Секс Литература 19 Века
🛑 👉🏻👉🏻👉🏻 ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻
Русский толстый журнал как эстетический феномен
Журнальный зал
(Рец. на кн.: Шелер М. Рессентимент в структуре моралей; Гильдебранд Д. Метафизика коммуникации. СПб.,2000)
© Горький Медиа. Сетевое издание «Горький» зарегистрировано в Роскомнадзоре 30 июня 2017 г. Свидетельство о регистрации Эл № ФС77—70221
(Размышления над книгами серии «Русская потаенная литература»)
Опубликовано в журнале НЛО , номер 2, 2001
РУССКАЯ ПОРНОГРАФИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XVIII-XIX
вв.
(Размышления над книгами серии «Русская потаенная литература»)
ДЕВИЧЬЯ ИГРУШКА, ИЛИ СОЧИНЕНИЯ ГОСПОДИНА БАРКОВА / Сост.,
подгот. текстов, статьи, примеч. А.Л. Зорина, Н.С. Сапова. — М.: Ладомир,
1992. — 416 с. — 30000 экз.
ПОД ИМЕНЕМ БАРКОВА: Эротическая поэзия XVIII — начала XX
века / Сост., подгот. текстов, статьи, примеч. Н.С. Сапова. — М.: Ладомир,
1994. — 400 с. — 30000 экз.
СТИХИ НЕ ДЛЯ ДАМ: Русская нецензурная поэзия второй половины
XIX века / Сост., подгот. текстов, статьи, примеч. Н.С Сапова, А.М. Ранчина.
— М.: Ладомир, 1994. — 416 с. — 25000 экз.
ЗАВЕТНЫЕ ЧАСТУШКИ. Из собрания А.Д. Волкова: В 2 т. / Сост.,
предисл., примеч. А.В. Кулагиной. — М.: Ладомир, 1999. — 766 с., 500 с. —
5000 экз.
Мы не имеем значительного корпуса текстов, отчетливо атрибутируемых И.С. Баркову,
кроме, разве что, его переводов. Выявить все оригинальные его тексты в составе
разных вариантов рукописного сборника «Девичья игрушка» не представляется
возможным 1 . Между тем, И.С. Барков в ХХ в. стал одним из самых популярных,
читаемых и издаваемых русских писателей XVIII в. Конечно, это выглядит парадоксальным,
поскольку принадлежащих его перу текстов как бы и нет, а есть только миф о
нем. Уже в начале ХХ в. выходили сотни изданий, на титуле которых стояло имя
Баркова 2 . Начиная с последней трети XVIII в. и до сегодняшнего дня его обсценные
сочинения распространяются всевозможными способами в тысячах рукописных списков,
ксерокопий, машинописей, электронных версий и т. п. Только за последние 10
лет вышло около десятка его однотомных собраний сочинений 3 . Таким образом,
рукописная традиция обсценной литературы в конце ХХ в. перестала быть рукописной.
Так называемая потаенная литература вышла на поверхность, стала всеобщим достоянием:
обсценных «Сочинений Баркова» теперь как бы не существует, есть
только «барковиана», то есть комплекс текстов, группирующихся вокруг
мифа о И.С. Баркове.
Нужно сразу оговорить, что термин «барковиана» исследователи употребляют
в разных значениях. Так, А.Л. Зорин рассматривает «барковиану» как
составную часть «Девичьей игрушки»: «»Девичья Игрушка»
действительно неоднородна. Прежде всего, в различных экземплярах попадаются
тексты, вовсе не имеющие отношения к барковиане и объединенные, пожалуй, только,
своей принадлежностью к рукописной литературе, создающейся без расчета на
печатный станок» 4 . В несколько более расширенном значении говорит о
«барковиане» В.П. Степанов: «…традиционный комплекс «сочинения
Баркова» следует рассматривать как «барковиану», в которой
Баркову принадлежит лишь ограниченное количество произведений» 5 . Несколько
нетрадиционное понимание термина демонстрирует А.А. Илюшин: «…к барковиане
относят М.Д. Чулкова, В.Г. Рубана, И.П. Елагина, а также анонимных стихотворцев»
6 . Может показаться, что исследователь подразумевает под «барковианой»
чуть ли не все тексты, созданные Барковым и его современниками в русле новой
традиции. В то же время не вполне ясно значение слова «барковщина»,
также употребляемого цитируемым автором. А.Л. Зорин тоже использует его, говоря
о текстах, созданных разными авторами, и в том числе А.В. Олсуфьевым. Н.С.
