Серийные убийцы в Англии XVII века
Автор: Bernard Capp
Перевод: Александр Свистунов
Недавний случай (статья от 1996 года – прим. пер), произошедший в Британии с участием Фредерика и Розмари Уэст - на чьей террасе в Глостере встретили свою смерть и были похоронены несколько молодых женщин - вызвал много спекуляций о беспрецедентной развращенности, укоренившейся в обществе конца XX века. Но уникально ли это в наше время? Бернард Кэпп утверждает, что нет, и представляет ряд ужасных аналогичных примеров трехсотлетней давности, в том числе необычайную параллель с «домом ужасов» Уэста ...
С одной стороны, осуждение Розмари Уэст подвело черту под мрачной историей жизни и смерти на Кромвель-стрит в Глостере. С другой стороны, проблема остается открытой. Как, на наш взгляд, обычные люди могут совершать такие поступки? Есть ли на самом деле «прирожденные убийцы» или мы должны искать ответы с точки зрения безумия общества конца XX века? Конечно, кажется нам, такого никогда не могло случиться в прежние времена?
Но, конечно, подобное было. Человеческая природа меняется очень медленно, и мы можем найти случаи, которые оказываются довольно похожими, еще в XVII веке, и, без сомнения, даже раньше. По удивительному совпадению, одна даже касается другой пары из Глостера, управлявшей дешевой гостиницей. Брошюра «Кровавый трактирщик» (1675 год ) описывает, как останки семи мужчин и женщин были выкопаны на заднем дворе флигеля в Пулто, недалеко от Глостера. Это было уединенное место, и только несколько посетителей останавливались на ночь, в основном из тех, что путешествовали по трговым делам. Тем не менее, трактир процветал, и через несколько лет респектабельная пара, управлявшая им, старый солдат Кромвеля и его шотландская жена, смогли переехать в более крупный дом в самом Глостере. Только тогда раскрылся их секрет. Кузнец перебрался в их бывшее жилище и, вскапывая двор, чтобы заложить фундамент для своей кузницы, наткнулся на семь тел, полностью одетых и находящихся на разных стадиях разложения. У одной жертвы из груди все еще торчал ржавый нож. Брошюра была написана до того, как пара предстала перед судом, и продолжение остается неизвестным. Но кровавый трактирщик и его жена ни в коем случае не были уникальными.
Множественные и серийные убийства были, вероятно, не более редкими в Англии XVII века, чем сегодня, хотя большинство убийств были, конечно, гораздо менее сенсационными. Как и сегодня, большая часть возникла из-за напряженных межличностных отношений и ссор в домах и тавернах. Умышленные, преднамеренные убийства были редкостью, а массовые убийства вряд ли можно было сокрыть. Так, в 1619 году быстро возникли подозрения, когда пятеро заключенных в больнице Баблейк, в Ковентри, внезапно скончались, а трое других тяжело заболели. Выяснилось, что все были отравлены крысиным ядом. Восемь жертв в небольшой богадельне вскоре указали на подозреваемого, некоего Джона Джонсона, который избежал отравления. Сам Джонсон внезапно умер вскоре после допроса, но слухи продолжали ходить; его труп был эксгумирован и осмотрен, перезахоронен, а затем эксгумирован во второй раз и вскрыт, чтобы показать, что он тоже умер от яда – на этот раз он отравил себя. Как самоубийцу его перезахоронили на большой дороге с колом, воткнутым в его тело «согласно закону». Был сделан вывод, что мотивом убийств, совершенных Джонсоном, было стремление стать старшим попрошайкой в больнице.
Еще более ужасающий случай был расследован столь же быстро. В 1671 году Томас Ланкастер из Хоксхеда, около Уиндермира, убил мышьяком свою жену, ее отца, ее трех сестер, ее тетю, двоюродного брата и молодого слугу. На всякий случай, он также отравил нескольких соседей, что отвлечь внимание от себя. Это был, как отметил местный судья, самый ужасный акт, о котором когда-либо слышали в этой стране. Мотивом была жадность. В качестве условия брачного договора, тесть Ланкастера передал в дар свой особняк в обмен на некоторые денежные выплаты членам семьи; одним ударом Ланкастер закрыл свои финансовые обязательства. Тетя была включена в список жертв за взятку в размере 24 фунтов стерлингов от наследника ее поместья, что показывает, что убийца действовал не в одиночку. Он был осужден местным судом в апреле 1672 года и был повешен в цепи с указанием, чтобы тело оставалось гнить на виселице.
