Сексуальный договор
Сексуальный договор
12 фактов о мире, в которых вы, скорее всего, ошибаетесь
На протяжении последнего столетия отношение к сексу постоянно менялось, и амплитуда этих изменений впечатляет: от патриархальных порядков дофеминистской эпохи, где половой акт был возможен лишь в браке, до бурных времен «сексуальной революции» 1960–70-х. Сегодня секс все больше связывается не только с удовольствием, но и с опасностью. Конечно, жертвы насилия имеют право на голос, а защита личных границ — неотъемлемая составляющая свободы человека. Впрочем, результат такой борьбы может не оправдать ожиданий: воображаемая безопасность и мир нового подчинения женщины, где место «главы семьи» займут «заботливые» полицейские, психотерапевты и социальные работники, — не самая радужная перспектива.
Насилие появляется там, где о нем нельзя говорить вслух. Общество всегда склоняло жертву к стыдливому молчанию, но травма заговорила о себе — голосами флешмоба #ЯНеБоюсьСказать и феминистского сообщества.
На протяжении всей истории общество шло по пути прогресса — от садистских публичных казней к тюремному заключению, от кровопролитных войн к локализации конфликта, от насильственных браков к добровольным союзам, от телесных наказаний к более педагогичным методам воспитания детей.
В условиях тотальной гуманизации принцип согласия вписывается в общий тренд. Это очевидная реакция на истории с Харви Вайнштейном или депутатом Слуцким . Подобные меры принимаются с целью отграничить флирт от харассмента, снизить уровень насилия и защитить личные границы — секс может состояться после однозначного сигнала «старт».
Казалось бы, сказанное вслух «да» не допускает двоякой интерпретации. Мы всегда ориентировались на универсальный набор культурных кодов с определенными индивидуальными погрешностями — от «давай вместе посмотрим кино» до «буду читать тебе Верлена наизусть». Конечно, мы не можем полностью исключить риск недопонимания. Но в этом случае действует принцип «нет — значит нет»: если один из партнеров неверно понял намек, его задача — принять отказ. Современный феминизм опасается разночтений и предлагает внести в сексуальные отношения еще большую ясность — задавать прямой вопрос о желании вступить в половой акт. Логика согласия кристально ясна: одних невербальных сигналов может быть недостаточно, а иногда «чай» — это просто чай, и не более того.
То, что секс от насилия отличает именно добровольное согласие обоих партнеров, не вызывает никаких споров и сомнений, это, что называется, «следует из определения».
В запретах, ставящих предел сексуальной активности, пролегает грань между человеком и животным, действующим на уровне инстинкта. Мы придаем ценность тому, что для представителя фауны остается малоосмысленным импульсом, то есть «очеловечиваем» секс. Правила эротической жизни противопоставляются животной свободе.
Французский философ Жорж Батай предлагает рассматривать сексуальность человека не как данность, а как историю. Патриархальные запреты вводились не из заботы о неприкосновенности личности — это делалось в интересах государства. Создание «первичных ячеек» общества и контроль над рождаемостью были невозможны без ограничения сексуальности, прежде всего женской. Выход — поместить ее в строгие рамки брака. Сейчас правила изменились. На первое место вышел базовый принцип «свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого» и защита личных границ. Секс становится допустимым после вербального «да», а не штампа в паспорте.
Прежде всего это касается партнеров, которые не нуждаются в вербализации согласия, — им достаточно языка тела и условного «приглашения на чай».
Особенно опасна ситуация, когда сексуальные отношения перестают быть частным делом и начинают регулироваться государством — это уже происходит в Швеции. Там с июля 2018 года вступил в силу законопроект, согласно которому мужчина обязан получать однозначное согласие женщины перед половым актом. В противном случае он может быть обвинен в изнасиловании, даже если де-факто секс состоялся по обоюдному согласию, но де-юре оно не было зафиксировано.
При этом неясно, как выполнить заявленные требования на практике: составлять договор и заверять его нотариально? Перед каждым актом записывать согласие на диктофон?
Закон ставит под вопрос презумпцию невиновности и создает возможности для манипуляций. Если один из партнеров пожалел о своем решении или затаил обиду на другого, у него (или, скорее, у нее) есть простой способ привлечь к ответственности впавшего в немилость любовника.
Мужчины априори оказываются в статусе насильников, лишаясь права на презумпцию невиновности, а женщина превращается в жертву. Защитником теперь становится не плечистый мачо, а заботливое общество и государство. Вот и вся разница.
Идея феминизма трансформируется из «я все могу сама и играю на равных с мужчинами» в «я травмирована патриархатом и нуждаюсь в помощи и защите». Государство снова контролирует сексуальность, а женщина оказывается несамостоятельной. Новый виток феминистской борьбы неожиданно резонирует с пуританскими настроениями. Наравне с консерваторами и «сторонниками викторианской морали» представительницы этого движения теперь полагают, что женщины — особые создания, которым нужна постоянная защита и опека.
