«Сентябрята» и «февралята»: зарисовки о волнах российской миграции в Грузию и Армению
Говорит НеМоскваРазговор с этнографом и антропологом Екатериной Чигалейчик
В начале лета независимая исследовательская группа «After24» опубликовала результаты собственного опроса и обрисовала социальный портрет российского эмигранта первой волны. В конце октября социологи запустили новое исследование — второй волны. Эмигрантов первой волны в соцсетях окрестили «февралятами» (те, кто уехал после объявления «спецоперации» 24 февраля), второй — «сентябрятами» (уехали после начала «частичной мобилизации» 21 сентября). Эксперты уверены, что эти группы неидентичны.
Кто он, типичный эмигрант первой волны и чем, по мнению социологов, будут отличаться две волны друг от друга — в разговоре с этнографом и антропологом Екатериной Чигалейчик.
Кто такие «февралята»
«Первый месяц — депрессия. Довольно легкая: нарушения сна небольшие и потеря работоспособности серьезная (бывало, что днями вообще ничего делать не мог). Потом, когда переехал в Армению, "попустило" — на пробежку утром вышел, сходил в парикмахерскую постригся. А потом узнал про Бучу, и это прям на дня два-три совсем меня "выключило", абсолютно. Только после Бучи начал приходить в себя — драмтеатр Мариуполя… После этого, наверное, такого, чтобы на несколько дней или на день "выключало", не случалось. Сейчас потихонечку в себя прихожу, работа помогает. Вышел на работу, хорошо. Сон пока не нормализовался, но в целом сильно лучше. Очень помогает Ереван, прямо очень, я чувствую, что психологическое состояние очень сильно привязано к городу».
Это фрагмент из монолога 30-летнего М. До войны с Украиной М. жил в Москве, работал программистом, руководил исследовательским проектом. После 24 февраля принял решение из России уехать. Сейчас М. живет в Армении.
Исследование социального портрета «февралят» — людей, уехавших из страны после начала «спецоперации» — социологи «After24» проводили с конца марта до начала мая. Было обработано 900 онлайн-анкет и больше 50 глубинных интервью участников Telegram-чатов.
По оценкам авторов опроса, в первую волну уехали люди с высоким социальным капиталом, политически и граждански активные — и эту активную социальную жизнь они перевезли с собой.
Почти все ехали с работой, которую могли продолжать удаленно или на новом месте, или имели источники дохода, оставшиеся в России. Две трети уехавших — из Петербурга и Москвы.
«Это суперобразованная волна — с высшим образованием больше 70% респондентов и, в основном, привилегированные люди, — объясняет Екатерина Чигалейчик. — Они говорят про себя: «Привилегия — то, что мы вообще могли уехать».
Первая волна — очень молодая: большинство респондентов 90-х годов рождения (60%), или 80-х годов (30%). Чаще весенние эмигранты уезжали в парах, нежели поодиночке (две трети переехали с партнером), но без детей (более 80% респондентов).
Не эмигранты, а «отъезжающие»
«Первая волна избегала резких слов: “Мы — не беженцы, потому что беженцы — это украинцы”, — цитирует ответы респондентов Екатерина Чигалейчик. — И это несмотря на то, что многие из них уехали со ста долларами в кармане — говорили, что купили первые попавшиеся билеты и не знают, где жить».
Слова «эмиграция» респонденты избегали даже тогда, когда говорили, что уехали по политическим причинам. Объясняли исследователям: «У меня же нет уголовного дела».
«Но мы все равно считаем это политической миграцией», — говорит Чигалейчик.
Многие использовали термин «релоканты» — те, кто переехали вместе с компанией, где работали, или проезжали Грузию и Армению транзитом в ожидании виз и других документов. И не только.
«Это более нейтральное слово, чем «эмигрант», и тем более «мигрант», — говорит Екатерина Чигалейчик. — Единицы называли себя «экспатами». Вообще, мало кто называл себя однозначно: обычно человек, отвечая на прямой вопрос, говорил: ”Ну вот так точно нет, а вот так — еще куда ни шло”».
