на макроур
Влажные лесбиянки с волосатыми письками на надувном матраце
Эксклюзивное Порево Моей Супруги
С Другом Ебем Жену Видео