Семëн

Семён, в сероватом кафтане, вышел поздно ночью из своего дома. Людей не было. Свет не горел. Сабля свисала с пояса. Приделанный к пищали фитиль дрожал. Летний, прохладный ночной воздух чуть пьянил сознание. В это время все должны спать. Все. И он сейчас ровным шагом бредёт по улице именно ради того, чтобы этой ночью не спали лишь те, кто надо. Не спали хотя бы городовые, окликнувшие Семена:

- В "камыши". Кто сегодня подвалом заведует? 

Солдат насторожился. Камыши. В этом слове было много неприятного. Слишком много неприятного. Чего-то поглощающего человека, его истощающее. Большой объём работы, быть может. И, даже в своей отдалённой форме, страх. Только не вопящий ужас. Не этот. Тот страх, который испытывает Семён, что посреди ночи взял оружие в руки и решился сделать что-то. Главное, что вопросов к нему, по крайней мере тех, которые можно было бы задать с ходу, не осталось. 

- Мишко. За шапку. Ему парадную шапку собака сгрызла. Он не из стрельцов же был, поэтому не он её покупал. Ему выдали. Месяц там, на подвале, сидеть будет. Весь свой оклад всадил в водку. И в пиво. И в храм пожертвовал.

- Ему уходить с поста нельзя, только утром. Компромисс нашёл.

- Будущий интендант, не иначе. 

Дверь со скрипом открылась. Перед глазами встала длинная нора. Идти можно только по прямой, сложной системы катакомб делать не решились. Дорого. Снова, шаг за шагом, туда. В "Камыши". Хотя, туда идти ещё несколько далеко. Сначала нужно дойти до следующей двери. Могучие доски спрели под натиском мокрого дёрна. Руки Семена покрылись пылью и налётом мокрой грязи. Вот, он стоит под стенами города. На них городовые бурно между собой общаются. Вернее сказать, общались. Услышав скрип прохода, и увидев силуэт Семёна, идущий поперёк реки в сторону болот, они замолчали. Семён это слышал. Его, правда, сильно смущало такое внимание. То, что он делает - в порядке вещей. Так должно быть. 

У Семёна с собой был боеприпас, на всякий случай. "Двенадцать апостолов", пороховые заряды в размере двенадцати штук, каждый на выстрел. Стандартный запас на бой, редко он иссякал. Тем более, вряд ли с ним что-то случится здесь. Но порох был нужен и для другой цели. Кстати о нём - при перезарядке пищали, на её "полку" засыпается порох, это самое первое действие в процессе. Порох засыпается из натруски, "Сирота" и её с собой прихватил. Прихватил он и фитиль, причём взял его даже больше, чем его должно было потребоваться. То есть был он весь увешан сумками, и вооружён по военным стандартам. 

Камыши. Ужасное место. Отчужденное. Место, куда никому, кроме немногих, нельзя заходить. Его боялись, но с ним смирились. Постоянные войны и восстания породили большое количество смертей. Именно это и нужно было "Камышам". Неразумными назвать из нельзя. Они разумны. Они не могут себя осознавать, это правда. Но они разумны. 

"Они"

Звери. Неправильные звери. Такие не могут существовать за счёт охоты. Они пытались. Но не смогли. Они договорились с городом. Они сыты, они довольны. И об этом знают все. А особенно об этом знает Семëн. Жребий пал на него. На героя. На персонажа необычного. На "Сироту", на добившегося не много не мало дворянства, будучи сыном городового казака. Его родители погибли в самом обыкновенном пожаре. В самом обыкновенном ужасном пожаре. Отвратительное зрелище. Именно что отвратительное. Ему не было грустно, ему было противно от того, что с этим нельзя ничего сделать. А потом он ребёнком попал в монастырь, к отцу Феодору. Став взрослым, он попал под набор стрельцов нового строя. Так как война - способ понять, чего ты хочешь и чего ты стоишь. Если ты не сеешь пшеницу, то ты воюешь. Так работает этот мир. 

Они были хуже обычных стрельцов, они были простыми людьми. Их обучали по образу и подобию тех, кто там, в далёких землях истребляет друг-друга в составе огромных войск оборванцев без судьбы. Истребляет ещё хуже, чем это делают здесь. И там тоже есть свои "Камыши", он об этом слышал. Он в это верит. Он это знает. 

Он завёл семью. Они погибли от голода. Жена и сын. И более ему ничего не остаётся, кроме как действовать. Проверить, хочет ли он и достоин ли он продолжать себя. Он не убьёт всех. Он убьёт некоторых, и сбежит, если сможет. Они не пойдут на него толпой, если большой своей частью умрут. Он надеялся на это. Были выжившие. Тот же Мишко, пусть придурковатый, но ходил на болото с двенадцатью мужиками. Были отряды, что пытались избавиться от Камышей. Но город был истощён войной. Переживал разграбления. Было проще заплатить один раз в месяц. В два. В три. 