Остается ли в этой модели место для женщины как субъекта? И по каким критериям мы определяем, кто может дать осознанное согласие, а кто — нет?
Обсуждаемый принцип был предложен в том числе как превентивная мера в случаях campus rapes — сексуального насилия на вечеринках, когда партнеры перебрали с алкоголем. Также он должен был обезопасить людей, которые не в состоянии ответить на интимное предложение из-за ментальных особенностей или плохого самочувствия. Типичный пьяный секс на вечеринке оказывается в зоне табу — но какова вероятность того, что он повлечет более тяжелые последствия, чем привычное в подобных случаях смущение наутро? Описанный подход вызывает множество вопросов: на какой рюмке начинает действовать запрет? К примеру, европейским водителям дозволяется садиться за руль при 0,5 промилле алкоголя в крови — почему мы считаем, что после бокала вина человек в состоянии вести машину, но решить, хочет ли он секса, — нет?
В этом отношении интересен кейс Анны Стабблфилд , профессора этики из Ратгерского университета в Ньюарке и специалиста по «облегченной коммуникации» для людей с ментальной инвалидностью. Метод заключается в том, что посредник помогает неговорящему человеку набирать текст на специальной клавиатуре или указывать на слова и знаки в таблице.
Семья 35-летнего Димана Джонсона — мужчины с нарушениями развития — пригласила Анну с ним поработать. Результаты были потрясающими: человек, которого еще недавно мало что занимало, кроме разглядывания лампочки, начал делиться своими мыслями и даже сумел подготовить двухстраничный доклад на конференцию по инвалидности. Впоследствии Анна призналась семье Джонсонов в том, что между ней и Диманом возникли чувства, что у них был секс, а также заявила о своем желании создать с ним семью. Но разговор закончился судебным разбирательством и приговором — 12 лет колонии за насилие над недееспособным.
Эта история ставит перед нами важный вопрос — о праве людей с инвалидностью на половую жизнь: можно ли трактовать их полное исключение из сексуальных отношений как дискриминацию? Нарушение моторных навыков и функции речи вовсе не означает, что сознание человека — белый лист, как показывает случай Анны. Применяя свой почти спиритический метод, она узнавала о мыслях и желаниях Димана. Так, в марте 2011 года исследовательница пригласила своего подопечного в университет, чтобы тот рассказал студентам о жизни с инвалидностью. Отвечая на вопрос аудитории о романтических отношениях, Диман напечатал, что мечтает в них вступить, а спустя некоторое время все тем же способом сумел сообщить Анне о своих чувствах.
Тем не менее отсутствие возможности распознать влечение в таких случаях не означает, что его нет. Из этого исходили авторы датских законов, признающих за людьми с инвалидностью право на сексуальную жизнь: социальные работники учат их мастурбировать, помогают организовать половой акт и преодолеть фрустрацию. В противном случае в запале патологической заботы об уязвимых группах мы лишаем их голоса, позволяя себе решать за других, чего они хотят.
Но всегда ли мы сами осознаем собственные желания? Как провести грань между теми, кто якобы не может дать согласия, — людьми с инвалидностью или пребывающими в состоянии алкогольного опьянения — и всеми остальными? Так, даже вербальный акцепт не всегда оказывается осознанным: нередко за ним стоит вовсе не сексуальное желание, а, например, неосознанная потребность в заботе, постоянных отношениях или семейном статусе.
До Фрейда сущность человека было принято сводить к cogito — то есть к культовому картезианскому тезису «я мыслю — следовательно, существую». С открытием бессознательного стало ясно: каждый из нас несет в себе внутреннее содержание, которое просто невозможно объять мышлением. Человек не тот рациональный субъект, которым его хотела видеть классическая философия. Большинство наших чаяний и устремлений лежит в плоскости бессознательного. Потому попытка поместить секс в четко расчерченное «логичное» пространство договора кажется заведомо провальной: даже самый «нормальный» человек никогда не сможет заранее составить полный список своих желаний и отдавать себе в них отчет в режиме 24/7.
Это не значит, что уважение личных границ — к чему так долго шло либеральное сообщество — больше не является базовой ценностью. Это значит, что сфера интимных отношений намного сложнее, чем кажется. Инициаторы и участники масштабной кампании по десакрализации полового акта упускают из виду важный нюанс: сексуальность невозможно сделать предметом строго рационального обсуждения, договора и выразить в словах.
Однажды французский психоаналитик Жак Лакан удивил общественность, выступив с неожиданным тезисом: сексуальных отношений не существует. Но имелось в виду, конечно, отсутствие не полового акта как такового, а возможности полноценно выразить и описать его в речи.