Многие также называли свою эмиграцию «просто отъездом»: спонтанный, внезапный, хаотичный — но «отъезд». Другие говорили: «Мы просто переместились».
При этом называть февральскую эмиграцию «эвакуацией» социологи тоже избегают, поскольку многие из переехавших давно были готовы уехать — теоретизировали на эту тему, но ждали «крайней черты». Эта черта только усилила вынужденный — не добровольный — характер эмиграции.
«И, что особенно важно, первая волна — это люди, которые были готовы уехать надолго: большинство не планируют вернуться в Россию в обозримом будущем или допускают, что уехали насовсем, — говорит Чигалейчик. — Цитата из интервью: "Я не с концами переезжаю, но довольно надолго. На годы, может быть на десятилетия. Или “е”. Лучше “е”».
«Нашествие несогласных барист»
«Мама говорила, “зачем?”, “в чем профит?” [переезда — прим.ред.]. Я с ней согласен: особо никакого профита нет, если сухой остаток посмотреть. Только рационально-политический... Опять же: ключевым фактором был [возможный будущий — прим.ред.] призыв, потому что все остальное — туда-сюда, вилами по воде и в условиях приближающегося ядерного апокалипсиса лучше жить там, где ты знаешь, где бомбоубежища».
Так отвечал на вопросы интервью москвич М., 1995 года рождения. В столице он был сооснователем IT-школы. После начала «СВО» переехал в Грузию.
«Покинуть страну, чтобы не сесть в тюрьму», — так описывали причину своего отъезда многие респонденты первой волны.
«”Нашествие “политически активных барист”, уехавших из России не по экономическим причинам, а из-за отсутствия свободы”, — такой штамп чаще всего можно встретить в медиа, — объясняет Екатерина Чигалейчик.
Но барист, в прямом смысле слова все-таки единицы. Экономических мигрантов в первой волне, подчеркивают авторы — всего 30%.
Основными причинами отъезда «февралята» называли несогласие с проводимой внешней политикой, тяжелую психологическую обстановку внутри страны (бессилие, пропаганда, агрессия) и угрозу закрытия границ. Среди других причин также отмечались цензура, отсутствие перспектив, угроза массового призыва или политических преследований.
Респонденты называли и более конкретные формулировки: «желание отправиться на фронт, чтобы сражаться на стороне Украины», «необходимость вывезти сына до совершеннолетия, чтобы не забрали на войну», «угроза ядерной бомбардировки», «невозможность вести бизнес с Европой или получать зарплату из-за рубежа», «моральная невозможность жить в одной стране с “ватниками”».
«Священная свободная земля»
По подсчетам ФСБ России, за первый квартал 2022 года из России за границу выехало 3,8 млн человек: Грузия и Армения — в лидерах рейтинга.
Две трети респондентов первой волны оказались в Грузии и Армении впервые. Около 80% тревожились из-за погранконтроля, но вопросы на границе задавали только каждому десятому.
Выбор Армении «февралята» объясняли отсутствием необходимости визы и загранпаспорта, простотой банковских операций и отъездом туда друзей или близких («страна, где русский паспорт еще не клеймо», «отсутствие русофобии», «недалеко от дома»).
Грузии — отсутствием визы, правом на свободу слова и отъездом туда друзей или близких («более развита, чем Армения», «годовой безвизовый режим», «простота регистрации бизнеса», «более прогрессивные политические настроения»).
Вместе с тем, Южный Кавказ для многих весенних релокантов — транзитная точка. Уехать в другие страны спустя какое-то время собирались около 20% эмигрантов из России. Но транзит мог быть разной скорости и растянуться на срок от нескольких дней до нескольких месяцев.
“Многие говорили, что, наконец, выдохнули здесь: “священная свободная земля”. После переезда практически все были в депрессии. Рассказы типа “я две недели был в депрессии в кровати, но все хорошо — я решал свои проблемы и из кровати» часто звучали при глубинных интервью, — рассказывает Чигалейчик.