Столь масштабное убийство вряд ли можно было пропустить. Более изощренный убийца, однако, знал, что яд дает ощутимый шанс, что неестественная причина даже не будет заподозрена. В XVII веке свидетельств о смерти не было, и следственные действия проводилось коронером только тогда, когда имелись очень веские основания для подозрений. Во многих случаях внезапной смерти соседи что-то подозревали, но не имели доказательств или желания предпринять какие-либо действия. В таких обстоятельствах сплетни и подозрения могут сохраняться годами.
Так было в случае с Джоном Льюисом, развратным священнослужителем из Ланкашира, осужденным в 1630-х годах за сексуальные преступления и драки – у него было четыре молодых жены, которые умерли вскоре после того, как «лишились своей чести». Соседи подозревали, что эти чересчур своевременные смерти не были совпадением, но не имели веских доказательств. Похороны обычно происходили в течение нескольких дней после смерти, и учитывая ограниченные навыки судебной экспертизы того времени, расследование либо оказывалось быстрым, либо его не было вовсе. При отсутствии профессиональной полиции было неудивительно, что соседи шептались между собой, но не шли дальше.
Когда появлялись убедительные доказательства убийства, соседи нередко высказывали свои подозрения в отношении более ранних смертей. Случай Джона Каппера из Биттерли, Шропшир, является хорошим примером. Каппер относился к своей жене Ханне отвратительно и еще больше обидел ее, когда завел роман с известной потаскухой Джудит Браун, которую он нанял в качестве служанки. Когда Ханна внезапно умерла, соседи сообщили о своих подозрениях местному судье, и следствие установило, что Ханна была отравлена мышьяком. На последующем процессе Каппер и Джудит Браун были осуждены; Каппер был повешен за убийство, в то время как Браун, которая, убив свою хозяйку, совершила измену на доверии, была приговорена к сожжению.
Поразительно, что как только Каппер признал свою вину, соседи озвучили подозрения, что он, вероятно, также убил двух своих маленьких детей и шотландца, чье тело было найдено на Кли-Хиллз несколькими годами ранее. Каппер отрицал эти обвинения, и мы, вероятно, должны ему верить, но есть мало сомнений в том, что некоторые убийства остались незамеченными. Это, безусловно, тот случай, когда в убийстве, как и в колдовстве, людей можно подозревать годами, даже не предъявив официального обвинения.
В случае серийных убийств раскрытие во многом зависело от признаний. Самым знаменитым случаем этого периода был дело Томаса Шервуда и Элизабет Эванс, известных как Деревенщина Том и Канберри (или Кентербери) Бесс. Прибыв в Лондон, они оба встали на путь преступлений, прежде чем объединили свои силы, придумав простую схему, при которой Бесс высматривала мужчину, желательно пьяного, в театре или таверне и заманивала его в темное место, где Том избивал и грабил его. Вечером 1 апреля 1635 года Бесс встретила джентльмена Томаса Клэкстона и заманила его в Грейс-Инн-Филдс, где Том убил его и догола раздел тело. Доярка нашла его на следующее утро; был организован розыск, и Том выдал парочку с потрохами, пытаясь продать одежду покойника в то же самое утро. Отправленные в тюрьму Ньюгейт, они быстро признались в убийстве Клакстона и двух других. Предыдущей осенью они провернули точно такой же трюк с неким Майклом Лоу, сыном бывшего лорд-мэра, а в январе они убили торговца на полях Клеркенуэлла. Шервуд также признался во многих других уголовных преступлениях, и их имена вошли в народную память как архетипические злодеи.