Сапов подразумевает под «барковианой» уже чуть ли не все обсценные
тексты прошлого и говорит о «достаточно развитой традиции полупрофессиональной
барковианы, разнообразной по жанрам, темам и стилю», о «классической
барковиане XVIII века», о «ранней барковиане», о «поздней
барковиане», «о традиции русской барковианы XIX века», о том,
что «начало и конец века имеют совершенно разные «главные»
тексты барковианы», и даже о том, что традиция барковианы жива и сейчас.
Он пишет, что М.Н. Лонгинов был «знаток барковианы, внесший и сам в нее
заметную лепту» 7 . Если писатель XIX в. может «внести лепту»
в «барковиану», значит этим термином обозначается не корпус текстов,
приписываемых кем-либо Баркову, а нечто иное. При таком подходе границы данного
термина предельно расширяются. Мы будем говорить о «барковиане»
не как о любых текстах любого столетия, кем-то приписываемых Баркову, а как
о корпусе текстов, встречающихся в ранних списках «Девичьей игрушки»
и предположительно атрибутируемых сегодня Баркову. Более поздние тексты, тиражируемые
под именем Баркова, мы будем именовать «псевдобарковианой».
Забавно, но термин «барковиана» заимствован из языка объекта. Сами
авторы-переписчики называли свои собрания «барковианой», реже —
«барковщиной» 8 . Но приписывание текстов Чулкову, Ломоносову, Сумарокову,
Елагину или Олсуфьеву в сборнике, озаглавленном переписчиком «Сочинения
Баркова», свидетельствует о том, что уже для самого переписчика эта атрибуция
носила более чем условный характер. Имя Баркова стало просто знаком определенной
жанрово-тематической традиции. Так что издатели тома барковианы А.Л. Зорин
и Н.С. Сапов не случайно назвали его «Девичья игрушка, или Сочинения
Баркова». Единственное, что вызывает удивление в этом издании, — его
текстологические принципы.
Книга, как указано в примечаниях, «представляет собой первую попытку
научного издания «Девичьей игрушки»». Принципы научного издания
обыкновенно заключаются в выработке критериев отбора текстов, в следовании
принятым текстологическим методам подготовки текстов, тщательном их комментировании,
причем позиция исследователя во всех вопросах должна быть ясно определена,
и этими определениями он должен руководствоваться в практической работе. В
данной работе этого сделано не было.
А.Л. Зорин и Н.С. Сапов поставили перед собой в определенном смысле неразрешимую
задачу: «В основе состава и композиции книги лежит выдвинутая составителями
гипотеза о возможности реконструкции первоначального ядра «Девичьей игрушки»»
9 . Очевидно, что при отсутствии не только автографов Баркова, но даже прижизненных
списков его сочинений и сколько-нибудь аргументированных атрибуций решить
эту задачу, не углубляясь в потемки вымыслов и гипотез, практически невозможно.
Составители справедливо предположили, что «если отсеять из ранних списков
тексты, встречающиеся лишь один-два раза, то <…> оставшееся будет
более или менее близко к первоначальному ядру «Девичьей игрушки»»
(с. 385-386). Но это еще не «Девичья игрушка» и даже не ее реконструкция.
В самом деле, сколько бы раз не встречался текст в списках — два, три или
больше, это все равно не доказывает, что он входил в первоначальный состав
«Девичьей игрушки». Кроме того, ранних списков сохранились единицы
10 . Эти условия не позволяют положить в основу текстологической работы какой-либо
научный метод. Конечно, решить, что не нужно включать в такой сборник, несложно:
«Сюда не включены произведения, периодически включавшиеся в барковские
сборники, но не имеющие прямого отношения к барковиане: стихотворения, связанные
с «Гимном бороде» Ломоносова, некоторые эпиграммы Сумарокова, Державина,
«Послание к слугам» Фонвизина и др. Не вошли и обсценные стихотворения
«На актрису Д.» и «Происхождение подьячего», по-видимому,
принадлежащие А. Сумарокову и резко отличающиеся от основного массива барковианы.