Чего ждать от «сентябрят»
«Как только началась война, мы с женой на семейном совете приняли жесткое решение: если объявят мобилизацию, мы будем уезжать, — говорит 34-летний москвич Артем, бывший креативный директор сервиса быстрой доставки еды TanukiFamily. — C 21 сентября я перестал спать по ночам: каждый день смотрел на свою полуторагодовалую дочку и вместо того, чтобы радоваться, хотел плакать, не знал, что делать. Мы взяли билет в Ереван на 7 октября, но каждый день ситуация на границах обострялась, и 26 сентября мы с другом решили ехать на машине в сторону Казахстана. В Ереван я попал только через две недели... Мы снимаем квартиру в Ереване, я пока планирую работать удаленно по специальности, но готов и на другие варианты, если понадобится. Мне семью надо кормить. Очень тяжело было бросить ипотечную квартиру, быт, календарь прививок ребенка. Но дом — это не географическая локация, дом — это люди».
В начале ноября ФСБ России опубликовала статистику выездов россиян за рубеж с июля по сентябрь: Грузия вошла в топ-5 лидеров рейтинга. Количество россиян, пересекших границу с Арменией, стало рекордным за последние пять лет.
«Как же эти февральские ненавидят этих сентябрьских», — шутят в чатах, имея в виду, что первые уехали более осознанно и представляют собой более однородный класс с четко выраженной гражданской позицией.
«Есть мнение, что с мобилизационной волной приехало много «ватников», что были люди на Ларсе с буквами Z на машинах. Но одновременно почти у всех “февралят” среди приехавших осенью есть друзья и знакомые — и это, наоборот, радость воссоединения со своими. Поэтому чаще все-таки слышны истории в духе «приехали друзья, спят у меня на диване / на полу», — говорит Чигалейчик.
Об эмигрантах второй волны и результатах нового исследования — «сентябрят» социологи рассуждают с осторожностью. Но некоторые тенденции — хоть и бегло — видны уже сейчас: по рассказам друзей, знакомых, по чатам, и авторы строят на них свои гипотезы.
«Эта волна эмигрантов, в отличие от весенней, уже прямо говорит, что уехали, потому что “спасались”, “бежали”, “эвакуировались», — объясняет Чигалейчик. — Как будто произошло признание этого факта — что это все-таки бегство.
Уехавшие из России во вторую волну, по оценкам социологов, были или будут вынуждены уволиться и срочно искать работу на новом месте.
«В последние пару лет во мне стало расти четкое убеждение, что я живу в полицейском государстве, — говорит Сергей, 33-летний промышленный альпинист из Санкт-Петербурга (имя изменено - прим.). — Я активно думал о переезде. История с событиями на Украине для меня так же имеет личную трагедию: в Украине живет папина сестра — моя тетя и крестная. Она переживает, чтобы нас с братом не забрали на войну, а мы переживаем, чтобы к ней не прилетел снаряд. После 24 февраля я пребывал в угнетенном и подавленном состоянии. Уезжало много друзей. Я решил остаться, попробовать долечить зубы. Для себя решил, что моей “красной линией” к отъезду станет начало мобилизации в любой форме. Зубы вылечить я так и не успел. Границу пересекал в самый пик миграционной волны, с 25 по 27 сентября. Уезжал, по сути, в неизвестность. Без понимания, где я дальше буду жить и чем заниматься: имел только небольшой запас денег на пару-тройку месяцев. Но это в любом случае было лучше, чем погибнуть на никому не нужной войне или оказаться в тюрьме. После приезда первое время ходил и нервно оглядывался на любую машину с мигалками: полиция по привычке вызывала чувство повышенной опасности. Пытаюсь найти работу в ремонте или столярке, так как промышленного альпинизма в Грузии практически нет и он особо не ценится...».
Авторы весеннего опроса ожидают, что вторая волна будет еще моложе первой (из-за нижней планки призывного возраста) и сильно расширит географию — со столичной на регионы.
«Уровень неопределенности у переехавших осенью как будто бы еще выше, чем у тех, кто уезжал весной, — считает Екатерина Чигалейчик. — Потому что среди намерений у них мы уже предвидим такие варианты ответов как “отсидеться”, “переждать”, “перекантуемся, а дальше посмотрим». Видимо, в их числе останется старый популярный ответ «ППЖ» [Пока Путин жив].