Элизабет Риджуэй принадлежала к совершенно другому типу серийных убийц. Она была сожжена в Лестере в 1684 году за отравление мужа всего через три недели после их свадьбы. В наиболее подробном описании дела говорится, что после того, как она решительно отрицала свое преступление на суде, она созналась в день казни и признала, что ранее убила свою мать, слугу и бывшего ухажера тем же путем. Жизнь Риджуэй казалась самой обычной до ее фатального брака. Приходские регистры Ибстока, Лестершир, фиксируют ее рождение в 1657 году в семье Джона и Мэри Хасбенд или Хасбендс. Она всю свою жизнь прожила в деревне, присматривая за домом отца после того, как ее мать умерла в феврале 1681 года, а затем пошла в служанки, прежде чем выйти замуж за Томаса Риджуэя, портного из Ибстока, в начале февраля 1684 года. Риджуэй, домовладелец, у которого было два ученика, должно быть, выглядел хорошим уловом. Но брак распался почти сразу.
В рассказе преподобного Джона Ньютона с мрачным юмором отмечалось, что пара прожила во всей кажущейся взаимной любви «около трех недель после свадьбы, но даже это было слишком оптимистично». Они начали ссориться после всего лишь одной недели совместной жизни, после чего Элизабет приобрела мышьяк во время похода по магазинам в Эшби-де-ла-Заш. В день убийства, 24 февраля она осталась дома готовить воскресный ужин, пока ее муж ходил в церковь. Его порция была пропитана ядом, и он умер в муках несколько часов спустя. Несмотря на внезапную смерть и некоторые сплетни между соседями, ничего не было сделано, и Риджуэй был похоронен в следующую субботу.
Две недели спустя ученики заподозрили, что Элизабет попытается их отравить, и один сказал об этом своему отцу, который, в свою очередь, сообщил об этом сэру Уолстону Дикси, местному магистрату. Дикси приказал эксгумировать и осмотреть тело Томаса Риджуэя. Отец мертвеца заставил Элизабет прикоснуться к нему - древнее испытание, с помощью которого, как считалось, тело каким-то образом указать на виновную сторону. При прикосновении Элизабет труп якобы начал кровоточить. Был отправлен коронер, и ее посадили в тюрьму в Лестере. На суде в Лестер-Ассизе 14 марта она решительно заявила о своей невиновности, и присяжные сначала разделились - восемь голосов против четырех - прежде чем признали ее виновной после получения дальнейших указаний от судьи, сэра Томаса Стрита.
Приговор вызвал большие волнения в обществе. Некоторые считали, что дело против нее было ненадежным, поскольку опиралось на слова шестнадцатилетнего подмастерья, и что с ней жестоко обращались из-за ее низкого происхождения. Но судья отказался от отсрочки и послал Джона Ньютона, викария обители Святого Мартина в Лестере, внимательно следить за ней в надежде получить признание. Ньютон, который написал отчет о своих встречах, был шокирован ее поведением и неповиновением. Долгое время она настаивала на своей невиновности. В какой-то момент она обвинила в убийстве мужчину из Хинкли, который, по ее словам, приехал добиваться ее расположения в воскресенье, когда ее муж был в церкви, и, должно быть, использовал яд.
Она увиливала и от других подозрений, особенно относительно смерти прошлым летом бывшего ухажера, некоего Джона Кинга, слуги мистера Педжета. Кинг внезапно и в муках скончался в доме Педжета, виня во всем пиво, которое он выпил по дороге домой с полей. Томас Риджуэй работал там в тот же день. Брат и сестра Элизабет рассказали ей об этой смерти, когда они посетили ее в тюрьме после суда, и она намекнула, что ее будущий муж отравил Кинга из-за ревности, а она обо всем знала и выражала молчаливое согласие. Но когда Ньютон заговорил об этом с ней, она все отрицала.
Только за день до ее казни Риджуэй объявила о своем желании признаться. Даже тогда, когда Ньютон снова пришел к ней, она все еще упрямилась, а когда ее отец и камеристка умоляли ее, она смеялась им в лицо и рассказывала, что история о человеке из Хинкли была чистой выдумкой. Только в понедельник утром, за несколько часов до ее смерти, она, наконец, призналась в убийстве своего мужа. Ньютон отразил эту перемену показаний в своей проповеди, состоявшейся накануне - она очень прямолинейно говорила об этом деле, и он отправил ее текст в печать вместе с рассказом о событиях вплоть до того момента, отметив подозрения, существующие в связи со смертью ее матери, еще одного молодого человека и двух маленьких детей. Сожжение было отложено на несколько часов в надежде на дальнейшие признания. В других источниках говорится, что перед смертью Элизабет действительно призналась в убийстве своей матери, коллеги-служанки из дома, в котором она работала, и своего бывшего жениха Джона Кинга. Автор этого рассказа, хотя и анонимный, продемонстрировал глубокую осведомленность в делах местного сообщества и указал имена и адреса старшего ученика и брата Томаса Риджуэя, которые были отправлены в Лондон в качестве свидетелей, которые могли бы подтвердить его версию.