<…> Также существенно вытеняется на общем фоне «Сочинений Баркова»
так называемый «ивано-даниловичевский цикл», связанный с кружком
А. Олсуфьева и разнообразно представленный в некоторых списках «Девичьей
игрушки» <…> Из этого цикла в настоящем издании представлены
только три стихотворения…» (с. 386-387). Но в то же время совершенно
невозможно установить, что конкретно нужно включать в такую реконструкцию.
Идя по выбранному ими пути, исследователи были вынуждены полагаться при отборе
текстов больше на интуицию, чем на результаты анализа текстов. Как мы видим,
ранние списки предпочитались поздним, чаще встречающиеся тексты — более редким.
Естественно, такие разнородные критерии отбора не могли не вступать в противоречие
друг с другом. Как следствие часть текстов, атрибутируемых, к примеру, А.В.
Олсуфьеву 11 , вошла в книгу, часть — нет. Известно, что ранние списки далеко
не всегда лишены дефектов или более авторитетны, чем поздние. Часто встречающееся
может оказаться случайным (например, попасть из очень ранней и неточной копии).
Единожды встретившийся текст может быть как раз оригинальным литературным
источником, не пришедшимся по вкусу всем поздним переписчикам, и наоборот,
некоторые тексты, встречающиеся даже в списках XX в., восходят к самым ранним
спискам XVIII в. (как, например, «Рондо на ебену мать»). Атрибуции
могут быть ошибочными. Если же принять во внимание тот факт, что подавляющее
большинство списков не дошло до нас, то результаты такого выборочного анализа
на крайне ограниченном материале могут показаться еще более спорными.
Составители пишут, что в копиях XIX века «те же стихотворения произвольно
перемешаны с более поздними» (с. 385). Действительно, уже за треть столетия
корпус текстов мог значительно измениться. Но ведь составители сами реконструируют
текст «Девичьей игрушки» по спискам, часть которых сделана много
десятилетий спустя после вероятной даты создания недошедшего до нас автографа.
Один из самых ранних — «список ГПБ-1» 12 — помечен 1777 г. (спустя
почти десятилетие после смерти И.С. Баркова), «список ГПБ-3» 13
составители датируют серединой XIX в. (с. 374), «списки ЦГАЛИ» 14
— 1820-ми гг. — серединой XIX в. (с. 379), «список ГИМ» 15 — началом
XIX в. (с. 379), «список ГБЛ-1» 16 , «список С-С» 17 —
концом XVIII в. (с. 380), «список ЦГАЛИ-1» 18 — второй половиной
1780-х гг. (с. 375). Даже самый ранний из списков — «казанский»
19 — вероятно, сделан уже после смерти Баркова. Таким образом, под «ранними
списками» составители подразумевают списки последней трети XVIII — начала
XIX вв. При таком хронологическом разбросе источников их сопоставление представляет
необычайные трудности. Необходимы не «устранение», а кропотливый
анализ ошибок, описок и разночтений, сверка всех вариантов текста, в том числе
не только ранних, но и более поздних. Никто этого даже и не пытался делать.
Некоторые тексты барковианы проявляют большую «устойчивость», появляясь
во множестве списков на протяжении двух столетий, другие остаются лишь в ранних
списках. Судьба этих текстов, частота их появления в списках обусловлены особенностями
их поэтики, спецификой историко-литературного процесса или вкусами переписчика,
но далеко не всегда связаны с их аутентичностью и авторитетностью. «Частотный»
принцип отбора текстов вряд ли может привести к созданию правильной реконструкции,
не говоря уже о том, что для этого нескольких списков вообще недостаточно.
К тому же «переписчики были мало озабочены полнотой и аутентичностью
состава и верностью текста» (с. 385).
В целом получается, что составители данного издания пошли по тому же пути,
что и переписчики прошлого, и создали книгу, отбирая тексты, показавшиеся
им наиболее древними, наиболее «барковскими», исходя из своих интуитивных
представлений. Перед нами, по сути, уникальный «список» барковианы,
который может послужить материалом для исследования образа Баркова в сознании
высокообразованного читателя конца XX в. Это материал для изучения «Девичьей
игрушки» как особого текста, движущегося через столетия во множестве
вариантов, теряющего одни тексты и приобретающего другие. Однако такая его
вариативность не позволяет еще считать его фольклорным. Совершенно очевидно,
что именно изначальная его литературность и подвигла составителей к попытке
реконструировать некий первоначальный текст «Девичьей игрушки».