Семён мог отмазаться от смерти. Но он не сделал этого. Он вышел ровно за день до публичной отправки. Сам. Снарядившись хуже, чем его могли бы отрядить. Один, тогда как ему нашли бы десяток добровольцев, скажи он хоть слово. И сейчас он косит камыши, вновь выходя на брошенную когда-то дорогу. Луна светит очень ярко, но здесь едва ли можно что-то разобрать. Под ногами бегает и кусается ёж. Семён наступил на какое-то бесчисленное множество птиц, спящих в густоте высокой травы. Животным здесь ходить можно. Их всё устраивает. Человеку нельзя. 

Он услышал очень громкий вопль. Значит, пора. Судорожно откручивая лезвие косы, он поставил его вертикально, дабы получить возможность колоть на дистанции. Поставив древком в землю свой инструмент, он снял с плеча пищаль. Прицелился. Крик был громкий, но промеж редкого ряда камышей этого болота, он увидел фигуру. Первую из многих. Мускулистые конечности быстро перебирали в его сторону. Гоготал большой клюв. Сорок шагов. Мало. Подходи ближе. Тридцать шагов. Мало. Двадцать шагов. Вот-вот. Слышно дыхание. Видна вся туша. Похожа на бритого медведя с клювом, и огромным шрамом на голове, поверх большого кома жира. Толстые кости выпирают поверх дряблой массивной кожи. Эта тварь была опаснее сама для себя, чем выстреливший Семëн. Хлопок. И только что живое и соображавшее животное смешно плюхается на грязь, с разорванным лицом и порванным мозгом, торчащим из-под расколовшегося черепа. Скорее всего это был просто болевой шок. Семён не стал проверять. Коса превратила густую жижу мозга в кашу, а затылок исполосовала на сочащиеся жиром комки мяса. Отрубить голову было слишком сложно. Сабля чуть от подобия хребта. 

Тяжело дыша Семён перезаряжал пищаль. Минуту тут было спокойно. А потом... Он продолжил идти. Сейчас он был возмущён. Уроды были одомашнены. Иначе, его застали бы врасплох. Тропинка шла вглубь и вглубь, птицы всё так же орали под ногами. Семён раздавил голову одной змее. 

Охотник был из него просто отвратительный. Ещё более отвратительными охотниками были свинорылые сбившиеся в стаю гуманоиды. Колени торчали вперёд. Длинные свисающие пальцы. Они тоже не скрывались. Они стояли вокруг и смотрели на Сироту. Он снял кафтан и стал его разрезать на полоски, постелил на два метра от себя вокруг, на сырую и влажную землю. Зарядец рассыпался поверх ткани. За ним второй. За ним третий. Вместе с ними и с натруски чуть чёрного порошка упало на землю. Был оторван кусок фитиля, поставлен на рогатую веточку и полоску отрезанного кафтана до пороховой горки. Дрожащие руки взяли пищаль. Выстрел по ближайшему уродцу. Семён не понял, попал он или нет, но визг и суетливое движение бегущего вокруг и сжимающего его кольца лишь подтвердили ожидание. Фитиль был подожжён. Он постепенно тлел, начиная свой путь до образованной веткой горочки, заканчивая его пороховым кольцом. Взрыв. Лёгкий взрыв, хлопок. Но оглушающий. Внезапный. Твари испугались, Семëн ударил одну из них саблей и бросился бежать. Он достаточно себе доказал. Продолжать эту охоту смысла не было. Сенокос смерти подошёл к завершению. Камыши царапали лицо и руки. Рубаха изорвалась, лицо и руки кровоточили многочисленными порезами. Вот начало болот. Вот ручей. Вот вдали стены. Перебежать за ручей. Прыжок. Холодная вода взбодрила. Кое-как перебирая ногами, Семён перешёл на землю. Он обернулся. Но тут же зажмурился, получив в лицо чем то тёплым, мягким, и источающим жидкость. Он держал в руках своё ухо, и тут же почувствовал острую боль, острый звук, или быть может холод. Наплыв холодной боли от ударившего ветра. На том берегу, неловкая гуманоидная фигура, длинная и худая, мимикрирующая под дерево, медленно махала рукой Семёну. Он посмотрел в сторону городских стен. Сотня человеческих фигур в чёрных плащах, без всякого обоза и лошадей дружелюбно махала ему. Как и худощавая фигура, дышащая тяжёлым горячим паром в затылок Семëна. 

Семён пришёл под утро, через главный ход. Израненный, без уха, со сломанной грудной клеткой, грязный до ушей. Последнюю неделю он провалялся с лихорадкой, после чего постепенно пошёл на поправку. Когда через несколько лет царские войска сожгли "Камыши", Семён потерял дар речи, и ушёл в монастырь. Увидев семилетнего мальчишку, потерявшего семью, он согласился его приютить и лично воспитал. 

Маленький Пëтр стал солдатом уже реформированной армии Великого Царя. Доблестно провоевав, маленький крестьянский мальчик стал лейтенантом, получил дворянский чин и стал "цалмейстером" городского гарнизона. Его жена и ребёнок, маленький сын, погибли от голода во время большой осады. И одной очень темной ночью он ушёл на болота. Он ушёл во вновь обитаемые "Камыши". Именно этой очень темной ночью отец Семён и пропал. Последний раз его видели в толпе людей в чёрных одеждах, без всякого воза и лошадей.