Мы никогда не узнаем всю правду об истории Элизабет Риджуэй. Кажется, нет веских оснований для того, чтобы не верить утверждению, что она перед смертью призналась во всех четырех убийствах, возможно, подмешав Томасу тот же яд, который он якобы уже использовал против Джона Кинга. Она пошла на костер вызывающе, отказавшись играть традиционную роль кающегося грешника и выразив свое презрение к священнослужителям, которые предложили ей поддержку и утешение. Был последний жуткий поворот в ее истории. Два молодых брата, которых в тот же день повесили за ограбление, сказали, что один из них может спасти свою жизнь, если он согласится повесить другого и сжечь Элизабет Риджуэй. Они оба отказались.
Современники, как и мы, были глубоко обеспокоены такими ужасными преступлениями. Были ли преступники монстрами или безумцами? Или кто-то мог опуститься до такого уровня разврата? Опубликованные отчеты, несмотря на их ограниченность в качестве источников, позволяют нам увидеть, как современники стремились ответить на эти вопросы. Некоторые преступления, хотя и шокирующие, не трудно понять. Роберт Гринуэй из Биконсфилда был явно не в себе, когда он убил свою жену и четверых детей в 1708 году. Однажды утром он внезапно начал петь и танцевать и пытался задушить свою сестру, когда она отказалась присоединиться к нему. Опасаясь, что он сошел с ума, она побежала к соседям за помощью, и к тому времени, когда она вернулась, он уже зарезал всю свою семью садовым ножом. Другие случаи ставили в тупик современников, и их до сих пор невозможно разгадать. В 1677 году четырнадцатилетняя лондонская девушка, сирота, отравила двух пожилых женщин, которые ухаживали за ней. На допросе она призналась, что ранее отравила свою мать и служанку - преступления, которые оставались незамеченными в течение полутора лет. Не было никакого очевидного мотива, кроме злости из-за банальной домашней ссоры.
XVII век был эпохой, все еще одержимой монстрами и уродами. Это тем более поразительно, что люди, писавшие о преступлениях, не обращались к таким легким объяснениям в этих случаях, вместо этого пытаясь найти ответы, исследуя индивидуальные и социальные обстоятельства. Джон Ньютон, который почти ежедневно разговаривал с Элизабет Риджуэй, лишь недолго допускал вероятность того, что она сошла с ума, хотя оба сообщения современников считали существенным, что она призналась, что купила яд три года назад с намерением убить себя. В течение восьми лет, по одной версии, она была жертвой саморазрушительных желаний - ключ, который криминальные психологи наверняка будут искать в подобном деле сегодня. Причины, которые она сама привела для убийства своего мужа, кажутся жалкими и неадекватными: разочарование, что она не могла любить его, и обида, что он был гораздо менее богат, чем она думала.
Главной заботой Ньютона, обыденной для священника, было показать, что ее история актуальна для каждого читателя. В ней подчеркивалась необходимость привить разумные моральные принципы маленьким детям, утверждал он, а смерть кавалера-соперника указала на опасную глупость флирта. «Если религиозные чувства, сформировавшиеся в юности, будут однажды заглушены или подавлены, - размышлял он, - неудивительно, что самые темные злодейства будут накладываться одно на другое. И может статься так, что инакомыслящие родители, которым столь ужасно воздали их же дети, были наказаны за собственное непослушание их царственному отцу Королю и их Духовной Матери Церкви». За исключением подобных колкостей, послание Ньютона состояло в том, что даже появление серийного убийцы может быть объяснено постепенным и легким уходом от норм приличия. Не нужно было видеть в Риджуэй монстра или сумасшедшую; первородный грех, высвобожденный недостатком социальной дисциплины, был достаточным объяснением.