Реконструируя литературный первотекст-источник, исследователи признали «целесообразным
опереться на подход, который был бы основан на принципах не столько литературной,
сколько фольклорной текстологии» (с. 387). Принципы эти сформулированы
вполне определенно: «…варианты, сохраняющие рифму и размер, предпочтительней,
чем их разрушающие», «осмысленное чтение предпочитается бессмысленному»,
«вариант, встречающийся в трех-четырех списках, обладает большей достоверностью,
чем зафиксированный лишь однажды», «при прочих равных условиях следует
<…> выбирать чтения, содержащиеся в более ранних списках» (с.
387). Такие принципы не могут не привести к большой исследовательской свободе,
когда составитель компонует чуть ли не новый текст, составляя его из разных
фрагментов, добавляя строфы, заменяя рифмы, выбирая более понятные и менее
«искаженные» временем тексты. Конечно, составители понимали, что
«полученный таким образом сводный текст представляет собой всего лишь
исследовательскую реконструкцию, основанную на контаминации…» (с. 388).
Но даже если принять такой подход, то, по крайней мере для научного издания,
необходимо как-то помечать вставки в текстах, указывать в примечаниях, какие
конкретно фрагменты взяты из каких текстов, и приводить варианты и разночтения.
Реконструкция нуждается в детальном обосновании. Но в комментариях даны лишь
самые общие сведения к целым разделам. Так, к разделу «Оды» в примечаниях
указано: «Публикуемые тексты представляют собой сводную редакцию, ориентированную
в основном (выделено мной. — А. П.-С.) на чтении Каз., ГПБ-1 и ЦГАЛИ-1»
(с. 391). Ко всем последующим разделам («Епистолы», «Елегии»,
«Басни и притчи», «Епиграммы», «Надписи», «Портреты»,
«Билеты» и др.) точных указаний на то, откуда взят каждый конкретный
текст, нет. Тексты, снабженные хоть какими-то справками, единичны. Это «Символ
веры Ванюшки Данилыча», «Ебихуд», «Дурносов и Фарнос»
и некоторые другие произведения последнего раздела. Но и во всех тех случаях,
когда подобные указания даны, они представляются, мягко говоря, в качестве
текстологических формул расплывчатыми: «печатается по этому источнику
с учетом ГБЛ-1», «в основу текста пьесы положен список ЦГАЛИ-1,
уточненный по ГБЛ-2, ГИМ, ЦГАЛИ», «текст печатается по сводной редакции
Усп., ЦГАЛИ-1, ГИМ и ЦГАЛИ» (с. 396). При подготовке научного издания
такие определения при отсылке на источники, как «ориентированный в основном»,
«печатается с учетом», «сводная редакция», являются недопустимыми;
желательно указывать конкретно, какие фрагменты взяты из каких текстов и на
каком основании. Составители просто констатируют, что «комментарий к
отдельным произведениям <…> сделан по необходимости кратким»
и что «варианты и разночтения, а также источники цитат и перифраз не
приводятся» (с. 388), «оставляя систематический научный анализ и
осмысление на будущее» (с. 389). Авторы не выдвигают никаких обоснований
такой позиции. По их мнению, «сборник представляет собой скорее начало
освоения <…> материала и первичное введение его в оборот…»
(с. 385). К сожалению, тексты, представляющие собой «контаминации»,
исправленные и дополненные по разным спискам без точных указаний на источники,
совсем не пригодны для научных целей. Невозможными становятся текстологическая
работа, атрибуции, датировки, анализ поэтики, ритмики, строфики и т.д. Для
научного изучения необходимо издавать наиболее авторитетные списки со всеми
необходимыми вариантами и разночтениями 20 .
Также представляются противоречивыми культурно-исторические оценки места,
занимаемого И.С. Барковым в русской литературе. Если Барков «выходит
на первый план», то почему «место, которое занимает Барков в этой
истории, не так велико, как порой кажется тем, кто не знаком с его творчеством…»?
Эта оценка, данная на последней странице вступительной статьи А.Л. Зорина,
противоречит оценкам, данным в начале работы, где признается, что имя Баркова
превратилось из «собственного в нарицательное — участь, выпадающая на
долю немногих писателей. Из всей великой русской литературы лишь считанным
классикам довелось пополнить своими именами словарный фонд родного языка.