Между умением обсудить проблему — для чего и нужен новый лексикон — и попытками изложить все вплоть до каждого пункта — такая же разница, как между мужчиной, схватившим прелестную незнакомку за бедро на вечеринке, и молодым человеком, который слишком рано перешел к объятиям на романтическом свидании, но сумел вовремя принять отказ девушки. Это различие несложно уловить — намного труднее объяснить его и провести строгую грань между флиртом и харассментом. Единые правила ограничивают сексуальность, а не решают проблему.
Так, гипотетически Вайнштейн мог получить и вербальное согласие — но оно было бы дано в результате все тех же манипуляций: жертвы влиятельного человека, который способен в одночасье сломать любую голливудскую карьеру, просто побоялись бы отказать.
Напротив, появляется новая проблема: как понять, что согласие осознанно, и как сохранить презумпцию невиновности для тех, кто не выразил его словами?
Старые устои рушатся, патриархальные привычки уходят в прошлое — и возникает потребность в новой этической норме и моделях поведения. Но борьба с насилием и харассментом не сводится к простым и очевидным решениям: они не могут быть универсальными, пока у каждого есть свое ощущение личного пространства, предпочтения и привычки. Например, для многих игра намеков и двойного кодирования остается возбуждающей прелюдией. Сексуальность невозможно свести к общему знаменателю — так, может, не лишать двух взрослых людей свободы устанавливать свои правила игры и определять границы допустимого?
В противном случае есть риск, что благие намерения приведут не к справедливости, а к отмене основных достижений феминизма — сексуальной свободы и принятия представителей обоих полов как полноправных субъектов.
«Как женщины, мы не видим в этом феминизме ничего, что представляло бы наши интересы, — поскольку под прикрытием защиты от домогательств он демонстрирует все больше ненависти и к мужчинам, и к сексу как таковому.
— заявили актрисы и представительницы литературного мира, подписавшие «Письмо ста женщин» , во главе с Катрин Денев.
Похоже, поместить сексуальность в стерильное и безопасное пространство, не ограничив ее при этом, невозможно. Остается делать выбор между свободой и контролем, а выбирая первую — принимать ее со всеми рисками и ответственностью и стремиться к тому, чтобы женщины уверенно распоряжались своей жизнью, не чувствовали себя в долгу у мужчин и всегда могли ответить отказом на назойливые ухаживания.
Со случаем Анны Стабблфилд все сложнее, чем описано в статье. Никто не доказал, что фасилитированная коммуникация вообще работает.
Видимо, профессор этики НЕ «узнавала о мыслях и желаниях Димана», а он НЕ «сумел сообщить Анне о своих чувствах». Скорее всего, это было самовнушение, о чем и пишут в статье NYTimes. Здесь же дается такая трактовка, будто согласие было получено.
ебаться и секс разные понятия. О том статья
Ок, вы распинаетесь всю статью о том что принцип согласия это контроль. А что взамен? Или автора не учили что критика ради критики это не публицистика? Судя по всему нет. Автор забыла о главном: уважении. Как об этом забывают и противники принципа согласия (хотя конечно, люди которые не хотят принимать чужое согласие или отказ, явно ничего не знают о согласии). И в этом суть принципа согласия - уважение точки зрения и желания другой стороны. И ещё: разница в статистике между ложными обвинениями и настоящими. А так же есть статистика сколько жертв изнасилования доходят до полиции и пишут заявления, это в лучшем случае каждая 4 жертва, а то и меньше. Из всех обвинений, зарегистрированных, только 8% в среднем ложные. Да,они есть, но настоящих преступлений намного больше. А сколько было согласий, вытащенных из жертв путем манипуляций, о чем так же упоминала автор. Но принцип согласия это конечно же зло. Не глядя на прогресс, мы все равно живем в достаточно жестоком мире,и уж извините, я лично хочу защиты, а не свободы. Повальная свобода как раз и приводит к существованию Вайнштейнов. А, и да, не все люди хотят секса, да, и биологически тоже, поэтому тут принцип согласия и уважения в первую очередь тоже должен работать как бы. Для кого-то резкие обьятия на свидании или встрече тоже нарушение границ,и чтобы такого не было нужно просто открыть рот и спросить, а потом отступить, получив "нет" в ответ. Большинство должно уважать меньшинства, а не указывать им что делать.
Это больше похоже на эссе с манипуляцией по подведению к мысли, что принцип "осознанного согласия" не работает, чем на статью. Грамотная статья должна рассматривать разные точки зрения или хотя бы предлагать альтернативы. И да, принцип осознанного согласия - это не про четко обговоренные формы. Одного согласия действительно недостаточно, должны быть согласие + энтузиазм партнеров. В таком случае фраз "я хочу тебя - я тебя тоже!" или невербального взаимного языка жестов может быть достаточно. Важно - чтобы это было взаимно и с энтузиазмом обеих сторон, а не "не желаете ли коитуса, подпишите бумагу?" - как у автора статьи.