Опубликованный рассказ о Деревенщине Томе и Кентербери Бесс нес аналогичное послание. Генри Гудкол, священник (или капеллан) тюрьмы Ньюгейт, который долго говорил с ними, не представлял их как монстров или (если использовать анахронический термин) психопатов. Напротив, он также предположил, что нисходящая спираль их жизни была поучительным предупреждением для каждого читателя.
Часть вины он возложил на знакомства Бесс в Лондоне. Они помогли ей найти работу служанки, но затем отреклись от нее – чрезвычайно позорным образом, - думал он, - когда она потеряла ее после череды неудач. Не имея доверия, денег, одежды или работы, без средств к существованию, было неудивительно, что она увлечется проституцией и преступностью. Серийные убийства были редким явлением, но даже если бы она никогда не встретила Тома, ее катящаяся под уклон жизнь, вероятно, рано или поздно привела бы Бесс в Тайбернскую тюрьму, если прежде она не подхватила бы какую-нибудь венерическую болезнь.
Поскольку Шервуд был более профессиональным преступником, Гудкол старался изо всех сил, чтобы показать, что даже он все еще обладал остаточной человечностью и частичками совести вместо того, чтобы пытаться демонизировать его. Он описал, как после убийства торговца Шервуда привлекли в качестве понятого для коронера, чтобы осмотреть тело, лежащее в таверне Кристофера, и он был настолько поражен, что у него случилось сильное кровотечение из носа. После убийства Клэкстона его через два часа вернули на место, чтобы увидеть тело. Оба убийцы умерли в раскаянии, сожалея о том, что когда-либо встречались, чтобы втянуть друг друга в разврат. Шервуд заявил, что он готов умереть, добавив, что все время, пока он жил, его жизнь была для него своего рода адом, и на эшафоте он попросил, чтобы был исполнен «Плач грешника». Идея Гудколя заключалась в том, что серийные убийцы были грешниками, а не чудовищами.
Непрофессионалы, описывающие другие случаи, проследили похожую прогрессию от незначительных грехов - пьянства, азартных игр, нарушения распорядка церковных празддников, воровства - до ужасных преступлений. Джон Каппер из Шропшира был праздным школьником и плохим слугой до того, как превратился в неверного мужа и убийцу. Томас Хелье, цирюльник из Дорсета, с юности пристрастился к шуткам и имел легкомысленный, податливый характер, из-за чего мог быть легко склонен к любому пороку. Оставленный на произвол судьбы, он тоже покатился вниз, тратя имущество на беспорядочную жизнь, обманывая, крадя у отца и бросив свою жену. После того, как он опустился до воровства у нищих, он отправился на корабле в Вирджинию, завербовавшись по контракту. Когда жизнь на плантации с метким названием «Тяжелый труд» недалеко от Чарльстона довела его до отчаяния, он ворвался в спальню своего работодателя рано утром в один из дней 1678 года с топором и убил своего хозяина, его любовницу и служанку.
Жизнь Хелье выглядит как плутовской роман, в котором даже нашлось место сцене на борту немецкого пиратского корабля, но, по сути, она напоминала читателям путь становления преступника. И вот как Хелье говорил об этом как в своей камере, так и на эшафоте, где он посоветовал очевидцам извлечь урок из его падения. Один наблюдатель даже сложил стих, чтобы подчеркнуть смысл его истории:
И в зеркале этом узрим без затей, какова же порочная сущность людей.
Эти дела из XVII века не соответствуют в точности современным преступлениям. Ни в одном случае, кажется, мотивом не являлось извращенное сексуальное желание; в эпохе Стюартов не нашлось аналогов Уэстам или «Йоркширским Потрошителям» (хотя изнасилования детей отнюдь не были редкостью в позднем Стюартовском Лондоне). Тем не менее, эти случаи вызвали те же опасения, которые мы испытываем сегодня при крайних проявлениях человеческой порочности. Современники утверждали, что без родительского наставления и самодисциплины любой может пойти по тому же скользкому пути к погибели. Наши предки смотрели бы на вымышленного монстра Ганнибала Лектера из «Молчания ягнят» с тем же ужасом, что испытываем и мы, но для объяснения ужасов настоящих не искали иных объяснений, чем естественная человеческая природа.