В этом недлинном ряду история <…> отвела Ивану Баркову, и по хронологии
и по алфавиту, второе место после Аввакума» (с. 5). Некоторые формулы,
определяющие собственно специфику барковского «мифа», представляются
нам расплывчатыми или преувеличенными: «…поэт стал выполнять в российской
литературной мифологии функции своего рода бога Приапа», «реальный
литератор <…> превратился в персонажа мифологического Олимпа»
(с. 6). Вряд ли автор имеет в виду, что Барков выполнял функции бога плодородия
в широком смысле, что он воспринимался как «добрый сельский божок <…>,
страж садов <…>, следящий за чистотой родников и правильным межеванием
земли <…>, покровитель рыбаков и матросов, проституток, развратников
и евнухов, сводник, кутила и педераст <…>, создатель моря и суши…»
21 . Во всяком случае культурно-типологическая параллель «русский литератор»
— «античное божество» по ряду параметров представляется некорректной:
«Перед нами, по сути дела, божество языческой мифологии, требующее жертв
и прославлений…» (с. 6). Действительно, А.С. Пушкин отчетливо апеллировал
в «Тени Баркова» к Приапу и к соответствующей «барковской»
оде, но обобщения автора кажутся нечеткими 22 .
Ошибочно указание на то, что первым этапом формирования барковского мифа стала
группировка обсценных текстов «вокруг имени одного автора» (с. 6),
«коллективные по существу сборники собирались и стягивались в сознании
современных читателей вокруг имени одного автора» (с. 8), т.е. Баркова.
Конечно же, мимо внимания составителей не могла пройти целая традиция составления
списков под названием «Сочинения Олсуфьева» и тому подобных. Специфика
этой традиции заключается в том, что списки часто открываются подборкой текстов
«ивано-даниловичевского» цикла, а уже затем следует собственно барковиана
23 . Существовали даже списки, состоящие из двух разделов (в одном томе): «Сочинения
Баркова» и «Сочинения Олсуфьева» 24 . Таким образом, тексты
группировались уже в XVIII в. вокруг как минимум двух имен.
Вступительная статья А.Л. Зорина называется «Иван Барков — история культурного
мифа». Тема эта, конечно же, требует детального анализа конкретных текстов,
приписываемых Баркову в разные эпохи. Автор статьи пишет, что «текстам
<…> распространившимся под именем Баркова в различных списках XVIII-XIX
веков, поистине нет числа» (с. 5). Действительно, Баркову в разное время
приписывались разные тексты. Исходя из подобной информации, можно было бы
показать, как трансформировался образ Баркова за два с половиной столетия.
Так, например, в XVIII в. текст, приписываемый Баркову, — это обязательно
текст стихотворный, приапический. Прежде всего тут четырехстопный ямб оды,
шестистопный ямб трагикомедии («Ебихуд и Мудорван», «Дурносов
и Фарнос»), вольный или трехстопный ямб басни, шестистопный ямб элегии
и эпистолы и т. д. В начале XIX в. в списки сочинений Баркова начинают проникать
отдельные прозаические тексты, в том числе на французском языке, но помещают
их в самом конце. В первой половине XIX в. расширились тематика и метрический
репертуар обсценной поэзии 25 , хотя все-таки пока еще это тексты, как правило,
стихотворные. «Барков» второй половины XIX в. — это «автор»
самой разнообразной литературной продукции. Количество прозаических текстов,
приписываемых Баркову, исчисляется уже десятками. Жанровый и метрический репертуар
огромен. К началу XX столетия Баркову уже приписывается любая словесная непристойность
— от поэмы до пословицы. Это могут быть тексты, вообще не содержащие обсценной
лексики, например анекдоты пикантного свойства, вполне пристойные легкие эротические
рассказы. В книжках с именем Баркова неприличие имеет «рекламный»
характер, «внутри» ничего
Читать онлайн "Эротические рассказы - Классика..." - RuLit - Страница 1
Русская порнографическая литература XVIII- XIX вв — Журнальный зал
Секс , эротика, порнография в литературе — 276 книг
Секс , матерщина, антирелигиозность: о чем были заветные сказки русских...
Эротическая литература — Википедия
Игры Связать Девушку Секс
Смотреть Секс Русских Лесбиянок Старых
Секс Порнуха С Большой Грудью
Секс Литература 19 Века