А я вообще не понимаю, почему людям так сложно представить как будет выглядеть вопрос "ты хочешь заняться со мной сексом?" Такое впечатление, что все это представляют так, словно в разгаре страстных поцелуев, или нежного взаимодействия, один из партнёров вдруг прерывает процесс и ,откашлявшись, задает голосом строгого судьи тот самый вопрос. Вы серьёзно?
Точка зрения автора статьи является его личным мнением и может не совпадать с мнением редакции. Ответственность за содержание страниц, помеченных плашкой «Партнерский материал», несет рекламодатель.
Полное воспроизведение материалов сайта в социальных сетях без разрешения редакции запрещается . Если вы являетесь собственником того или иного произведения и не согласны с его размещением на нашем сайте, пожалуйста, напишите нам на почту .
Кэрол Пэйтман. Сексуальный договор Глава 4. Происхождение, отцы и политическая свобода сыновей § 1 Чтобы рассказать историю сексуального договора, необходима большая реконструкция. Следует отдать должное удивительной власти отцов сэра Роберта Филмера, рассмотреть гипотезы Фрейда о политических истоках, наряду с более известными теориями об общественном договоре, а также рассказать историю первобытного общества. Однако, прежде чем я приступлю к этому, необходимо вернуть на законное место братство (fraternity) — термин который обычно опускают в ходе дискуссий об общественном договоре и гражданском обществе. Практически всегда внимание направлено на свободу и равенство, тем не менее, революционные ценности — это свобода, равенство и братство. Революция под лозунгом «liberié, égalité, fraternité» произошла в 1789 году, но союз этих трех элементов возник гораздо раньше. Современный патриархат — братский по форме, а первоначальный договор — братское соглашение. В большинстве случаев, классики общественного договора ссылаются на «индивидов», заключивших первоначальный договор, имплицитно предполагая при этом, что «индивид» — универсальная категория, которая (в принципе) включает всех. В работе «Патриархализм в политической мысли», Шошет отмечает, что в XVII веке считалось само собой разумеющимся, что отцы участвуют в общественном договоре от имени своих семей. Когда я впервые начала задумываться об этом, я ошибочно предположила, что первоначальный договор был патриархатным, потому что был заключен отцами. Но это не так; причиной для заключения договора стало то, что отцы лишились своей политической власти. Участникам первоначального договора нужна была возможность создавать и осуществлять политическое право — то, чего они больше не могли делать как отцы. Друг Локка, Джеймс Тиррелл, рассуждая об общественном договоре, писал, что женщины были «заключенными своих мужей и в большинстве случаев негодными для гражданских дел»[1]. Однако, мужчины участвовали в договоре не в качестве мужей. Скорее мужчины, сокрушившие отцов, заявили права на свою естественную свободу и, победив, заключили первоначальный договор как братья, иначе говоря как члены фратрии или сыновья одного отца, и согласно договору, все вместе они составляют гражданскую фратрию. Братство, как уже было сказано, это «слово, которым заклинают все пожары во все времена» [2]. С помощью ловкого трюка, один термин родства — братство, стал метафорой для универсальных человеческих связей, для общности, солидарности или товарищества, в то время как другой термин родства — патриархат, остался обозначением давно почившего правления отцов. Современный гражданский порядок, следовательно, можно представить как универсальный (братский, «fraternal»), а не патриархальный. Почти никто, за исключением некоторых феминисток, не желает признавать, что братство означает то, что означает — братство мужчин. Утверждается, что триада — свобода, равенство, братство — содержит внутреннее противоречие, ибо «без отца не может быть [сыновей] или братьев» [3]. Однако, то что патриархатное гражданское общество лишено отца, не делает «братство» неуместным термином. Удивительно мало внимания было уделено братству по сравнению со свободой и равенством, хотя недавние дискуссии о братстве неявно отдали должное тому факту, что современное общество не структурировано родством. Братство рассматривается как свободный союз, и его приверженцы настаивают на том, что «братство» подразумевает существование гражданских и общественных связей, которые не ограничиваются определенными людьми и, таким образом, являются свободно избранными [4]. Эта интерпретация братства стала настолько общепринятой, что феминистки, даже осознавая, что общность и соцалистическая солидарность обычно означают что женщины — это всего лишь помощницы товарищей, все равно говорят на языке братства. Симона де Бовуар начинает последнюю главу «Второго пола» с цитаты: «нет, женщина нам не собрат», а заканчивает словами: «мужчине и женщине необходимо ... возвыситься над своими естественными различиями и заключить между собой подлинно братский союз» [5]. Также и либералы, которые, начиная с XIX
К клубничке с шампанским только члена и не хватало
Женщины любящие домашний отсос фото
Проработка шеи огромным членом